У цыганской песни есть один неотразимый приём: она – без прологов, без увертюр - сразу и крепко хватает тебя за грудки.
Тимур Кибиров поступил с нами по-цыгански:
Чуешь, сволочь, чем пахнет? – Ещё бы!
Мне ли, местному, нос воротить? –
Политурой, промасленной робой,
Русским духом, едрить-колотить!
Тимур Кибиров, фото ZeitZug Milena
Его как-то назвали «социалистическим Марселем Прустом». Он и вправду собрал и открыл – вход свободен – свой тимуровский ВДНХ: с хлоркой в сортире, синим дымком Артека, колбасой, трофейным австрийским ковриком, общаговским блудом, беломором, чудом, ладаном и снова колбасой. Его лирический герой на миру размазывает слёзы, сопли, кровь. Зрелище, надо сказать, антисанитарное. Но кто сказал, что поэзия – это синоним гигиены? Иногда поэзия, движимая социальной брезгливостью, загоняет себя в нишу, в башню, в угол. Кибиров мог бы жить в этой нише – поэтические пароли он выучил наизусть – но вырвался и такой крик поднял, что, хочешь-не хочешь, услышишь, почуешь. И вроде бы в этом крике поначалу были ноты чуть ли не прокурорские: «Вы мне, продажные суки, ответите! Я вам, падлам, покажу!». Ничего не показал. Руки опустились, голос дрогнул: не от ненависти кричал – от любви. Потому что стоит забыть про идеологическую чушь пионерского галстука, как тотчас вспоминаешь про свежий запах глажки, про прикосновение алого шёлка к щеке, про маму, которая так и осталась стоять с утюгом у гладильной доски. Смешно сказать: где твой Пруст, где – кромешный социализм, и всё жеПахнет МХАТом и пахнет бытовкой,
Люберецким дурным кулаком
Елисеевским и Третьяковкой,
Русью пахнет, судьбою, говном.