Ефим Фиштейн: Почему распадаются или становятся несостоявшимся государства? Эта тема обсуждается в опубликованной недавно в Соединенных Штатах книге профессора Дарона Асемоглу из Массачусетского технологического института и его коллеги из Гарвардского университета Джеймса Робинсона. О своём исследовании авторы рассказывают также в одном из последних номеров журнала Foreign Policy. На выступлении профессора Аджемоглу в одном из вашингтонских исследовательских центров побывал наш корреспондент в столице США Владимир Дубинский.
Владимир Дубинский: История знает случаи, когда распад той или иной страны сопровождался полным коллапсом всех государственных институтов. Так, например, было в Афганистане в 80-е годы после вывода оттуда советских войск и после того, как президента Наджибуллу повесили на фонарном столбе. Так произошло в Сьерра-Леоне после десятилетней гражданской войны, когда государство просто прекратило функционировать.
Но такие случаи всё же - исключение. Большинство стран распадаютcя не треском, а со скрипом... и постепенно.
Почему это происходит? Почему одни страны процветают, а другие медленно, но верно движутся в направлении экономического и политического коллапса.
Авторы исследования – профессор Массачусетского технологического института Дарон Аджемоглу и профессор Гарвардского университета Джеймс Робинсон сразу отвергают стандартные объяснения: а именно географические, природные и культурные различия между странами.
Вот как это объясняет профессор Аджемоглу. Он выступал в вашингтонском институте Катона.
Дарон Аджемоглу: В популярной литературе, а иногда даже в серьезных научных публикациях мы часто встречаем утверждения о том, что тот факт, что одни государства процветают, а другие, наоборот, бедствуют, можно объяснить такими факторами, как климатические условия, качество почвы для ведения сельского хозяйства или наличие или отсутствие инфекционных заболеваний. Но у нас есть доказательства того, что эти географические факторы на самом деле не имеют решающего значения. Есть масса примеров некогда бедных стран, которые сегодня процветают, несмотря на то, что их географические условия не изменились
Еще более популярным объяснением является теория о том, что успех одних стран и неудачи других можно объяснить культурными различиями. Мы часто слышим о разнице между протестантами и католиками, христианами и мусульманами, азиатами и неазиатами, и о том, что в Африке, например, мало ценят прилежный труд. Мы часто слышим о разнице между Северной и Южной Америкой, которую пытаются объяснить тем, что выходцы из Великобритании привезли с собой в Новый свет иные ценности, нежели выходцы с Иберийского полуострова. Но такого рода объяснения тоже легко опровержимы. Еще сорок лет назад, например, многие ученые объясняли экономическую отсталость Китая тем, что в этой стране превалируют конфуцианские ценности. Сегодня же мы слышим, что именно на базе этих ценностей построен успех экономики этой страны.
Географическую гипотезу опровергают примеры таких стран, как Япония, Южная Корея и Сингапур. По природным условиям эти страны мало чем отличаются от своих соседей по азиатско-тихоокеанскому региону, но в экономическом развитии они их значительно опережают.
Культурные различия, по мнению авторов, также не выдерживают проверки практикой. Культура Северной и Южной Кореи была одинаковой на момент разделения этих стран. Благостояние этих стран сейчас несравнимо. Аналогичная ситуации до краха Берлинской стены наблюдалась в Европе. Взять хотя бы разницу между ФРГ и ГДР.
Владимир Дубинский: Но если географические, природные и культурные различия не объясняют, почему одни страны процветают, а другие нет, в чем же дело? По мнению Джеймса Робинсона и Дарона Аджемоглу, ключевыми факторами являются политические и экономические институты, сложившиеся в том или ином обществе.
Говорит профессор Аджемоглу:
Дарон Аджемоглу: Речь идет о правилах игры - как формальных, так и неформальных - которые регулируют экономику. Среди них, в первую очередь, надо выделить институты, которые несут ответственность за то, чтобы соблюдалось право на собственность, чтобы выполнялись условия заключенных контрактов и за то, чтобы для всех участников экономической деятельности существовали равные и справедливые правила.
Владимир Дубинский: Авторы проводят различие между двумя типами институтов: по-английски они используют термины inclusive institutions и extractive institutions. Первые – это институты широкого представительства, вторые – институты изъятия.
В странах, где действуют институты широкого представительства, элита подотчётна нуждам общества. Эти институты создают стимулы для предпринимательства, следят за соблюдением правил справедливой игры. Страны, которые сумели создать и укрепить такие институты, являются самыми благополучными, а распределение доходов среди граждан в них более равномерно.
В странах, где действуют институты изъятия, власть сосредоточена в руках узкой группы, то есть элиты, которая перераспределяет богатство в свою пользу и ограничивает влияние остальных граждан в экономической и политической сферах.
Дарон Аджемоглу: Эти институты изъятия не возникают на пустом месте или по ошибке. Они преднамеренно создаются власть имущими именно для того, чтобы изымать богатства общества для своего собственного обогащения. Для поддержки экономических институтов изъятия элита создаёт соответствующие политические институты. Их цель сохранить власть в руках элиты.
Владимир Дубинский: Авторы исследования прослеживают некоторые характеристики стран, ныне существующих и уже распавшихся, где действуют или действовали институты изъятия. Одна из и таких характеристик - отсутствие права на собственность. В наиболее утрированном виде в современном мире это наблюдается в Северной Корее.
Экономические и политические институты этой страны таковы, что государство владеет абсолютно всем, а граждане фактически ничем. Граждане работают на благо правящей Трудовой партии Кореи, а не на себя, что разрушает все стимулы к успешной экономической деятельности.
Дарон Аджемоглу: Северная Корея - классический пример общества, в котором отсутствие права на собственность приводит к экономическому провалу. Северная Корея начинала свое существование с тем же потенциалом, что и Южная Корея. Сегодня уровень дохода населения этой страны в десять ниже, чем в Южной Корее.
Владимир Дубинский: Ещё один пример несостоявшегося государства – Южная Африка в том в виде, в каком она существовала до распада режима апартеида. Отличительной характеристикой этого государства было созданное его элитой так называемое наклонное поле игры в экономической сфере.
Дарон Аджемоглу: В ЮАР существовала система «цветной выборки», которая не позволяла чернокожим жителям страны заниматься квалифицированной трудовой деятельностью. Единственный выход для темнокожих заключался в том, чтобы быть дешёвой рабочей силой. В результате, экономический рост ЮАР при апартеиде был ограниченным. Эта богатая природными ресурсами страна могла некоторое время развивать свою экономику, но на фоне этого роста, доходы большинства населения страны уменьшались.
Владимир Дубинский: Такое положение дел привело к тому, что белая элита ЮАР баснословно разбогатела, в то время как 80 процентов населения страны жили в нищете. За несколько лет до падения апартеида экономика ЮАР стала сокращаться; страна более не могла конкурировать на международной арене. В конце концов режим просто развалился.
Авторы исследования отмечают, что с появлением в Южной Африке демократического государства там наблюдается последовательный экономический рост.
Еще одна причина, по которой становятся несостоявшимися государства, где правят институты изъятия – это алчность правящей элиты. Пример, который приводят авторы – Египет при Хосни Мубараке. Члены семьи и бизнесмены, близкие к его режиму контролировали значительную часть экономики. Они получали защиту от государства, госконтракты и льготные банковские кредиты. Семья Мубарака и члены элиты сколотили себе огромные состояния, в то время, как значительное число египтян не смогло выйти из бедности.
Отличительной чертой стран, где главенствуют институты изъятия, является также тенденция элиты блокировать технологический прогресс. Авторы указывают на пример российской и австро-венгерской империй в 19-ом веке. Когда в Великобритании и Соединенных Штатах стали стремительно развиваться железные дороги, императору Францу 1-му предложили рассмотреть вопрос о строительстве железнодорожных путей в Австрии. Он отказался, заявив, что не будет делать ничего, что могло бы способствовать проникновению революции в его империю. Аналогичное решение –в России – говорит профессор Аджемоглу - принял Николай Первый.
Дарон Аджемоглу: Оба эти императора и окружающая их элита запретили строительство железнодорожных путей и введение других новых технологий, в текстильной промышленности, например. Эти решения они принимали не по соображениям экономики, а исключительно по политическим мотивам. Они опасались, что новые технологии как-то дестабилизируют их власть, что железные дороги, например, сделают подвластное монархам население более мобильным и будут способствовать скоплению большой числа людей, что в свою очередь приведёт к созданию организованной оппозиции. Перед ними стоял выбор между технологическим и экономическим прогрессом, с одной стороны и потенциальной дестабилизации их власти, с другой. Какой выбор они сделали, мы знаем.
Владимир Дубинский: Рано или поздно – отмечает профессор Аджемоглу, институты изъятия, а вместе с ними и элита, их создавшая, прекращают свое существование, но успешный переход от экономических институтов изъятия к институтам широкого представительства требует политических преобразований, а это редко происходит по инициативе элиты.
Дарон Аджемоглу: Элита не склонна отказываться от системы, которая ей долго служила верой и правдой. Преобразования возможны только тогда, когда их начинают требовать. Но когда такие требования возникают, элита редко оказывается готовой мирно пойти им навстречу. История показывает, что переход к институтам широкого представительства возможен только тогда, когда усиливается давление на правящую элиты со стороны тех, кого не допускали к власти, и тех, кто был лишён возможности заниматься свободным предпринимательством. Так было в колониальный период в Северной Америке, когда недовольные системой люди просто покидали колонии и осваивали новые территории, так было в Австралии, где возникали протесты, так в было в Великобритания и Франции в девятнадцатом веке, где в знак протеста против институтов изъятия начали создаваться общественные движения.
Владимир Дубинский: Вопрос заключается в том, как поведёт себя элита перед лицом таких требований. Будет ли она готова мирно пойти на уступки и обеспечить ненасильственный переход от институтов изъятия к институтам широкого представительства? В некоторых случаях происходит именно так, а в других элита отстаивает свои позиции до конца. Арабская весна – по словам профессора Аджемоглу - продемонстрировала оба варианта. Если в Тунисе власти приняли решение согласиться на мирный переход, то в Ливии и Сирии всё произошло наоборот.
Владимир Дубинский: История знает случаи, когда распад той или иной страны сопровождался полным коллапсом всех государственных институтов. Так, например, было в Афганистане в 80-е годы после вывода оттуда советских войск и после того, как президента Наджибуллу повесили на фонарном столбе. Так произошло в Сьерра-Леоне после десятилетней гражданской войны, когда государство просто прекратило функционировать.
Но такие случаи всё же - исключение. Большинство стран распадаютcя не треском, а со скрипом... и постепенно.
Почему это происходит? Почему одни страны процветают, а другие медленно, но верно движутся в направлении экономического и политического коллапса.
Авторы исследования – профессор Массачусетского технологического института Дарон Аджемоглу и профессор Гарвардского университета Джеймс Робинсон сразу отвергают стандартные объяснения: а именно географические, природные и культурные различия между странами.
Вот как это объясняет профессор Аджемоглу. Он выступал в вашингтонском институте Катона.
Дарон Аджемоглу: В популярной литературе, а иногда даже в серьезных научных публикациях мы часто встречаем утверждения о том, что тот факт, что одни государства процветают, а другие, наоборот, бедствуют, можно объяснить такими факторами, как климатические условия, качество почвы для ведения сельского хозяйства или наличие или отсутствие инфекционных заболеваний. Но у нас есть доказательства того, что эти географические факторы на самом деле не имеют решающего значения. Есть масса примеров некогда бедных стран, которые сегодня процветают, несмотря на то, что их географические условия не изменились
Еще более популярным объяснением является теория о том, что успех одних стран и неудачи других можно объяснить культурными различиями. Мы часто слышим о разнице между протестантами и католиками, христианами и мусульманами, азиатами и неазиатами, и о том, что в Африке, например, мало ценят прилежный труд. Мы часто слышим о разнице между Северной и Южной Америкой, которую пытаются объяснить тем, что выходцы из Великобритании привезли с собой в Новый свет иные ценности, нежели выходцы с Иберийского полуострова. Но такого рода объяснения тоже легко опровержимы. Еще сорок лет назад, например, многие ученые объясняли экономическую отсталость Китая тем, что в этой стране превалируют конфуцианские ценности. Сегодня же мы слышим, что именно на базе этих ценностей построен успех экономики этой страны.
Географическую гипотезу опровергают примеры таких стран, как Япония, Южная Корея и Сингапур. По природным условиям эти страны мало чем отличаются от своих соседей по азиатско-тихоокеанскому региону, но в экономическом развитии они их значительно опережают.
Культурные различия, по мнению авторов, также не выдерживают проверки практикой. Культура Северной и Южной Кореи была одинаковой на момент разделения этих стран. Благостояние этих стран сейчас несравнимо. Аналогичная ситуации до краха Берлинской стены наблюдалась в Европе. Взять хотя бы разницу между ФРГ и ГДР.
Владимир Дубинский: Но если географические, природные и культурные различия не объясняют, почему одни страны процветают, а другие нет, в чем же дело? По мнению Джеймса Робинсона и Дарона Аджемоглу, ключевыми факторами являются политические и экономические институты, сложившиеся в том или ином обществе.
Говорит профессор Аджемоглу:
Дарон Аджемоглу: Речь идет о правилах игры - как формальных, так и неформальных - которые регулируют экономику. Среди них, в первую очередь, надо выделить институты, которые несут ответственность за то, чтобы соблюдалось право на собственность, чтобы выполнялись условия заключенных контрактов и за то, чтобы для всех участников экономической деятельности существовали равные и справедливые правила.
Владимир Дубинский: Авторы проводят различие между двумя типами институтов: по-английски они используют термины inclusive institutions и extractive institutions. Первые – это институты широкого представительства, вторые – институты изъятия.
В странах, где действуют институты широкого представительства, элита подотчётна нуждам общества. Эти институты создают стимулы для предпринимательства, следят за соблюдением правил справедливой игры. Страны, которые сумели создать и укрепить такие институты, являются самыми благополучными, а распределение доходов среди граждан в них более равномерно.
В странах, где действуют институты изъятия, власть сосредоточена в руках узкой группы, то есть элиты, которая перераспределяет богатство в свою пользу и ограничивает влияние остальных граждан в экономической и политической сферах.
Дарон Аджемоглу: Эти институты изъятия не возникают на пустом месте или по ошибке. Они преднамеренно создаются власть имущими именно для того, чтобы изымать богатства общества для своего собственного обогащения. Для поддержки экономических институтов изъятия элита создаёт соответствующие политические институты. Их цель сохранить власть в руках элиты.
Владимир Дубинский: Авторы исследования прослеживают некоторые характеристики стран, ныне существующих и уже распавшихся, где действуют или действовали институты изъятия. Одна из и таких характеристик - отсутствие права на собственность. В наиболее утрированном виде в современном мире это наблюдается в Северной Корее.
Экономические и политические институты этой страны таковы, что государство владеет абсолютно всем, а граждане фактически ничем. Граждане работают на благо правящей Трудовой партии Кореи, а не на себя, что разрушает все стимулы к успешной экономической деятельности.
Дарон Аджемоглу: Северная Корея - классический пример общества, в котором отсутствие права на собственность приводит к экономическому провалу. Северная Корея начинала свое существование с тем же потенциалом, что и Южная Корея. Сегодня уровень дохода населения этой страны в десять ниже, чем в Южной Корее.
Владимир Дубинский: Ещё один пример несостоявшегося государства – Южная Африка в том в виде, в каком она существовала до распада режима апартеида. Отличительной характеристикой этого государства было созданное его элитой так называемое наклонное поле игры в экономической сфере.
Дарон Аджемоглу: В ЮАР существовала система «цветной выборки», которая не позволяла чернокожим жителям страны заниматься квалифицированной трудовой деятельностью. Единственный выход для темнокожих заключался в том, чтобы быть дешёвой рабочей силой. В результате, экономический рост ЮАР при апартеиде был ограниченным. Эта богатая природными ресурсами страна могла некоторое время развивать свою экономику, но на фоне этого роста, доходы большинства населения страны уменьшались.
Владимир Дубинский: Такое положение дел привело к тому, что белая элита ЮАР баснословно разбогатела, в то время как 80 процентов населения страны жили в нищете. За несколько лет до падения апартеида экономика ЮАР стала сокращаться; страна более не могла конкурировать на международной арене. В конце концов режим просто развалился.
Авторы исследования отмечают, что с появлением в Южной Африке демократического государства там наблюдается последовательный экономический рост.
Еще одна причина, по которой становятся несостоявшимися государства, где правят институты изъятия – это алчность правящей элиты. Пример, который приводят авторы – Египет при Хосни Мубараке. Члены семьи и бизнесмены, близкие к его режиму контролировали значительную часть экономики. Они получали защиту от государства, госконтракты и льготные банковские кредиты. Семья Мубарака и члены элиты сколотили себе огромные состояния, в то время, как значительное число египтян не смогло выйти из бедности.
Отличительной чертой стран, где главенствуют институты изъятия, является также тенденция элиты блокировать технологический прогресс. Авторы указывают на пример российской и австро-венгерской империй в 19-ом веке. Когда в Великобритании и Соединенных Штатах стали стремительно развиваться железные дороги, императору Францу 1-му предложили рассмотреть вопрос о строительстве железнодорожных путей в Австрии. Он отказался, заявив, что не будет делать ничего, что могло бы способствовать проникновению революции в его империю. Аналогичное решение –в России – говорит профессор Аджемоглу - принял Николай Первый.
Дарон Аджемоглу: Оба эти императора и окружающая их элита запретили строительство железнодорожных путей и введение других новых технологий, в текстильной промышленности, например. Эти решения они принимали не по соображениям экономики, а исключительно по политическим мотивам. Они опасались, что новые технологии как-то дестабилизируют их власть, что железные дороги, например, сделают подвластное монархам население более мобильным и будут способствовать скоплению большой числа людей, что в свою очередь приведёт к созданию организованной оппозиции. Перед ними стоял выбор между технологическим и экономическим прогрессом, с одной стороны и потенциальной дестабилизации их власти, с другой. Какой выбор они сделали, мы знаем.
Владимир Дубинский: Рано или поздно – отмечает профессор Аджемоглу, институты изъятия, а вместе с ними и элита, их создавшая, прекращают свое существование, но успешный переход от экономических институтов изъятия к институтам широкого представительства требует политических преобразований, а это редко происходит по инициативе элиты.
Дарон Аджемоглу: Элита не склонна отказываться от системы, которая ей долго служила верой и правдой. Преобразования возможны только тогда, когда их начинают требовать. Но когда такие требования возникают, элита редко оказывается готовой мирно пойти им навстречу. История показывает, что переход к институтам широкого представительства возможен только тогда, когда усиливается давление на правящую элиты со стороны тех, кого не допускали к власти, и тех, кто был лишён возможности заниматься свободным предпринимательством. Так было в колониальный период в Северной Америке, когда недовольные системой люди просто покидали колонии и осваивали новые территории, так было в Австралии, где возникали протесты, так в было в Великобритания и Франции в девятнадцатом веке, где в знак протеста против институтов изъятия начали создаваться общественные движения.
Владимир Дубинский: Вопрос заключается в том, как поведёт себя элита перед лицом таких требований. Будет ли она готова мирно пойти на уступки и обеспечить ненасильственный переход от институтов изъятия к институтам широкого представительства? В некоторых случаях происходит именно так, а в других элита отстаивает свои позиции до конца. Арабская весна – по словам профессора Аджемоглу - продемонстрировала оба варианта. Если в Тунисе власти приняли решение согласиться на мирный переход, то в Ливии и Сирии всё произошло наоборот.