Единственный способ изменить ситуацию в стране в целом и добиться освобождения заключенных по "Болотному делу" в частности – это продолжать протестовать и выходить на улицы, эту идею Алексей Навальный вчера подробно доказывал в вечернем эфире телеканала “Дождь”.
“Всем невинным посаженным нужно только одно, им поможет только одно: действительно огромные массы людей, которые выйдут на улицу, – сказал Навальный. – Этот режим больше ничего не боится... Они боятся только восставшего народа... Я не хочу давать отвратительных прогнозов, но мне очевидно, как развивается ситуация. Она развивается по узбекскому, белорусскому или казахскому сценарию. Чтобы сохранить власть, им нужно сажать людей... Можно сколько угодно рассусоливать по поводу того, что хочется или не хочется нам ходить, не будем ходить – будут сажать дальше, вот и все”.
При всей убедительности Навального, опыт последнего года показывает, что миллион не выходил на московские улицы и вряд ли выйдет. У историков и политологов есть разные ответы на вопрос, почему люди перестают выходить на улицы. Например, во время своего последнего визита в Россию американский историк-русист Ричард Пайпс говорил, что “Россия – очень консервативная страна с менталитетом и поведением, которые меняются очень медленно, если меняются вообще, независимо от того, кто стоит у власти”.
В январе в научном журнале American Journal of Political Science вышла статья “Власть народа или одноразовое явление? Динамическая модель протеста” – совместная работа ученых из Принстонского и Нью-Йоркского университетов. Авторы, политологи Адам Мейровиц и Джошуа Такер, пытаются ответить на вопрос, почему однажды выйдя на улицы, чтобы свергнуть правительство, в следующий раз люди этого не делают, даже если новое правительство оказалось не лучше или даже хуже предыдущего?
“Мы пришли к выводу, что, возможно, этот опыт их кое-чему научил, – сказал профессор Мейровиц в интервью, – не просто что новое правительство плохое, но что в этом новом демократическом мире любое правительство может быть коррумпированным. В целом, ваша готовность поплатиться за протест в случае неудачи уменьшается со временем. У вас есть только два выбора: выйти на улицы, приняв риски, или просто пребывать в недовольстве. После того как плохие правительства сменят друг друга достаточное число раз, проще уже оставаться недовольным”.
Авторы исследовали опыт “арабской весны” в странах Ближнего Востока и Северной Африки. Они попытались понять, какой вывод делает население в этих странах, когда обнаруживает, что их новое правительство “плохое”, в смысле, не чистое на руку, коррумпированное и не заинтересованное в процветании народа.
Представьте, что характер нового правительства выбирается случайно, как бумажка из шапки, объясняет Мейровиц. Оно может быть хорошим или плохим. Если первое избранное правительство оказалось плохим, это меняет ожидания народа. Если раз за разом человек вытягивает плохую бумажку, у него все меньше радужных ожиданий. Аналогично народ все меньше видит смысла в очередной раз выходить на улицы.
“Статья поднимает резонный вопрос: стоит ли ожидать продолжения протестов в странах, где сменилось правительство? – говорит Рик Уилсон, редактор журнала, в котором было опубликовано исследование, и профессор политологии в Университете Райса. – Например, раз случился гражданский протест в Танзании, который сверг авторитарный режим, будут ли люди протестовать против следующего режима? Особенно если новый режим не исполняет своих обещаний? Логично было бы предположить, что да, люди усвоили, что протест приводит к смене власти. Однако, как показывает анализ в статье, это не так. Если люди свергли одно плохое правительство, чтобы получить другое настолько же плохое, проще подумать, что протест обречен на неудачу”.
По мнению авторов, эта теория объясняет происходящее сейчас на Украине. В 2005 году во время “оранжевой революции” тысячи людей вышли на улицы, чтобы вынудить уйти Виктора Януковича. В 2010 году он вернулся к власти, но на улицы никто не вышел, хотя его оппоненты так же говорили о коррупции и фальсификации выборов, как за пять лет до этого.
Но почему протест затухает, даже еще не достигнув какого-то – хотя бы и разочаровывающего – результата? Возможно, по той же логике – зачем рисковать, если ничего не меняется? Политолог Дмитрий Орешкин, которого я попросил оценить, насколько американское исследование применимо к современной России, сказал, что ситуация в странах “арабской весны” гораздо ближе к тому, что было у нас в 1917 году, чем к сегодняшнему дню.
Сто лет назад Россия наращивала долю в мировом промышленном производстве быстрее, чем любая другая страна, – с 3,4 процента в 1880-х до 5,7 процента в 1910-х годах. Этот рост сопровождался мучительными для населения процессами: успешные фермеры-кулаки вытесняли общину, оставшиеся без работы крестьяне подавались в города, где они были оторваны от привычного уклада и ценностей, и благодаря бешеному росту производительности труда большинство из них не имели ни работы, ни перспектив.
Ровно то же самое происходит в сегодняшнем Каире, где из-за повышения уровня медицины, производительности труда и безработицы образовался целый класс людей, похожих на люмпен-пролетариев начала прошлого века в России, с острой тоской по общественной справедливости и полным ощущением тупика.
“Эти ребята клюнули на исламистскую риторику, как люмпен-пролетариат когда-то клюнул на марксистскую, – говорит Орешкин. – Отличие современной России в том, что в нашей стране физически нет того межеумочного скопления людей, люмпенов, которые могли бы стать второй волной уличного протеста”.
Сама власть, по словам Орешкина, рада бы поднять и оседлать эту народную волну после того, как схлынула первая либерально-интеллигентская волна уличных протестов. Ровно для этого власти пытаются вывести на улицы Кургиняна сотоварищи. Но ничего толком не получается.
“Я старый и больной человек и не рассчитывал, что мы в одночасье победим кровавый режим. Я, как и Пайпс, не очарован перспективами России. Ситуация будет меняться у нас не в результате уличных протестов, а благодаря менее очевидным и более длительным процессам: люди выводят деньги, квалифицированные кадры уезжают, растет алкоголизм и наркомания. Если в начале 2000-х ставка на Путина и “твердую руку” приводила к росту экономики, то сейчас, напротив, рынок реагирует спадом. То есть система будет гнить, пока не обвалится. Эта власть не стоит того, чтобы ее свергать”.
“Всем невинным посаженным нужно только одно, им поможет только одно: действительно огромные массы людей, которые выйдут на улицу, – сказал Навальный. – Этот режим больше ничего не боится... Они боятся только восставшего народа... Я не хочу давать отвратительных прогнозов, но мне очевидно, как развивается ситуация. Она развивается по узбекскому, белорусскому или казахскому сценарию. Чтобы сохранить власть, им нужно сажать людей... Можно сколько угодно рассусоливать по поводу того, что хочется или не хочется нам ходить, не будем ходить – будут сажать дальше, вот и все”.
При всей убедительности Навального, опыт последнего года показывает, что миллион не выходил на московские улицы и вряд ли выйдет. У историков и политологов есть разные ответы на вопрос, почему люди перестают выходить на улицы. Например, во время своего последнего визита в Россию американский историк-русист Ричард Пайпс говорил, что “Россия – очень консервативная страна с менталитетом и поведением, которые меняются очень медленно, если меняются вообще, независимо от того, кто стоит у власти”.
В январе в научном журнале American Journal of Political Science вышла статья “Власть народа или одноразовое явление? Динамическая модель протеста” – совместная работа ученых из Принстонского и Нью-Йоркского университетов. Авторы, политологи Адам Мейровиц и Джошуа Такер, пытаются ответить на вопрос, почему однажды выйдя на улицы, чтобы свергнуть правительство, в следующий раз люди этого не делают, даже если новое правительство оказалось не лучше или даже хуже предыдущего?
“Мы пришли к выводу, что, возможно, этот опыт их кое-чему научил, – сказал профессор Мейровиц в интервью, – не просто что новое правительство плохое, но что в этом новом демократическом мире любое правительство может быть коррумпированным. В целом, ваша готовность поплатиться за протест в случае неудачи уменьшается со временем. У вас есть только два выбора: выйти на улицы, приняв риски, или просто пребывать в недовольстве. После того как плохие правительства сменят друг друга достаточное число раз, проще уже оставаться недовольным”.
Авторы исследовали опыт “арабской весны” в странах Ближнего Востока и Северной Африки. Они попытались понять, какой вывод делает население в этих странах, когда обнаруживает, что их новое правительство “плохое”, в смысле, не чистое на руку, коррумпированное и не заинтересованное в процветании народа.
Представьте, что характер нового правительства выбирается случайно, как бумажка из шапки, объясняет Мейровиц. Оно может быть хорошим или плохим. Если первое избранное правительство оказалось плохим, это меняет ожидания народа. Если раз за разом человек вытягивает плохую бумажку, у него все меньше радужных ожиданий. Аналогично народ все меньше видит смысла в очередной раз выходить на улицы.
“Статья поднимает резонный вопрос: стоит ли ожидать продолжения протестов в странах, где сменилось правительство? – говорит Рик Уилсон, редактор журнала, в котором было опубликовано исследование, и профессор политологии в Университете Райса. – Например, раз случился гражданский протест в Танзании, который сверг авторитарный режим, будут ли люди протестовать против следующего режима? Особенно если новый режим не исполняет своих обещаний? Логично было бы предположить, что да, люди усвоили, что протест приводит к смене власти. Однако, как показывает анализ в статье, это не так. Если люди свергли одно плохое правительство, чтобы получить другое настолько же плохое, проще подумать, что протест обречен на неудачу”.
По мнению авторов, эта теория объясняет происходящее сейчас на Украине. В 2005 году во время “оранжевой революции” тысячи людей вышли на улицы, чтобы вынудить уйти Виктора Януковича. В 2010 году он вернулся к власти, но на улицы никто не вышел, хотя его оппоненты так же говорили о коррупции и фальсификации выборов, как за пять лет до этого.
Но почему протест затухает, даже еще не достигнув какого-то – хотя бы и разочаровывающего – результата? Возможно, по той же логике – зачем рисковать, если ничего не меняется? Политолог Дмитрий Орешкин, которого я попросил оценить, насколько американское исследование применимо к современной России, сказал, что ситуация в странах “арабской весны” гораздо ближе к тому, что было у нас в 1917 году, чем к сегодняшнему дню.
Сто лет назад Россия наращивала долю в мировом промышленном производстве быстрее, чем любая другая страна, – с 3,4 процента в 1880-х до 5,7 процента в 1910-х годах. Этот рост сопровождался мучительными для населения процессами: успешные фермеры-кулаки вытесняли общину, оставшиеся без работы крестьяне подавались в города, где они были оторваны от привычного уклада и ценностей, и благодаря бешеному росту производительности труда большинство из них не имели ни работы, ни перспектив.
Ровно то же самое происходит в сегодняшнем Каире, где из-за повышения уровня медицины, производительности труда и безработицы образовался целый класс людей, похожих на люмпен-пролетариев начала прошлого века в России, с острой тоской по общественной справедливости и полным ощущением тупика.
“Эти ребята клюнули на исламистскую риторику, как люмпен-пролетариат когда-то клюнул на марксистскую, – говорит Орешкин. – Отличие современной России в том, что в нашей стране физически нет того межеумочного скопления людей, люмпенов, которые могли бы стать второй волной уличного протеста”.
Сама власть, по словам Орешкина, рада бы поднять и оседлать эту народную волну после того, как схлынула первая либерально-интеллигентская волна уличных протестов. Ровно для этого власти пытаются вывести на улицы Кургиняна сотоварищи. Но ничего толком не получается.
“Я старый и больной человек и не рассчитывал, что мы в одночасье победим кровавый режим. Я, как и Пайпс, не очарован перспективами России. Ситуация будет меняться у нас не в результате уличных протестов, а благодаря менее очевидным и более длительным процессам: люди выводят деньги, квалифицированные кадры уезжают, растет алкоголизм и наркомания. Если в начале 2000-х ставка на Путина и “твердую руку” приводила к росту экономики, то сейчас, напротив, рынок реагирует спадом. То есть система будет гнить, пока не обвалится. Эта власть не стоит того, чтобы ее свергать”.