Трудно полюбить политическое искусство. Сколько ни восхищайся скульптурой "Карл Маркс, плавающий в океане мировой революции", все равно, как говорил Тимур Новиков, "в красивом саду мецената будет стоять красивый Аполлон".
Расстреливают палачи
Невинных в мировой ночи,
Не обращай вниманья!
Гляди в холодное ничто,
В сиянье постигая то,
Что выше пониманья.
Политическому искусству сложно оставаться серьезным, скромным, назидательным. Гораздо проще ему быть смешным (поцелуй Брежнева с Хонеккером) или вызывающе вульгарным. Чешские художники достигли в этой области удивительного мастерства, особенно Давид Черный, автор знаменитого розового танка и Энтропы. Несколько лет назад на публику произвел впечатление его голый Саддам Хусейн в аквариуме – пародия на "Акулу" Дэмиена Херста. Помню еще одно поразительное творение: нужно было забраться по лесенке к заднице Гулливера, заглянуть в нее и посмотреть видеозапись дискуссии известных политиков. На мартовской выставке "Арт-Прага" появилась увесистая скульптура: новый президент Чехии Милош Земан был изображен в виде кучи дерьма (вот тут, на странице автора – Криштофа Хошека – на нее можно полюбоваться). Мои знакомые видели, как после завершения выставки пластиковую кучу с головой президента несли по туристической улице – зрелище, говорят, было выдающееся.
В России политическое искусство расцветало в первой половине прошлого века, а затем съежилось до заочного спора Кукрыниксов с подпольным соцартом. В постсоветские времена засыхающее древо дало свежие побеги: недавно в передаче "Предшественники Pussy Riot" мы с Александрой Обуховой вспоминали историю рождения политического акционизма.
Мне очень нравилось то, что делала группа "Война", особенно явление Ментопопа в супермаркете. Активисты "Войны" давно ничего не вытворяли, а теперь и покинули Россию, но их дело живо. Две акции Петра Павленского в Петербурге – образец внятности и лаконичности политического искусства. 25 июля прошлого года Павленский зашил себе рот и вышел к Казанскому собору с плакатом: "Выступление Pussy Riot было переигрыванием знаменитой акции Иисуса Христа". (Вот здесь – транскрипт записанной сразу после акции передачи, в которой участвовал Петр Павленский). Кто только не зашивал себе рот! Это делали и во имя искусства (Рон Эйти и Улай, в частности), и ради выживания. Самый известный случай – акция иранского поэта Абаса Амини, который в 2003 году зашил не только рот, но и глаза и даже уши, когда его задумали депортировать из Англии. Его примеру последовал еще один иранский беженец, а также шесть афганцев: зашив рты, они устроили акцию протеста возле Афинского университета.
Увидев фотографии Петра Павленского, я первым делом вспомнил фильм Дэвида Войнаровича Fire in My Belly. Это был разгар протестов против государственной политики в области СПИДа, и Войнарович – ВИЧ-инфицированный писатель и художник – зашил себе рот, иллюстрируя известный лозунг тех времен: Silence = Death. Его видео с саундтреком Диаманды Галас и сегодня, через 20 лет после смерти автора, производит впечатление – такое, что два года назад его из-за протестов консерваторов сняли с выставки в Вашингтоне. К большому сожалению, переведенные на русский еще в 1991 году фрагменты автобиографических текстов Войнаровича так и не были напечатаны: надеюсь, найдется смелый издатель, который возьмется за эту книгу; недавно я ее перечитывал, она ничуть не утратила своей зловещей силы.
Дэвид Войнарович (1988) и Петр Павленский (2012)
Материал скульптур Петра Павленского – его собственное тело. Материал вечный, а теперь, благодаря методу пластинации, ставший почти бессмертным. И очень популярный материал: пользуются им все – от прекрасных нубийцев (см. фотографии Лени Рифеншталь) и якудза, рисующих картины на собственных спинах, до скромной европейской студентки, отважно шагающей в тату-салон.
Любая татуировка, пирсинг или модификация плоти – это попытка отобрать частное тело у Контроля, требующего, чтобы все тела вели себя предсказуемо и одинаково. Венские акционисты, разломавшие духовные скрепы постнацистской Австрии, делали скульптуры из собственных тел, буквально рисовали своей кровью. Чем слабее Контроль, тем необычней становятся тела. Не могу сейчас найти идеальный снимок: священники РПЦ в облачении идут на фоне огромного татуированного Зомби-боя на плакате тату-конвенции – роковая встреча Контроля и тела.
Вторая акция Петра Павленского "Туша" и посвящена этому противостоянию: российское государство вновь хочет присвоить тела граждан. 3 мая, в Страстную пятницу, обнаженный художник лег возле Законодательного собрания Петербурга в коконе из колючей проволоки, в нескончаемых витках тернового венца. Разумеется, символические терзания через несколько минут сменились реальными: освободив художника от проволоки, государство тут же вцепилось в него своими карательными шипами. Когда Петра выпустили из отделения полиции, я попросил его рассказать о превращении в "тушу".
– К этой акции я подходил постепенно, на протяжении года. Череда законов, направленных на подавление гражданской активности, запугивание населения, неуклонно растущее число политзаключенных, законы об НКО, законы 18+, цензорские законы, активность Роскомнадзора, законы о пропаганде гомосексуализма – все это законы не против криминала, а против людей. Ну и последний закон об оскорблении чувств верующих. Поэтому я провел такую акцию. Человеческое тело голое, как туша, на нем ничего нет, вокруг него проволока, изобретенная для охраны домашнего скота. Эти законы, как проволока, удерживают людей в индивидуальных загонах: все преследования политических активистов, "узников 6 мая", государственные репрессии и есть метафора этого загона из колючей проволоки. Все это делается, чтобы превратить людей в надежно охраняемый безвольный скот, который может только потреблять, работать и размножаться.
– Акция довольно опасная. Вы отделались царапинами, но могло быть и хуже. Вы были готовы к худшему исходу?
– Остались проколы не очень большие, царапины. У колючей проволоки длина шипа полтора сантиметра, не думаю, что могло произойти что-то страшное.
– А как вы это сделали? Вас заматывали друзья?
– Нет, я сам замотал кокон и в него залез, меня просто донесли, помогли до места добраться. Там был большой слой, поэтому я сначала его смотал, потом уже влез.
– Есть фотография: полицейский в очках изумленно на вас смотрит. Какова была реакция полиции и как быстро они сообразили, что происходит нечто невероятное?
– Я в основном видел асфальт перед собой и ботинки полицейских, но мне казалось, что все достаточно быстро происходит. Минут пять я лежал, они подошли быстро, потому что там место охраняемое, постоянно ходит караул. Наверное, сначала не совсем понимали, что делать, и это замешательство как раз дало выигрыш по времени, когда возникла эта скульптура из проволоки и тела. Потом стали прикрывать тряпкой какой-то, вызвали скорую, увезли меня в Покровскую больницу, чтобы осмотреть раны и ссадины, потом закрыли в каком-то карцере с решеткой и вызвали психиатра, который стал проводить экспертизу. Старались выявить психические отклонения, ничего у них не получилось, все нормально, потом пробовали выявить алкогольное или наркотическое опьянение, тоже несколько экспертиз проводили и ничего не нашли. Они не понимали, что делать, повезли в отделение и там стали инкриминировать мелкое хулиганство. Скорее всего, и это до конца не получится, потому что они не смогли составить протокол и все сделать грамотно. Судья не стала это принимать, они отложили заседание и меня выпустили.
– Петр, многие находят в ваших акциях мазохистический импульс. Надеюсь, вас не обидит такое определение…
– Не мазохистический, потому что мазохизм предполагает, что что-то делается ради ощущения боли. А я тело понимаю по-другому, как материал. Человеческое тело в механизме власти, государства, общества – это то, что обвиняют, сажают, наносят увечья. Я хотел показать, что как художник я со своим телом делаю то, что делает с обществом государство. Я показываю эти процессы на своем теле, поскольку мое тело – часть большого социального тела: получается метафора происходящего с социальным телом.
– Вижу, вы читали книги Мишеля Фуко…
– Да, конечно, я знаком с его работами.
– Знаю, что вы стали в этом году издавать теоретический журнал…
– Да, мы организовали журнал "Политическая пропаганда" – это журнал о современном искусстве в политическом контексте. Мы сделали первый выпуск, который существует только в виде интернет-издания "Политическое телесное", он был связан с темой феминизма. Нас интересует неразрывная связь искусства и политики. Плюс мы проводили интервенцию в образовательную систему, инициировали лекцию для студентов художественного вуза о трансгендерности и интерсексуальности. Это было своего рода политическое высказывание, когда был принят закон против пропаганды гомосексуализма. Мы решили, что если стараются исключать из поля видимости таких людей, следует, наоборот, прочитать образовательную лекцию. Массового обсуждения не получилось, вышел конфликт с администрацией вуза. Сейчас мы готовим второй выпуск журнала, надеемся, что это будет печатное издание, возможно, даже выставочный проект.