Марина Тимашева: Перед тем, как закрыть сезон, московский театр “Современник” представил публике предпремьерную серию спектаклей по роману Всеволода Бенигсена “ГенАцид” в постановке Кирилла Вытоптова. Летом 2011 года выпускник ГИТИСа сделал на “Другой сцене” “Современника” спектакль “Сережа” по Чехову и почти сразу получил предложение о работе на основной сцене театра. “ГенАцид” играли по выходным (в 12 часов дня, билеты стоили от 50-ти до 500 рублей), при постоянных аншлагах.
Видимо, в отсутствии хороших новых пьес и от нежелания вечной эмиграции в классику, российские театры все чаще обращаются к современной отечественной прозе, и преуспевают на этом пути. Инсценируют прозу Бориса Акунина, Людмилы Улицкой, Виктора Пелевина, Натана Дубовицкого, Захара Прилепина… Относительно недавно Екатерина Гранитова сделала замечательный спектакль “История мамонта” по роману Александра Иванова “Географ глобус пропил” со студентами курса Олега Кудряшова. А теперь выпускник Мастерской Кудряшова Кирилл Вытоптов вместе с Наной Абдрашитовой переложили для театра роман Всеволода Бенигсена. Кстати, недавно он дебютировал в кино как режиссер и сделал неудачный фильм “Аварийное состояние” по собственным новеллам.
Аварийно и состояние места действия его романа “ГенАцид”. Это Большие Ущеры, небольшой поселок, очевидно призванный символизировать собой всю Россию. “Генацид” пишется через “а”. Это аббревиатура, расшифровывается, как Государственная Единая Национальная Идея. Она состоит в том, чтобы “в приказном порядке облагородить сердца искусством”. Маленькая деревенька становится русским полем эксперимента: каждый ее житель должен – согласно указу президента – выучить отрывок из классической литературы.
Звучит фрагмент спектакля:
“В последнее время в связи с растущей опасностью дестабилизации обстановки в нашей стране, как изнутри, так и извне, возросла потребность общества в консолидации вокруг общенациональной идеи. Идеи, которая могла бы не только примирить различные политические силы, существующие на данный момент на территории нашей страны, но и объединить всех и каждого, вне зависимости от его социального статуса, семейного положения, возраста или политических предпочтений. Вместе с тем эта идея не должна быть связана с поисками внешних или внутренних врагов, как это бывало в годы военных или иных противостояний. И такой идеей, на наш взгляд, могла бы стать идея по сохранению и поддержанию культурного (а конкретно литературного) наследия нашей Родины. Вчера на заседании правительства я принял указ, из которого следует, что все совершеннолетние граждане Российской Федерации обязаны в трехнедельный срок, проявляя выдержку и самообладание, взять на себя охрану литературного наследия России. В связи с чем предлагаю: распределить вышеуказанное литературное наследие между всеми гражданами нашей страны и добиться того, чтобы каждый житель нашей необъятной Родины в трехнедельный срок, то есть к 31 декабря сего года, выучил отведенный ему отрывок литературного текста (или же целое произведение, в зависимости от объема) с последующим тестом на знание оного. Тест проводится на обязательной основе. Проверка знаний проводится исполнительными органами на местах (городскими и поселковыми советами, отделениями милиции или иными органами, в зависимости от решения местных властей)”.
Марина Тимашева: Таким образом, в книге вывернут наизнанку сюжет романа Рэя Брэдбери “451 по Фаренгейту”.
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: В книге история заканчивается абсолютным кошмаром. Но инсценировка Наны Абдрашитовой и Кирилла Вытоптова принципиально отличается от литературного оригинала финалом, он намного доброжелательнее и к зрителям, и к персонажам. В каждом из них мы обнаружим современное переиздание разных персонажей великой классической литературы, каждый, как выяснится, может описать свои чувства и ситуацию словами ее героев, каждый заслуживает сочувствия и сострадания.
Речевые характеристики тщательно прописаны автором “ГенАцида” и замечательно “вылеплены” всеми артистами. Прежде на сценах театров господствовала литературная речь, актеров в театральных школах учат правильному выговору, но здесь всем пришлось переучиваться, осваивать говоры разных мест, особенности языка разных социальных групп.
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: Спектакль не теряет свойств сатирического памфлета, но выходит далеко за пределы этого жанра. Комического здесь, благодаря фантазии режиссера и актеров, значительно больше, чем в книге, но лирического и трагического тоже больше. Черная абсурдистская комедия, не утратив сарказма и способности смешить, переведена в другой жанровый регистр – трагикомедию. Разворачивается она в условном и образном пространстве, основной элемент которого – не то бревна, не то трубы. Одновременно они напоминают рулоны или свитки посеревшей бумаги. Во втором акте они трансформируются в библиотечные полки. Это произойдет как раз к тому моменту, что в жителях Больших Ущер проступят черты героев книг. Черты героев той самой русской классической литературы, которая отлично умеет ставить диагноз и задавать вопросы, но – хоть сто, хоть двести лет спустя, не выдает ни лекарств, ни ответов. Новый спектакль “Современника” идет тем же путем: искать варианты ответов придется самим зрителям. А тем, вопросов, здесь очень много: почему в России веками ничего не меняется? Представляет ли образованный народ реальную угрозу власти? Отчего искусство влияет на умы, но это никак не отражается на действительности? Стоит ли искать смысл жизни, если эти поиски обыкновенно не доводят до добра?
Последние работы театра на большой сцене (“Враги. История любви”, “Анархия”, “Осенняя соната”, “Скрытая перспектива”) были рассчитаны на небольшое число ролей, а этот спектакль выгоден театру, потому что в нем занято очень много актеров - 16 человек разного возраста: от молодых Евгения Павлова и Шамиля Хаматова , Ульяны Лаптевой и Елены Козиной, Клавдии Коршуновой и Ильи Древнова до Светланы Коркошко и Елены Миллиоти.
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: На вопрос, какая из множества тем, заявленных в книге и спектакле, важнее всего для него лично, отвечает режиссер Кирилл Вытоптов.
Кирилл Вытоптов: Просто мы, когда стали делать спектакль, поняли, что, так или иначе, дело в эксперименте, который проходит. Так как дело в литературе, хотелось понять: литература слаба в своих попытках или там вопрос, нужно ее вообще читать людям или нет. То есть какие-то такие вопросы, на которые, на самом деле, сложно найти ответы, потому что мы понимаем, что в каждом из людей накапливается какая-то сумма этих вопросов. К каким они могут прийти выводам? К трагическим или еще каким-то? Вот в этой области.
Марина Тимашева: А у вас у самого есть какой-нибудь вариант ответа?
Кирилл Вытоптов: Сложно. Потому что первое, к чему приходишь, рассматривая эту тему, что тогда людям, получается, не надо вообще ничего читать, потому что единственный путь - пойти и удавиться. Понято, что речь идет о каком-то очень свежем столкновении, что люди, которые ничего не читали, они очень по-своему, очень просто, но, вместе с тем, по-своему ёмко воспринимают или не воспринимают то, что дается, в силу того, что у них подход очень чистый, наивный, он дает этой литературе повод как-то по-новому прозвучать, как-то вдруг осознать саму себя.
Марина Тимашева: Когда я читала самого Бенигсена, то у меня осталось ощущение, что он довольно жесткий, если не сказать жестокий. А в этом спектакле как будто бы этого совсем нет. У него много вещей, сказанных сатирически, но, с другой стороны, есть много чего-то душевного, трогательного. Вы его все-таки как-то переделывали, перемысливали?
Кирилл Вытоптов: Ну да, конечно, все связано еще и с каким-то своим почерком, может быть, который связан с поиском каких-то душевных сторон этого материала. И, во-вторых, мы поняли, что вся жесткость, которая есть в этом тексте, она, к сожалению, такого свойства, которое мы не могли принять. Не в смысле того, что я боюсь жесткости, но темы, на которые говорится жестко, я не совсем с ними согласен. Я не считаю, что было необходимо привести все к той простой точке, что что ты не кинь народу, все равно он взбунтуется и раскрошит все вокруг себя. Мы как раз хотели понять, что он это делает просто потому, что он хочет спасти что-то. И вот в этом смысле мы в чем-то не согласились с автором, и многие точки распрямили.
Марина Тимашева: Соавтор инсценировки, а также художник по костюмам и сценограф Нана Абдрашитова присоединяется к разговору .
Нана Абдрашитова: Вначале Кирилл очень хорошую, мне кажется, нарисовал инсценировку непосредственно по роману, и в какой-то момент, просто когда мы уже стали рассуждать о романе и об этой, уже сделанной, работе, мы пришли к выводу, что, наверное, если это переводить на язык театра, именно в таком драматическом жанре какие-то вещи выглядели бы еще жестче, чем в литературе. Потому что, когда ты читаешь, это совершенно одно восприятие, а когда ты смотришь, это уже проведенное вживую, более грубым даже языком драматическим, это намного сложнее. Когда смотришь на это, уже выполненное драматическим языком, это намного грубее. И поэтому хотелось привнести какую-то более гуманистичную мелодию во все это, какой-то свой взгляд. Потому что, как выяснилось в ходе каких-то бесед и работы, наш взгляд отличался от взгляда Севы. Думаю, что он не в обиде на нас в этом смысле, потому что это совершенно разные жанры - литература и театр.
Марина Тимашева: Для вас для самой (сейчас мы уже говорим о спектакле, об инсценировке) здесь очень много тем. Что для вас самое существенное и важное?
Нана Абдрашитова: Для меня, наверное, самое существенное это влияние искусства на человека, потому что эту тему невозможно отбросить, если ты сам работаешь в искусстве. Потом, конечно, тема очень важная о том, что у нас люди, вначале что-то отвергая, но потом (все, что угодно это может быть), перерабатывая через себя, это уже делается родным и самым лучшим, и за это уже можно убить, отдать жизнь. Вот это присваивание любого материала, это тоже очень важная тема, и мне кажется, что она очень русская. И вообще сама тема, как ни странно, литературы. Мне кажется, получилось так, что в каком бы мы виде не слушали эти тексты, они все равно по-своему работают. Мне кажется, что это какие-то самые главные темы.
Марина Тимашева: Пожалуй, в таком виде непривычном, интонированном, с этим говором, они работают даже лучше, потому что, в некотором смысле, очищаются ото всех напластований и складывается впечатление, что ты прежде читал, но вот так не слышал. Нана, и теперь - что касается пространства. Вот этот образ, эти, с одной стороны, трубы могут быть и тем, и другим, могут никакой водой никого не снабжать, но эти трубы, которые у нас часто бывают выведены куда-то наружу из подземелья, где им должно находиться, с другой стороны, это как будто бы свитки, и каждый человек может увидеть что-то свое - кто - Тору, кто - просто какие-то рулоны, ватманы. И, с третьей стороны, в этом есть что-то от органа. Откуда этот образ и почему оно такое серое, но красиво серое? Не уныло серое, а красиво серое?
Нана Абдрашитова: Наверное, хотелось сделать ощущение именно не деревни, а кого-то заброшенного поселка, может быть, северного, может быть, ощущение пустоты от этого цвета - серый и белый. А что касается труб и свитков, изначально я отталкивалась от какого-то лесоповала - какие-то бревна на лесоповале, переходящие в стену избы, которая по-разному как-то играет. Трубы… Честно говоря, вы мне открыли новую сторону. Свитки - да, от этого фактура тоже была выбрана, как бумаги, такая масштабированная, большая. Цвет… В этом тоже, мне кажется, есть такая современность поселковая наша. Сегодня, когда приезжаешь зимой, все абсолютно бесцветное, серо-белое, но при этом люди как-то даже неадекватно ярко одеты. И хотелось этого ощущения фигурок ярких на белом, может быть, даже что-то такое в сторону дымковской игрушки. На самом деле, мне кажется, что такие глубокие ассоциации визуальные живут в памяти, и я надеюсь, себя оправдывают в какой-то момент.
Марина Тимашева: Вы сами верите в то, что в России что-то может поменяться? На чьей вы стороне в этом споре?
Нана Абдрашитова: Это очень сложный вопрос, на него сложнее всего ответить. Я надеюсь, и я уверена в том, что что-то можно изменить с помощью искусства, но, к сожалению, все процессы, которые мы видим – жизненные, политические, и все, что мы видим - идут абсолютно в противоположном направлении. И, конечно, на бумаге все возможно, теоретически, мне кажется, это возможно, но фактически все происходит совершенно иначе.
Марина Тимашева: Рецензировать спектакль до официальной премьеры не положено, все же не удержусь - скажу, что он хорош. И лучше успеть его посмотреть до того, как театр “Современник” закроется на ремонт. Угроза реальна.