Главное литературное событие в Британии этого года (с сугубо необъективной точки зрения, конечно) – выход в издательстве «Мелвилл Пресс» последней части прозаической трилогии Ларса Айера, романа «Исход» (Exodus). Айер один из тех «новых британских писателей», которые сделали выбор в пользу модернизма, в пользу европейской континентальной философии и литературы – и не в пользу британской романной традиции, идущей от Джейн Остин через Сомерсета Моэма прямиком к Джулиану Барнсу и Иэну Макьюэну.
Нельзя сказать, что в английской литературе (ирландская и шотландская не в счет, там особая история) модернизма не было; можно вспомнить немало авторов, от Энтони Берджеса до Джеймса Балларда. Но они никогда не делали погоды, находясь немного на обочине, проходя, скорее, по ведомству то ли триллеров, то ли фантастики. Да и вообще, «Заводной апельсин» и «Автокатастрофу» гораздо лучше знают как фильмы, нежели как книги. Зато на «континенте» Балларда с Берджесом (и некоторых иных бунтарей против «островной традиции») явно предпочитают обычным британским беллетристам, ловким повествователям, умеющим «рассказывать историю». Несколько лет назад в самом Соединенном Королевстве восстание поднял немолодой уже академический филолог Габриэль Йосиповичи, издав нашумевшее сочинение «Что случилось с модернизмом?». Он же выпустил несколько книг намеренно скучной, монотонной, безжизненной прозы, подражая разом Борхесу и Роб-Грие. Но это, так сказать, теория. Практику относительно нового британского модернизма можно найти в прозе Уилла Селфа, Ли Рурка, Брайана Диллона и некоторых других. Ларса Айера обычно называют в этом ряду; не уверен, что совсем справедливо.
Айер не писатель, а философ, специалист по одному из самых «темных» авторов прошлого века, французу Морису Бланшо (которого в Британии просто не знают, а если бы знали, то обозвали бы «французским обманщиком» – как и Барта, Фуко, Деррида, всех). Айер преподает философию в Университете Ньюкасла. До «Исхода» он опубликовал первые две части трилогии – «Мнимое» (Spurious) и «Догма» (Dogma). Пересказывать содержание этих сочинений бессмысленно (впрочем, об этом подробно написала Ольга Серебряная), лучше прочесть; скажу только, что они представляют собой сплошной диалог друзей-философов, которые бесконечно пьют, бесконечно переругиваются, клянут жизнь и мечтают о том, чтобы приобрести какую-нибудь красивую болезнь настоящих континентальных интеллектуалов, вроде чахотки. Чтение уморительное и страшноватое.
Около года назад Анна Асланян поговорила с Ларсом Айером о его книгах – и о его претензиях к «традиционной» островной культуре. Интервью звучало в программе Дмитрия Волчека «Поверх барьеров»:
Ларс Айер: Здесь, в Британии, я с детства понимал, что официальная культура постепенно становится мне все более чуждой. Исключение было одно – популярная музыка. Британская поп-музыка всегда была живой, интересной, восприимчивой к европейским модернистским влияниям. Этого нельзя сказать про местную литературу – она сторонится тех европейских традиций, от которых я отталкиваюсь. Что касается британской философии, здесь, как правило, занимаются аналитической философией, представителями которой были Фреге, Рассел, Витгенштейн. Существует целая плеяда мыслителей этого направления – европейских, британских, американских. Поначалу аналитическая философия была весьма интересна. Постепенно, по мере развития, эта область – я изучал ее в университете и разделяю мнение многих – стала несколько узкой, определенные темы в ней не рассматриваются. Поэтому некоторые из нас обратились к тому, что принято называть континентальной, европейской философией – она кажется нам более всеобъемлющей, глубокой, увлекательной. Именно это сближает героев обеих моих книг, «Мнимое» и «Догма», – увлечение европейской философией и ее великими именами.
Возвращаясь к британской литературе, здесь, вероятно, можно усмотреть излишнюю любовь к реализму определенного типа. Я не имею в виду XVIII и XIX столетия – тогда имелось достаточно много экспериментальных, необычных писателей. По сути, до Второй мировой войны в Британии существовали живые традиции модернизма. А вот послевоенные романы со своим упором на эдакий реализм представляются мне слишком ограниченными. В такой атмосфере мне и многим другим трудно дышать.
С философией дело обстоит сложнее. Рассел с Витгенштейном, будучи последователями Фреге, в большой степени полагались на логику – она заменяла им идеи фундаментальной философии. Им казалось, что, начни мы совершенствовать свои методы рассуждений, логически настраивать свой ум, и многие проблемы, возникающие в философии, исчезнут. В этом важное различие между британской философской школой и британской литературой. Хотя тут можно говорить и о каких-то сходствах: в послевоенное время и та, и другая отличались интровертностью, даже, пожалуй, провинциальной узостью. С другой стороны, с тех пор, как я изучал аналитическую философию, в ней многое изменилось.
Анна Асланян: Поп-музыка стоит в ряду британских достижений особняком – предмет национальной гордости для тех, кому такое понятие еще знакомо. Вы согласны?
Ларс Айер: Это великая загадка. Я ходил в обычную британскую общеобразовательную школу – в таких не принято вести умные разговоры. Если в беседе с одноклассниками начать изображать из себя интеллектуала, это будет восприниматься как нечто странное: то ли ты «ботаник», то ли выскочка. Но с музыкой все было не так, о ней разрешалось говорить серьезно. Лишь таким образом мы могли самовыражаться в смысле интеллекта – обсуждая тех или иных музыкантов, те или иные альбомы. И сами британские музыканты были в большой степени подвержены европейскому влиянию; особенно это применимо к представителям «новой волны». Если взглянуть на крупные индустриальные города на севере страны, в местном искусстве заметно огромное влияние разных течений – таких как Баухаус, дадаизм, ситуационизм, сюрреализм. Все эти традиции пришли в Британию в конце 70-х – начале 80-х через музыку. Множество людей, детство и юность которых пришлись на эти годы, говорят о том же: именно музыка помогла им познакомиться с континентальными мыслителями, континентальными авторами, даже с необычными английскими писателями – взять хотя бы Балларда.
Полностью беседу с Ларсом Айером можно послушать здесь.
Нельзя сказать, что в английской литературе (ирландская и шотландская не в счет, там особая история) модернизма не было; можно вспомнить немало авторов, от Энтони Берджеса до Джеймса Балларда. Но они никогда не делали погоды, находясь немного на обочине, проходя, скорее, по ведомству то ли триллеров, то ли фантастики. Да и вообще, «Заводной апельсин» и «Автокатастрофу» гораздо лучше знают как фильмы, нежели как книги. Зато на «континенте» Балларда с Берджесом (и некоторых иных бунтарей против «островной традиции») явно предпочитают обычным британским беллетристам, ловким повествователям, умеющим «рассказывать историю». Несколько лет назад в самом Соединенном Королевстве восстание поднял немолодой уже академический филолог Габриэль Йосиповичи, издав нашумевшее сочинение «Что случилось с модернизмом?». Он же выпустил несколько книг намеренно скучной, монотонной, безжизненной прозы, подражая разом Борхесу и Роб-Грие. Но это, так сказать, теория. Практику относительно нового британского модернизма можно найти в прозе Уилла Селфа, Ли Рурка, Брайана Диллона и некоторых других. Ларса Айера обычно называют в этом ряду; не уверен, что совсем справедливо.
Айер не писатель, а философ, специалист по одному из самых «темных» авторов прошлого века, французу Морису Бланшо (которого в Британии просто не знают, а если бы знали, то обозвали бы «французским обманщиком» – как и Барта, Фуко, Деррида, всех). Айер преподает философию в Университете Ньюкасла. До «Исхода» он опубликовал первые две части трилогии – «Мнимое» (Spurious) и «Догма» (Dogma). Пересказывать содержание этих сочинений бессмысленно (впрочем, об этом подробно написала Ольга Серебряная), лучше прочесть; скажу только, что они представляют собой сплошной диалог друзей-философов, которые бесконечно пьют, бесконечно переругиваются, клянут жизнь и мечтают о том, чтобы приобрести какую-нибудь красивую болезнь настоящих континентальных интеллектуалов, вроде чахотки. Чтение уморительное и страшноватое.
Около года назад Анна Асланян поговорила с Ларсом Айером о его книгах – и о его претензиях к «традиционной» островной культуре. Интервью звучало в программе Дмитрия Волчека «Поверх барьеров»:
Ларс Айер: Здесь, в Британии, я с детства понимал, что официальная культура постепенно становится мне все более чуждой. Исключение было одно – популярная музыка. Британская поп-музыка всегда была живой, интересной, восприимчивой к европейским модернистским влияниям. Этого нельзя сказать про местную литературу – она сторонится тех европейских традиций, от которых я отталкиваюсь. Что касается британской философии, здесь, как правило, занимаются аналитической философией, представителями которой были Фреге, Рассел, Витгенштейн. Существует целая плеяда мыслителей этого направления – европейских, британских, американских. Поначалу аналитическая философия была весьма интересна. Постепенно, по мере развития, эта область – я изучал ее в университете и разделяю мнение многих – стала несколько узкой, определенные темы в ней не рассматриваются. Поэтому некоторые из нас обратились к тому, что принято называть континентальной, европейской философией – она кажется нам более всеобъемлющей, глубокой, увлекательной. Именно это сближает героев обеих моих книг, «Мнимое» и «Догма», – увлечение европейской философией и ее великими именами.
Возвращаясь к британской литературе, здесь, вероятно, можно усмотреть излишнюю любовь к реализму определенного типа. Я не имею в виду XVIII и XIX столетия – тогда имелось достаточно много экспериментальных, необычных писателей. По сути, до Второй мировой войны в Британии существовали живые традиции модернизма. А вот послевоенные романы со своим упором на эдакий реализм представляются мне слишком ограниченными. В такой атмосфере мне и многим другим трудно дышать.
С философией дело обстоит сложнее. Рассел с Витгенштейном, будучи последователями Фреге, в большой степени полагались на логику – она заменяла им идеи фундаментальной философии. Им казалось, что, начни мы совершенствовать свои методы рассуждений, логически настраивать свой ум, и многие проблемы, возникающие в философии, исчезнут. В этом важное различие между британской философской школой и британской литературой. Хотя тут можно говорить и о каких-то сходствах: в послевоенное время и та, и другая отличались интровертностью, даже, пожалуй, провинциальной узостью. С другой стороны, с тех пор, как я изучал аналитическую философию, в ней многое изменилось.
Анна Асланян: Поп-музыка стоит в ряду британских достижений особняком – предмет национальной гордости для тех, кому такое понятие еще знакомо. Вы согласны?
Ларс Айер: Это великая загадка. Я ходил в обычную британскую общеобразовательную школу – в таких не принято вести умные разговоры. Если в беседе с одноклассниками начать изображать из себя интеллектуала, это будет восприниматься как нечто странное: то ли ты «ботаник», то ли выскочка. Но с музыкой все было не так, о ней разрешалось говорить серьезно. Лишь таким образом мы могли самовыражаться в смысле интеллекта – обсуждая тех или иных музыкантов, те или иные альбомы. И сами британские музыканты были в большой степени подвержены европейскому влиянию; особенно это применимо к представителям «новой волны». Если взглянуть на крупные индустриальные города на севере страны, в местном искусстве заметно огромное влияние разных течений – таких как Баухаус, дадаизм, ситуационизм, сюрреализм. Все эти традиции пришли в Британию в конце 70-х – начале 80-х через музыку. Множество людей, детство и юность которых пришлись на эти годы, говорят о том же: именно музыка помогла им познакомиться с континентальными мыслителями, континентальными авторами, даже с необычными английскими писателями – взять хотя бы Балларда.
Полностью беседу с Ларсом Айером можно послушать здесь.