23 марта во французском городе Осере от остановки сердца скончался поэт и переводчик Василий Бетаки. Ему было 82 года.
Лучше всего Бетаки открывается в контексте – своего поколения и своего чтения. Сейчас уже забылась та послевоенная пора, когда советские люди – целыми городами – читали одновременно одно и то же. Вот десятитомник Томаса Манна вышел – и пошло запойное чтение, осчастливленное запоздавшим десертом – "Иосифом и его братьями". Вот Сэлинджер, вот Апдайк, вот свежий номер "Нового мира". И обсуждали на каждой кухне.
Василий Бетаки был из самых неуемных. Немного вздорный, но ничуть не заносчивый, вечный энтузиаст, всегда готовый спорить – но не подавлять. Исключительно демократичный по характеру, он (потомок пирата Карбури-Ласкари) рьяно бросался в другие культуры. Не оттого ли, что в жилах его тек целый коктейль кровей – русская, польская, греческая, а по матери еще и еврейско-эфиопская.
Что тут удивляться переводческой страсти? Бетаки давал по-русски тех, кого в те годы читали, – Байрона, Киплинга, Томаса Элиота, Дилана Томаса, Роберта Фроста, Вальтера Скотта (и не просто что-то, но роман в стихах "Мармион" – для "Литературных памятников"; также в "Литпамятниках" вышла у Бетаки и поэзия Сильвии Платт). В 1971 году, еще в Ленинграде он перевел три больших стихотворения Эдгара По – "Ворона", "Колокола" и "Улялюм" – и получил первую премию на поэтическом конкурсе. В Париже принялся за любимых им Жоржа Брассанса и Жака Бреля.
Трудно представить себе Василия Павловича оставшимся на родине: потомки пиратов в заросших прудах не плавают. В 1973-м он рванул в открытое море, бурливое по тем временам: Радио Свобода, журнал "Континент", газета "Русская мысль", "Посев" и "Грани". Всеядного Бетаки можно было встретить везде. Он и писал обо всех – в его сборнике "Русская поэзия за 30 лет: 1956-1986" восемьдесят пять очерков о поэтах и переводчиках, с большинством из которых он был хорошо знаком.
Он обожал книги. Первое, что я услышал от него: "У меня в доме под Парижем зал – сто квадратных метров – весь по периметру заставлен книжными полками". Он участвовал в отправке тамиздатской литературы в Советский Союз и многим скрасил жизнь. Открыл у себя дома маленькое издательство "Ритм" и печатал стихи любимых авторов – Виолетту Иверни, Елену Игнатову, Кирилла Померанцева, Виктора Кривулина, а заодно и сборник политических анекдотов "Россия смеется над СССР".
Ему все было в жилу. Наивный и самоуверенный, он постоянно удивлялся. Всегда влюбленный – в женщин, в собеседников, в книги – готов был любить и дальше. Был компанейским, даже когда пребывал не в духе. Обожал пари и соревновательность. Поразительно легкий на подъем, он тратил на знакомых уйму времени и ничего не требовал взамен.
"Через забор полезем?" – спросил я его в шутку однажды поздно вечером, когда мы блуждали по какому-то парижскому пригороду. Василий Павлович аж остановился, слегка задетый моим сомнением. "Когда я жил в Германии, – ответил он назидательно, – рядом была американская военная база, и меня по знакомству обучили водить все, что движется". Это был ответ мне: запросто полезем.
Он совершенно романтически хранил верность друзьям. Не успокоился, пока не собрал для "Библиотеки поэта" том обожаемого Галича.
Мальчишка – вот кто он был, забытый сын капитана Гранта.
Лучше всего Бетаки открывается в контексте – своего поколения и своего чтения. Сейчас уже забылась та послевоенная пора, когда советские люди – целыми городами – читали одновременно одно и то же. Вот десятитомник Томаса Манна вышел – и пошло запойное чтение, осчастливленное запоздавшим десертом – "Иосифом и его братьями". Вот Сэлинджер, вот Апдайк, вот свежий номер "Нового мира". И обсуждали на каждой кухне.
Василий Бетаки был из самых неуемных. Немного вздорный, но ничуть не заносчивый, вечный энтузиаст, всегда готовый спорить – но не подавлять. Исключительно демократичный по характеру, он (потомок пирата Карбури-Ласкари) рьяно бросался в другие культуры. Не оттого ли, что в жилах его тек целый коктейль кровей – русская, польская, греческая, а по матери еще и еврейско-эфиопская.
Что тут удивляться переводческой страсти? Бетаки давал по-русски тех, кого в те годы читали, – Байрона, Киплинга, Томаса Элиота, Дилана Томаса, Роберта Фроста, Вальтера Скотта (и не просто что-то, но роман в стихах "Мармион" – для "Литературных памятников"; также в "Литпамятниках" вышла у Бетаки и поэзия Сильвии Платт). В 1971 году, еще в Ленинграде он перевел три больших стихотворения Эдгара По – "Ворона", "Колокола" и "Улялюм" – и получил первую премию на поэтическом конкурсе. В Париже принялся за любимых им Жоржа Брассанса и Жака Бреля.
Трудно представить себе Василия Павловича оставшимся на родине: потомки пиратов в заросших прудах не плавают. В 1973-м он рванул в открытое море, бурливое по тем временам: Радио Свобода, журнал "Континент", газета "Русская мысль", "Посев" и "Грани". Всеядного Бетаки можно было встретить везде. Он и писал обо всех – в его сборнике "Русская поэзия за 30 лет: 1956-1986" восемьдесят пять очерков о поэтах и переводчиках, с большинством из которых он был хорошо знаком.
Он обожал книги. Первое, что я услышал от него: "У меня в доме под Парижем зал – сто квадратных метров – весь по периметру заставлен книжными полками". Он участвовал в отправке тамиздатской литературы в Советский Союз и многим скрасил жизнь. Открыл у себя дома маленькое издательство "Ритм" и печатал стихи любимых авторов – Виолетту Иверни, Елену Игнатову, Кирилла Померанцева, Виктора Кривулина, а заодно и сборник политических анекдотов "Россия смеется над СССР".
Ему все было в жилу. Наивный и самоуверенный, он постоянно удивлялся. Всегда влюбленный – в женщин, в собеседников, в книги – готов был любить и дальше. Был компанейским, даже когда пребывал не в духе. Обожал пари и соревновательность. Поразительно легкий на подъем, он тратил на знакомых уйму времени и ничего не требовал взамен.
"Через забор полезем?" – спросил я его в шутку однажды поздно вечером, когда мы блуждали по какому-то парижскому пригороду. Василий Павлович аж остановился, слегка задетый моим сомнением. "Когда я жил в Германии, – ответил он назидательно, – рядом была американская военная база, и меня по знакомству обучили водить все, что движется". Это был ответ мне: запросто полезем.
Он совершенно романтически хранил верность друзьям. Не успокоился, пока не собрал для "Библиотеки поэта" том обожаемого Галича.
Мальчишка – вот кто он был, забытый сын капитана Гранта.