Этот выпуск европейского календаря – военный, ибо война продолжается, она тлеет не только на баснословных пространствах Газни и Герата, Алеппо и Ас-Сафиры, Тимбукту и Тессалита, всех этих названий, известных нам по приключенческим романам и университетским учебникам истории стран Востока, война незримо присутствует внутри нас, в ближайшем нашем окружении, на соседней улице, в магазине, трамвае, аэропорте.
Мы боязливо посматриваем на оставленный кем-то на остановке пакет, не удивляемся вооруженным патрулям в самых тихих уголках Европы, рассчитываем путешествия так, чтобы поменьше рисковать и не попасть под прицел густобородому исламисту или аккуратно стриженному сумасшедшему коллекционеру огнестрельного оружия. Вот в метро люди в белых халатах осторожно завертывают в специальный мешочек загадочные мензурочки, обнаруженные пассажиром. Что там? Неужто рицин? Война, война везде: люди истребляют людей, животных, земля сохнет, климат губительно теплеет. Даже вполне мирное градостроительство – и то война: суровый архитектор бестрепетно прокладывает новый проспект по старому городу, исчезают старые улочки, приют воспоминаний и ленивых котов. Война во всех ее проявлениях – наша сегодняшняя тема.
Двести двадцать лет назад, 12 марта 1793 года, армия Французской республики под командованием генерала Дюмурье была разбита австрияками и их союзниками у бельгийского городка Неервинден. Это было первое поражение одаренного полководца и авантюриста. Посланный жирондистским революционным правительством в Бельгию, Дюмурье мгновенно прославился решительной победой у Жемаппа и завоеванием всей страны. Однако дальше пошла в ход политика: если относительно умеренные либералы-жирондисты не собирались присоединять Бельгию к Французской республике, то радикалы-якобинцы, еще не пришедшие к власти, но уже влиятельные, решительно выступали за экспорт всех благ революции – Свободы, Равенства и Братства, что для бедных бельгийцев могло означать лишь военные контрибуции и создание марионеточного правительства. Вообще же такие вещи, как «свобода», не говоря уже о совершенно сомнительных «равенстве» и «братстве», к экспорту непригодны; закоснелые в реакционных предрассудках народы почему-то отказываются принять столь милостиво предоставленные дары и мгновенно хватаются за дубину народной войны. Эти не шибко сложные истины понял и генерал Дюмурье. После поражения у Неервиндена он просто бежал к австрийцам, прихватив с собой герцога Шартрского, сына герцога Орлеанского, ближайшего родственника казенного французского короля Людовика XVI. Оказывается, хитрый Дюмурье вынашивал свой особый план спасения родины от крайностей революционного времени: он собирался свергнуть кучку распоясавшихся революционеров и посадить на престол герцога Шартрского. Подобный план, меж тем, удался, спустя 6 лет, с тем лишь отличием, что новый популярный генерал, которого звали Буонапарте, посадил на престол самого себя.
То же самое сделал и племянник того самого генерала Буонапарте, позже – императора Наполеона Первого. Спустя еще пятьдесят лет, Луи Бонапарт совершил государственный переворот и взошел на престол, став императором Наполеоном III. Одним из главных проектов новой империи - а эта империя действительно представляла собой нечто в роде «симулякра» той, Великой Империи - стала перестройка Парижа. Столица Франции должна быть истинно имперской столицей, - решил Наполеон III и назначил ее префектом барона Османа. Сто шестьдесят лет назад, в марте 1853 года, новоназначенный префект начал войну – войну со старым Парижем. По живому мясу средневековой столицы, того самого Парижа, на узких кривых улочках которого сражались три мушкетера, где бушевала Фронда, где жили Франсуа Вийон и Сирано де Бержерак, были прорезаны широкие бульвары, по краям их возведены большие доходные дома – символ буржуазности и величия одновременно. Осман много сделал для столицы; хотя некоторые оплакивали и оплакивают старый Париж, именно этот префект сделал город современным. К тому же, как бы существовали парижане, не будь этих чудных бульваров – например, Сен-Жермен и Сен-Мишель, на которых можно просидеть целую вечность за столиком кафе, как это делали Верлен, Аполлинер, Сартр и Симона де Бовуар, Борис Виан и миллионы других, менее известных людей? Последствия войны имеют свои преимущества, не правда ли? Или это касается только войны градостроительной, архитектурной?
И последнее. Сто лет назад, в марте 1913 года, бушевала очередная восточная война – не первая и не последняя. Называлась она «Балканской», позже ей дали даже номер – «Первая». Коалиция балканских государств догрызала остатки турецких владений в Европе. Война спутала все карты тогдашней европейской дипломатии – из-за непоседливых балканских стран закачались сработанные надолго союзы, затрещали налаженные связи, возникли сомнения в существующем международном равновесии. Чтобы сгладить неприятные последствия, великие державы заставили воюющие стороны подписать в том же марте перемирие, а потом мир. Мир оказался недолгим, через полгода вспыхнула новая – Вторая – Балканская война. А вслед за ней - после выстрелов Гаврилы Принципа в Сараево – полыхнула и Первая мировая.
Двести двадцать лет назад, 12 марта 1793 года, армия Французской республики под командованием генерала Дюмурье была разбита австрияками и их союзниками у бельгийского городка Неервинден. Это было первое поражение одаренного полководца и авантюриста. Посланный жирондистским революционным правительством в Бельгию, Дюмурье мгновенно прославился решительной победой у Жемаппа и завоеванием всей страны. Однако дальше пошла в ход политика: если относительно умеренные либералы-жирондисты не собирались присоединять Бельгию к Французской республике, то радикалы-якобинцы, еще не пришедшие к власти, но уже влиятельные, решительно выступали за экспорт всех благ революции – Свободы, Равенства и Братства, что для бедных бельгийцев могло означать лишь военные контрибуции и создание марионеточного правительства. Вообще же такие вещи, как «свобода», не говоря уже о совершенно сомнительных «равенстве» и «братстве», к экспорту непригодны; закоснелые в реакционных предрассудках народы почему-то отказываются принять столь милостиво предоставленные дары и мгновенно хватаются за дубину народной войны. Эти не шибко сложные истины понял и генерал Дюмурье. После поражения у Неервиндена он просто бежал к австрийцам, прихватив с собой герцога Шартрского, сына герцога Орлеанского, ближайшего родственника казенного французского короля Людовика XVI. Оказывается, хитрый Дюмурье вынашивал свой особый план спасения родины от крайностей революционного времени: он собирался свергнуть кучку распоясавшихся революционеров и посадить на престол герцога Шартрского. Подобный план, меж тем, удался, спустя 6 лет, с тем лишь отличием, что новый популярный генерал, которого звали Буонапарте, посадил на престол самого себя.
То же самое сделал и племянник того самого генерала Буонапарте, позже – императора Наполеона Первого. Спустя еще пятьдесят лет, Луи Бонапарт совершил государственный переворот и взошел на престол, став императором Наполеоном III. Одним из главных проектов новой империи - а эта империя действительно представляла собой нечто в роде «симулякра» той, Великой Империи - стала перестройка Парижа. Столица Франции должна быть истинно имперской столицей, - решил Наполеон III и назначил ее префектом барона Османа. Сто шестьдесят лет назад, в марте 1853 года, новоназначенный префект начал войну – войну со старым Парижем. По живому мясу средневековой столицы, того самого Парижа, на узких кривых улочках которого сражались три мушкетера, где бушевала Фронда, где жили Франсуа Вийон и Сирано де Бержерак, были прорезаны широкие бульвары, по краям их возведены большие доходные дома – символ буржуазности и величия одновременно. Осман много сделал для столицы; хотя некоторые оплакивали и оплакивают старый Париж, именно этот префект сделал город современным. К тому же, как бы существовали парижане, не будь этих чудных бульваров – например, Сен-Жермен и Сен-Мишель, на которых можно просидеть целую вечность за столиком кафе, как это делали Верлен, Аполлинер, Сартр и Симона де Бовуар, Борис Виан и миллионы других, менее известных людей? Последствия войны имеют свои преимущества, не правда ли? Или это касается только войны градостроительной, архитектурной?
И последнее. Сто лет назад, в марте 1913 года, бушевала очередная восточная война – не первая и не последняя. Называлась она «Балканской», позже ей дали даже номер – «Первая». Коалиция балканских государств догрызала остатки турецких владений в Европе. Война спутала все карты тогдашней европейской дипломатии – из-за непоседливых балканских стран закачались сработанные надолго союзы, затрещали налаженные связи, возникли сомнения в существующем международном равновесии. Чтобы сгладить неприятные последствия, великие державы заставили воюющие стороны подписать в том же марте перемирие, а потом мир. Мир оказался недолгим, через полгода вспыхнула новая – Вторая – Балканская война. А вслед за ней - после выстрелов Гаврилы Принципа в Сараево – полыхнула и Первая мировая.