Суд по делу Pussy Riot часто сравнивают с другими процессами, в том числе с судом над Иосифом Бродским, которого в 1964 году приговорили к ссылке по обвинению в тунеядстве.
Друг Бродского, литературный секретарь Анны Ахматовой, поэт и прозаик Анатолий Найман считает преследование властями Pussy Riot несправедливым, но не видит глубоких оснований для сравнения с судом над Бродским:
– Это натяжка, с моей точки зрения. Во-первых, никак нельзя сравнивать то время, начало 1960-х, с началом 2010-х. Совершенно другая цена всего происходящего. Сопоставлять акцию Pussy Riot имеет смысл с действиями тогдашних правозащитников, потому что Бродский писал стихи так, как он их писал, и вел себя так, как вел. А вел он себя совершенно не вызывающе – нельзя было бы сказать, что он ведет себя или пишет так, что его можно арестовать за это; в то время как девушки из панк-группы не сесть не могли. Не говоря уже о том, что то, что они сделали, с содержательной и качественной точки зрения никак не соизмеримо с тем, что делал Бродский. Это другой творческий импульс. И степень их одаренности разная.
Я с другим могу сравнить: за шесть лет до своего процесса 18-летний Бродский сел летним днем на велосипед в Ленинграде и, как следует разогнавшись, проехал мимо Союза писателей и швырнул в открытое окно презерватив со сметаной. Вот это была, как сейчас бы сказали, акция, а тогда говорили – выходка, которая каким-то образом сопоставима с тем, что сделали девушки из Pussy Riot.
– "Богородица, Путина прогони" – это было прямое политическое высказывание Pussy Riot. Бродского судили не за подобные высказывания.
– Разница между тем, что имело политическое содержание тогда и что имеет политическое содержание сейчас, огромная. Тогда жить так, как жил он, как жили многие люди, сама по себе эта жизнь, занятия, мысли, книги – все это было в лучшем случае политически неодобряемо, а в худшем – порицаемо или даже наказуемо. Тогда быть Бродским или вообще быть собой уже было политическим выступлением. Поэтому я и говорю, что сравнивать нельзя.
– Когда сравнивают эти процессы, собственно, имеют в виду саму стилистику происходящего. Скажем, свидетели обвинения на процессе Pussy Riot говорят о том, как они тяжело страдали из-за действий девушек, судья постоянно отказывает стороне защиты. Можно ли это сравнивать с атмосферой суда над Бродским?
– Формально это похоже. Но тогда никто не говорил, что от Бродского как-то пострадал, и этого совершенно не требовалось доказывать. Требовалось просто сказать, что Бродский плохой, и пишет он не так. Этого было тогда довольно. Просто сказать: посмотрите, он картавит, он рыжий – этого было достаточно для обвинения. Адвокаты тогда дозировано, аккуратно, вежливо что-то пытались сказать. Сейчас сторона защиты говорит с той же твердостью, что и сторона обвинения.
Pussy Riot, действительно, каким-то образом вызвали реакцию широкой публики. Бродский к широкой публике не имел никакого отношения. Реакция на этот процесс наступила спустя десятилетия. Не говоря о том, что сам он не воспринимал этот суд как некую несправедливость. Он рассматривал это как часть своей судьбы. Это приносило ему ежедневную боль, ему было плохо от этого. Что касается происшедшего с Pussy Riot, за то время, которое прошло после их выступления, очень многое переменилось. Дело в том, что эти девушки будто сфокусировали всеобщее внимание на чем-то, что до сих пор не выглядело столь очевидным. Их держат в тюрьме по юридически непонятной причине, время от времени жеманно предлагая покаяться (совершенно забывая о том, что каяться надлежит всем, что нет никого, кроме самого основателя церкви, кто был бы безгрешен). Имело бы смысл покаяться всем, но распространяют необходимость покаяния только на них. Это связано не с какой-то религиозной позицией, а с позицией этого нового тоталитаризма.
Если сформулировать, чего хочет власть – она хочет, чтобы все было хорошо. А такого не может быть. Поэтому начальству приходится требовать, чтобы ему говорили, что все хорошо. Снизу доверху, нижние передают верхним: "все хорошо, все хорошо". И вдруг - эти девушки, которые мешают восприятию того, что все хорошо. Эти девушки показали, что каждому может взбрести в голову сделать что-то, что начальству не нравится. У нас нет общественного контракта с нашим начальством, согласно которому мы будем говорить, что все хорошо. Вот из-за этого девушки и страдают.
Что касается Бродского, то ситуация несколько иная: его арестовали, а не он сам сознательно шел на арест. Он хотел, чтобы его освободили, чтобы его не мучили, не запирали, хотел, чтобы ему дали писать стихи. Но оказалось, что этот молодой человек, попавший в мясорубку, из которой, честно говоря, не должен был выйти живым, стал автором главной, определяющей фразы человеческого существования. В ответ на вопрос: "Откуда вы знаете, что вы поэт?", он сказал: "Я думаю, это от Бога". Время делало эту фразу все более яркой, значительной. По моему глубокому убеждению, таких последствий от поступка этих девушек не предвидится.
Этот и другие материалы читайте на странице информационной программы "Время Свободы".
Друг Бродского, литературный секретарь Анны Ахматовой, поэт и прозаик Анатолий Найман считает преследование властями Pussy Riot несправедливым, но не видит глубоких оснований для сравнения с судом над Бродским:
– Это натяжка, с моей точки зрения. Во-первых, никак нельзя сравнивать то время, начало 1960-х, с началом 2010-х. Совершенно другая цена всего происходящего. Сопоставлять акцию Pussy Riot имеет смысл с действиями тогдашних правозащитников, потому что Бродский писал стихи так, как он их писал, и вел себя так, как вел. А вел он себя совершенно не вызывающе – нельзя было бы сказать, что он ведет себя или пишет так, что его можно арестовать за это; в то время как девушки из панк-группы не сесть не могли. Не говоря уже о том, что то, что они сделали, с содержательной и качественной точки зрения никак не соизмеримо с тем, что делал Бродский. Это другой творческий импульс. И степень их одаренности разная.
Я с другим могу сравнить: за шесть лет до своего процесса 18-летний Бродский сел летним днем на велосипед в Ленинграде и, как следует разогнавшись, проехал мимо Союза писателей и швырнул в открытое окно презерватив со сметаной. Вот это была, как сейчас бы сказали, акция, а тогда говорили – выходка, которая каким-то образом сопоставима с тем, что сделали девушки из Pussy Riot.
– "Богородица, Путина прогони" – это было прямое политическое высказывание Pussy Riot. Бродского судили не за подобные высказывания.
– Разница между тем, что имело политическое содержание тогда и что имеет политическое содержание сейчас, огромная. Тогда жить так, как жил он, как жили многие люди, сама по себе эта жизнь, занятия, мысли, книги – все это было в лучшем случае политически неодобряемо, а в худшем – порицаемо или даже наказуемо. Тогда быть Бродским или вообще быть собой уже было политическим выступлением. Поэтому я и говорю, что сравнивать нельзя.
– Когда сравнивают эти процессы, собственно, имеют в виду саму стилистику происходящего. Скажем, свидетели обвинения на процессе Pussy Riot говорят о том, как они тяжело страдали из-за действий девушек, судья постоянно отказывает стороне защиты. Можно ли это сравнивать с атмосферой суда над Бродским?
– Формально это похоже. Но тогда никто не говорил, что от Бродского как-то пострадал, и этого совершенно не требовалось доказывать. Требовалось просто сказать, что Бродский плохой, и пишет он не так. Этого было тогда довольно. Просто сказать: посмотрите, он картавит, он рыжий – этого было достаточно для обвинения. Адвокаты тогда дозировано, аккуратно, вежливо что-то пытались сказать. Сейчас сторона защиты говорит с той же твердостью, что и сторона обвинения.
Pussy Riot, действительно, каким-то образом вызвали реакцию широкой публики. Бродский к широкой публике не имел никакого отношения. Реакция на этот процесс наступила спустя десятилетия. Не говоря о том, что сам он не воспринимал этот суд как некую несправедливость. Он рассматривал это как часть своей судьбы. Это приносило ему ежедневную боль, ему было плохо от этого. Что касается происшедшего с Pussy Riot, за то время, которое прошло после их выступления, очень многое переменилось. Дело в том, что эти девушки будто сфокусировали всеобщее внимание на чем-то, что до сих пор не выглядело столь очевидным. Их держат в тюрьме по юридически непонятной причине, время от времени жеманно предлагая покаяться (совершенно забывая о том, что каяться надлежит всем, что нет никого, кроме самого основателя церкви, кто был бы безгрешен). Имело бы смысл покаяться всем, но распространяют необходимость покаяния только на них. Это связано не с какой-то религиозной позицией, а с позицией этого нового тоталитаризма.
Если сформулировать, чего хочет власть – она хочет, чтобы все было хорошо. А такого не может быть. Поэтому начальству приходится требовать, чтобы ему говорили, что все хорошо. Снизу доверху, нижние передают верхним: "все хорошо, все хорошо". И вдруг - эти девушки, которые мешают восприятию того, что все хорошо. Эти девушки показали, что каждому может взбрести в голову сделать что-то, что начальству не нравится. У нас нет общественного контракта с нашим начальством, согласно которому мы будем говорить, что все хорошо. Вот из-за этого девушки и страдают.
Что касается Бродского, то ситуация несколько иная: его арестовали, а не он сам сознательно шел на арест. Он хотел, чтобы его освободили, чтобы его не мучили, не запирали, хотел, чтобы ему дали писать стихи. Но оказалось, что этот молодой человек, попавший в мясорубку, из которой, честно говоря, не должен был выйти живым, стал автором главной, определяющей фразы человеческого существования. В ответ на вопрос: "Откуда вы знаете, что вы поэт?", он сказал: "Я думаю, это от Бога". Время делало эту фразу все более яркой, значительной. По моему глубокому убеждению, таких последствий от поступка этих девушек не предвидится.
Этот и другие материалы читайте на странице информационной программы "Время Свободы".