Надежда Толоконникова: "Здесь процветают ложь, подлость и доносительство"

Маша Гессен: Вчера стало известно, что отклонена ваша надзорная жалоба в Мосгорсуде. Вы знали об этом?
Надежда Толоконникова: Нет, я об этом не знала.

М.Г.: Простите, что оказываюсь гонцом с дурной вестью.
Н.Т.: Я ничего другого не ждала.

М.Г.: Что теперь?
Н.Т.: Теперь? (с усмешкой). Теперь жалоба в Верховный суд. От нее я тоже ничего не жду.

М.Г.: В этих звонках есть странные отношения силы. Вы не можете выбирать, кто вам звонит.
Н.Т.: Не могу. Эти звонки заказываются извне.

М.Г.: Какие это вызывает ощущения?
Н.Т.: Я воспринимаю это покорно. Я к этому вообще здесь привыкла.

М.Г.: Та же самая странная вещь в переписке. Мало того, что вы не можете выбирать, кто вам пишет, человек еще и заказывает от вас ответ и заказывает определенное количество страниц.
Н.Т.: Да, это такая попытка предугадать...

М.Г.: А с кем вы сейчас переписываетесь?
Н.Т.: У меня очень мало времени на переписку, но мне пишут многие люди. У меня обширная переписка на тему религии, в основном с протестантами, хотя есть и с православными.

М.Г.: Откуда взялась эта переписка?
Н.Т.: Эта переписка началась по их инициативе, они начали мне писать. Она мне очень интересна. Они присылают мне книги, например, Кальвина – очень мало времени на чтение, но я стараюсь. Мне кажется, православие могло бы многое заимствовать у протестантизма в плане модернизации.

М.Г.: Например, что?
Н.Т.: Например, то, что необязательно быть посвященным в сан для прямого общения с богом.

М.Г.: В прошлый раз у вас было свидание с мужем, папой и ребенком – и я, собственно, с ними приезжала. Вы видели дочку впервые за полгода, да?
Н.Т.: Чуть меньше. Я видела ее в СИЗО. Но это было совсем другое свидание – там через стекло, а тут ее можно было обнять.

М.Г.: Она сильно изменилась за это время?
Н.Т.: Она вообще меня поражает. Она явный лидер. Она будет, мне кажется, прекрасным представителем среднеклассового протеста.

М.Г.: Почему именно среднеклассового?
Н.Т.: Такой у нее склад характера. Она очень хорошо осуществляет бизнес-схемы.

М.Г.: Что вы имеете в виду под бизнес-схемами?
Н.Т.: Ну, вот мы играли в настольную игру. Во-первых, она досконально знает правила. Во-вторых, она прекрасно их использует.

М.Г.: Она похожа на вас?
Н.Т.: Она уже гораздо крепче стоит на ногах, чем я, даже сейчас.

М.Г.: А чем похожа?
Н.Т.: Скорее внешне.

М.Г.: Мы тогда еще привезли вам книги – по вашей просьбе, там было много воспоминаний диссидентов, в том числе и о лагерях, включая Дубравлаг, где сидите вы. Что-то из этого удается читать?
Н.Т.: Эти книги еще не дошли до меня. Они уже почти месяц лежат где-то, начальство кивает друг на друга – видимо, они пытаются понять, могу ли я при их помощи вести какую-то подрывную деятельность.

М.Г.: Это стандартная ситуация с книгами?
Н.Т.: Мы тут вообще живем в полной информационной изоляции. Газеты не приходят, возможности смотреть телевизор почти нет, так что мы не получаем даже телевизионных новостей.

М.Г.: Вы вчера (в разговоре с журналисткой Тоней Самсоновой) сказали, что смеялись, перечитывая свои первые записи о колонии. А что в них было смешного?
Н.Т.: Я скажу об этом позже. Есть вещи, о которых сейчас я не могу говорить.

М.Г.: На свидание пару недель назад Петр (Верзилов, муж Толоконниковой. – М.Г.) привез вам письмо о том, что можно мыть голову чаще, чем раз в неделю (письмо-разъяснение было получено Марией Алехиной в колонии, где отбывает наказание она. – М.Г.). Это как-то изменило вашу ситуацию?
Н.Т.: На мою жизнь это никак не подействовало, я по-прежнему мою голову раз в неделю.

М.Г.: Но вы пытаетесь что-то предпринять по этому поводу?
Н.Т.: Что-то предпринять по этому поводу очень сложно, в этом смысле моя жизнь очень сильно отличается от Машиной, потому что она живет в изоляции, а я живу в коллективе. Тут при малейшем поползновении начальство показывает, что может сделать жизнь хуже для всего отряда – и людям действительно становится хуже жить.

М.Г.: Каким образом?
Н.Т.: Об этом тоже я сейчас не могу говорить.

М.Г.: Некоторое время назад у вас возникали какие-то проблемы на производстве. Можете рассказать, что это было и было ли это решено?
Н.Т.: Эти проблемы решились сами собой, потому что расформировывался отряд и мне досталась швейная машинка, которая была у другой девочки, которая из отряда ушла. Вообще это стандартная проблема для новичка, когда достается швейная машинка, которая просто разваливается в руках и шить на ней ничего невозможно. Это вызывает негативные эмоции и у тебя, и у человека, который ждет от тебя продукт.

М.Г.: Что вы шьете?
Н.Т.: Сейчас мы шьем костюм «Дока». Моя работа заключается в том, чтобы пришивать карманы и делать вытачки.

М.Г.: С кем-то в отряде у вас сложились отношения, которые можно было бы назвать приятельскими?
Н.Т.: Здесь это невозможно. Здесь процветают подлость, ложь и доносительство. Это действительно так, и никто не считает возможным это изменить. Меня все время подозревают в том, что я буду агитировать за какой-то протест, но здесь это было бы бесполезно. Как и везде в России, никто не считает, что что-то может измениться.

М.Г.: У нас осталась примерно минута. Есть ли что-то, о чем вы хотели бы сказать?
Н.Т.: Вчера наш разговор с Тоней Самсоновой оборвался на правде. Был такой человек, Валерий Абрамкин, который говорил, что все бы законы отменить, осталась бы только правда. Мне кажется, это такое очень русское отношение.

М.Г.: Вас не смущает такой нигилистический подход к закону?
Н.Т.: Мне кажется, он очень русский. Я бы, конечно, предпочла более западнический.