Британское издательство Influx Press успело выпустить всего пару книг; каждая стала событием для любителей тех литературных жанров, что хорошо звучат со сцены. Первая, антология стихов и короткой прозы “Предназначено на снос”, посвящена лондонскому району Хакни – месту, где джентрификация идет гигантскими темпами, но пока не сумела лишить его индивидуальности. За проектом стоят два человека: Кит Кейлесс и Гари Бадден, молодые энтузиасты, год назад взявшие ссуду в банке и пополнившие ряды независимых издателей (“Получить деньги под 'малый бизнес' оказалось подозрительно легко; еще
удивительнее то, что мы уже выплатили долг”, – говорит Кейлесс).
Презентация второй книги Influx Press, сборника стихов Сэма Берксона, собрала на днях толпу в лондонском театре “Аркола”, популярном среди творческой публики. Берксон известен в поэтических и активистских кругах как Сердитый Сэм; на вечере друзья называли его “наш паровоз” – организатор регулярных поэтических тусовок, он вытащил на свет некое количество талантливых имен. Собравшиеся представляли собой типичную для нынешнего Лондона смесь: люди, проводящие дни на службе – кто в благотворительном фонде, кто на местной радиостанции, кто, подобно Берксону, в школе, – а вечера отдающие творчеству. В антракте можно было услышать разговоры о том, кому сколько слов удается написать за вечер трудного дня.
Догадываясь, что за аудитория перед ней, Салина Годден начала свое выступление с вопроса, много ли здесь пишущей публики, перед тем как прочесть стихотворение о трудностях близкого общения с авторами.
Глаза – это первое, что замечаешь.
Глаза, смотрящие куда-то туда,
Мимо твоего плеча, поверх головы,
Куда-то еще.
Уйти в себя телом – разве не так?
Ссутулить плечи,
Пожать ими изнутри.
И нервно рвануться за сигаретами.
Втянуть в себя дым, сильно и резко.
Рот – этот рот, все дело в нем.
Главное – рот, а еще –
Быстрые кивки головой,
А потом один, внезапный кивок:
Давай, мол, только по-быстрому.
Это кошмар. Настоящий кошмар.
Разве не так? Настоящий кошмар. Разве не так?
Но как же...
Но что же...
Ведь ты же – писатель.
И тут этот человек –
Твой лучший друг, а может быть, тот,
Кто признается тебе в любви,
Признается тебе в любви на всю жизнь,
Этот человек берет и говорит:
“Слушай, можно, я прочту тебе кое-что?
Сегодня удалось написать”.
Жанр этот пристутствовал в выступлениях многих участников вечера: для кого-то он был естественной формой самовыражения, для кого-то – источником самоиронии. Исполнитель по прозвищу Симпатичный Панк признался, что “держит в одной руке потрепанное знамя анархии, а в другой – пакетик суперорганических, экодружественных рисовых лепешек, выпеченных руками гоанских крестьян”. Рэпер, выступающий под именем Дизраэли, тоже смеялся над благополучной западной публикой – включая себя с подругой, – любящей ездить в Индию за “духовным прозрением”.
Зина Эдвардс, чей дед приплыл в Британию с группой карибских иммигрантов, видит в колониальном прошлом не экзотику, а традиции; африканская музыка – один из жанров, которые она умело вплетает в свои выступления. Стихотворение из цикла “Три фурии”, исполненное ею на вечере, – попытка рассказать о вещах, которые приводят ее в ярость.
Как-то на днях я шла по Риджент-стрит
И вдруг увидела ее:
Сидит на ящике из-под молочных бутылок
У входа в магазин игрушек “Хэмлиз”.
Перед нею – рваный стаканчик из Макдональдса.
Грязь под ногтями – уже не смоешь,
Тонкая юбка пляшет сама по себе,
Посверкивают коричневой кожей тощие ноги.
Толстые белые спортивные носки
Засунуты в сандалии с пряжкой,
Стоптанные на один бок.
И во мне начала подниматься ярость: почему?!
Почему эта дама в возрасте, маленькая, темнокожая,
Сидит на холоде в летнем платье,
В старом драном пальтишке,
Сидит на лондонской улице, звенящей деньгами,
И просит милостыню?
Она годится мне в бабушки.
В моем пересохшем рту – ни капли слюны,
Не выговорить ни слова.
Выступление Эдвардс, в котором органично смешивались ритмы музыкальные и стихотворные, навело на избитую мысль о том, что рэп – искусство темнокожих. Но когда Дизраэли раскачал зал своим речитативным номером “Кто там ходит в темноте?”, стало ясно, что данное суждение, подобно всякому клише, отражает лишь малую долю истины. Рэп успел утвердиться в качестве интернационального явления, и контр-расизм здесь так же неуместен, как обыкновенный расизм в отношении его пионеров.
Сердитый Сэм, как положено герою дня, вышел на сцену последним. Оформитель обложки его нового сборника “Жизнь в разъездах” (третий и последний сотрудник издательства) нарисовал Берксона похожим на праотца английской литературы Джеффри Чосера – именно так, верхом, тот изображен на странице знаменитой рукописи “Кентерберийских рассказов”. Берксон совершает свои паломничества на общественном транспорте, где встречает персонажей не менее колоритных, чем Продавец индульгенций или Батская ткачиха. В автобусе он общается с пьяными демонстрантами, вволю напротестовавшимися за день; на платформе выслушивает жалобы “еще одного ветерана с ранением головы”, вернувшегося в 91-м из Кувейта; в электричке пытается состязаться в красноречии с проповедником, тоже, судя по всему, достаточно сердитым.
Поезд отправляется в 7:27,
Машиниста перекрикивает голос, слышный всем.
Полусонным пассажирам предлагается ответить на вопрос:
“Да знаете ли вы, кто такой Иисус Христос? Каков Он есть – Иисус Христос?”
Учителя, медсестры, маляры сидят рядком.
“Знаем, конечно, кто ж его не знает”.
“А мы его всосали с материнским молоком.
Не говорите, будто вам наш Владыка знаком.
Африканские цари поклонялись Ему –
Выходцу из их земель, темнокожему.
Человек со светлой кожей – тот, что несет с собою свет, –
Пришел и объяснил, мол, креста на вас нет.
Научил народ молиться Богу своему,
Черным по белому расписал, кто равен кому.
Божьим детям посулил дары цивилизации,
А с утра послал гнуть спину на сахарные плантации”.
Презентация второй книги Influx Press, сборника стихов Сэма Берксона, собрала на днях толпу в лондонском театре “Аркола”, популярном среди творческой публики. Берксон известен в поэтических и активистских кругах как Сердитый Сэм; на вечере друзья называли его “наш паровоз” – организатор регулярных поэтических тусовок, он вытащил на свет некое количество талантливых имен. Собравшиеся представляли собой типичную для нынешнего Лондона смесь: люди, проводящие дни на службе – кто в благотворительном фонде, кто на местной радиостанции, кто, подобно Берксону, в школе, – а вечера отдающие творчеству. В антракте можно было услышать разговоры о том, кому сколько слов удается написать за вечер трудного дня.
Догадываясь, что за аудитория перед ней, Салина Годден начала свое выступление с вопроса, много ли здесь пишущей публики, перед тем как прочесть стихотворение о трудностях близкого общения с авторами.
Глаза – это первое, что замечаешь.
Глаза, смотрящие куда-то туда,
Мимо твоего плеча, поверх головы,
Куда-то еще.
Уйти в себя телом – разве не так?
Ссутулить плечи,
Пожать ими изнутри.
И нервно рвануться за сигаретами.
Втянуть в себя дым, сильно и резко.
Рот – этот рот, все дело в нем.
Главное – рот, а еще –
Быстрые кивки головой,
А потом один, внезапный кивок:
Давай, мол, только по-быстрому.
Это кошмар. Настоящий кошмар.
Разве не так? Настоящий кошмар. Разве не так?
Но как же...
Но что же...
Ведь ты же – писатель.
И тут этот человек –
Твой лучший друг, а может быть, тот,
Кто признается тебе в любви,
Признается тебе в любви на всю жизнь,
Этот человек берет и говорит:
“Слушай, можно, я прочту тебе кое-что?
Сегодня удалось написать”.
Выступает Салена Годден
Годден – известная фигура в музыкально-литературной среде: она выпустила несколько стихотворных сборников и альбомов в стиле ска-регги. В этом году по Би-би-си был показан ее документальный фильм о женщинах Ямайки. Культуре этой страны Годден, предки которой приехали в Британию из вест-индских колоний, уделяет много внимания в своем творчестве. Ее герой – легендарный Гил Скотт Херон, крестный отец рэпа.Жанр этот пристутствовал в выступлениях многих участников вечера: для кого-то он был естественной формой самовыражения, для кого-то – источником самоиронии. Исполнитель по прозвищу Симпатичный Панк признался, что “держит в одной руке потрепанное знамя анархии, а в другой – пакетик суперорганических, экодружественных рисовых лепешек, выпеченных руками гоанских крестьян”. Рэпер, выступающий под именем Дизраэли, тоже смеялся над благополучной западной публикой – включая себя с подругой, – любящей ездить в Индию за “духовным прозрением”.
Зина Эдвардс, чей дед приплыл в Британию с группой карибских иммигрантов, видит в колониальном прошлом не экзотику, а традиции; африканская музыка – один из жанров, которые она умело вплетает в свои выступления. Стихотворение из цикла “Три фурии”, исполненное ею на вечере, – попытка рассказать о вещах, которые приводят ее в ярость.
Как-то на днях я шла по Риджент-стрит
И вдруг увидела ее:
Сидит на ящике из-под молочных бутылок
У входа в магазин игрушек “Хэмлиз”.
Перед нею – рваный стаканчик из Макдональдса.
Грязь под ногтями – уже не смоешь,
Тонкая юбка пляшет сама по себе,
Посверкивают коричневой кожей тощие ноги.
Толстые белые спортивные носки
Засунуты в сандалии с пряжкой,
Стоптанные на один бок.
И во мне начала подниматься ярость: почему?!
Почему эта дама в возрасте, маленькая, темнокожая,
Сидит на холоде в летнем платье,
В старом драном пальтишке,
Сидит на лондонской улице, звенящей деньгами,
И просит милостыню?
Она годится мне в бабушки.
В моем пересохшем рту – ни капли слюны,
Не выговорить ни слова.
Зина Эдвардс
Выступление Эдвардс, в котором органично смешивались ритмы музыкальные и стихотворные, навело на избитую мысль о том, что рэп – искусство темнокожих. Но когда Дизраэли раскачал зал своим речитативным номером “Кто там ходит в темноте?”, стало ясно, что данное суждение, подобно всякому клише, отражает лишь малую долю истины. Рэп успел утвердиться в качестве интернационального явления, и контр-расизм здесь так же неуместен, как обыкновенный расизм в отношении его пионеров.
Сердитый Сэм, как положено герою дня, вышел на сцену последним. Оформитель обложки его нового сборника “Жизнь в разъездах” (третий и последний сотрудник издательства) нарисовал Берксона похожим на праотца английской литературы Джеффри Чосера – именно так, верхом, тот изображен на странице знаменитой рукописи “Кентерберийских рассказов”. Берксон совершает свои паломничества на общественном транспорте, где встречает персонажей не менее колоритных, чем Продавец индульгенций или Батская ткачиха. В автобусе он общается с пьяными демонстрантами, вволю напротестовавшимися за день; на платформе выслушивает жалобы “еще одного ветерана с ранением головы”, вернувшегося в 91-м из Кувейта; в электричке пытается состязаться в красноречии с проповедником, тоже, судя по всему, достаточно сердитым.
Поезд отправляется в 7:27,
Машиниста перекрикивает голос, слышный всем.
Полусонным пассажирам предлагается ответить на вопрос:
“Да знаете ли вы, кто такой Иисус Христос? Каков Он есть – Иисус Христос?”
Учителя, медсестры, маляры сидят рядком.
“Знаем, конечно, кто ж его не знает”.
“А мы его всосали с материнским молоком.
Не говорите, будто вам наш Владыка знаком.
Африканские цари поклонялись Ему –
Выходцу из их земель, темнокожему.
Человек со светлой кожей – тот, что несет с собою свет, –
Пришел и объяснил, мол, креста на вас нет.
Научил народ молиться Богу своему,
Черным по белому расписал, кто равен кому.
Божьим детям посулил дары цивилизации,
А с утра послал гнуть спину на сахарные плантации”.
Рассказывая про столкновение культур в час пик, Сэм Берксон честно признал собственное поражение. Проповедника (очевидно, потомка уроженцев Африки) переспорить ему так и не удалось. И все же, воспроизводя речи своего оппонента в стихах, поэт ни разу не сбился с ритма.