«Здравствуйте, уважаемый Анатолий Иванович! Постараюсь своими словами пересказать одну историю семьдесят второго года, которую узнал от коллеги старшего поколения. На теплоходе "Варна" у берегов Кубы, куда из СССР на танкерах возилось топливо, заметили падающий на парашюте в воду американский военный спутник. Москвой был дан приказ: "Брать!". Спутник выловили. Корабли в те времена были турбинные. Котел вырабатывал пар, который вращал паровую турбину, и она через редуктор вращала гребной вал. Чем выше давление пара, тем, условно, выше скорость. Был дан не просто полный ход, а такой полный, что для большего давления пара были заблокированы предохранительные клапана котлов. Американские военные корабли и самолеты показались на следующий день. После нашего игнорирования требования остановиться для досмотра, были сделаны предупредительные выстрелы в воду по курсу. У Канарских островов эта гонка успешно закончилась, когда всплыли советские подводные лодки. Экипаж премировали, а капитан был награжден орденом, – здесь в письме три точки, – Дружбы Народов. В другом случае советские получили снарядом уже не в воду, а в надстройку. Дело в том, что танкеры, возившие из Новороссийска мазут на Кубу, в тех же трюмах обратно из Канады везли в Россию зерно. И эти трюмы после мазута нужно было до Канады успеть помыть. Это делалось очень просто - за борт. На пляжи Флориды. Петр».
Спасибо за письмо, Пётр. По-моему, вы уже писали на «Свободу». Если не ошибаюсь, вы моряк, бывший или действующий, я чуть не сказал: настоящий. Если бы я был моряком, то предпочёл бы, чтобы меня называли просто работающим моряком или плавающим. Моряки не говорят, что судна плавают – судна ходят, а о моряке – что он плавает – сказать можно. Да, корабль ходит, а моряк плавает. В каждом языке полно таких вещей. Сегодня уже есть молодые люди в России, и немало их, которые об этой истории – о той, которую описал слушатель «Свободы» моряк Пётр – скажут, что это какой-то бред. Бред – то, что едва не разразилась ядерная война из-за какой-то чепухи: из-за того, что какие-то люди решили, что коммунизм лучше капитализма, и таких людей были миллионы, они и сегодня оказывают большое влияние на дела в России. Я бы назвал это влияние огромным, оно может оказаться роковым для страны. О коммунизме они не думают, но остаются людьми коммунизма. При этом в те годы они не голодали в прямом смысле слова только потому, что им не отказывал в хлебе этот самый капитализм, те, кого они считали своими заклятыми врагами. Эти враги продавали им хлеб, как всем, кто хотел его покупать. И так – четверть века. Вы наши враги, вы недоумки, раз не хотите жить, как мы, но хлебушка у вас купим, чтобы не околеть с голоду, поскольку наше самое передовое в мире социалистическое сельское хозяйство пока не в состоянии обеспечить нас хлебом. Восемнадцать лет из этой четверти века во главе страны бессменно стоял один человек. Теперь большинство населения России считает его лучшим правителем двадцатого века.
Киевский врач Бобров написал что-то вроде юмористического рассказика о людях своей профессии. Он сделал это в виде записи в истории болезни. Название: «Осмотр врача». Читаю и плачу, хотя слёз в моём голосе вы не услышите.
«Жалобы. В связи с наличием измотанности сбор жалоб резко затруднен из-за нечеткости речи. При подробном расспросе удается выяснить сонливость, плохую способность передвигать ноги. Высказывает суждения, что все кругом надоело, хочется поесть, помыться и поспать.
Анамнез жизни. Закончил мединститут, прошел специализацию, работает. Зачем и за что - не знает.
Аллергоанамнез - назойливые больные, в том числе тетки-истерички, большое количество дежурств, смешная зарплата.
Данные объективного обследования: Общее состояние - ближе к «сойдет». В сознании, но заторможен, о чем можно судить по «стеклянным» глазам. За столом и даже стоя - засыпает. На все вопросы отвечает мычанием. Выполняет простые алогичные инструкции: приказы и постановления минздрава. Кожные покровы обычной окраски. Круги под глазами. Дыхание самостоятельное, иногда аритмично и грустно вздыхает. Мочеиспускание пока контролирует. Неврологический статус. Фотореакции живые. Хватательные рефлексы живые. Фиксированный взгляд в сторону выхода. Двигательная сфера: опускаются руки, плетутся ноги.
Проба на скрытые парезы - разваливается в кресле со стремлением занять максимально возможное пространство. Чувствительность - несколько черств к окружающему.
Предварительный диагноз. Постдежурантская энцефалопатия, хроническое рецидивирующее течение, обострение. Грубый астенический синдром. Рекомендовано. Всем оставить доктора в покое. Направление домой. Мытье, бритье. Соблюдение диеты номер пятнадцать (расширенной, домашней, с обязательным включением борща и пельменей). В дальнейшем рекомендовано увеличение заработной платы хотя бы до прожиточного минимума.
Лечащий врач Бобров.
Завотделением. В скобках: ему не показывать.
Зам. главного врача. В скобках: ему - тем более».
Такую запись в истории болезни одного из своих коллег сделал киевский врач Бобров. Я обратил внимание на упомянутых в этом документе тёток-истеричек. Они одни сегодня способны довести даже крепкого и во всех отношениях здорового врача до чего-то большего, чем простая энцефалопатия. Подчёркиваю: сегодня. Дело в том, что в наши дни, как никогда, много они читают и слушают о способах исцеления всех болезней. Как лечить от этого увлечения, известно, хотя полностью вылечить пока невозможно, да ведь они не хотят, чтобы их лечили именно от этого, а чтобы подвергать их принудительным хотя бы словесным процедурам – до этого они общество ещё не довели. Одна из них, например, (кто-то говорит: сумасшедшая, кто-то: мошенница, как будто сумасшедшая не может быть мошенницей, а мошенница – сумасшедшей) рассказывает – чуть ли не по телевизору – об «оздоровлении организма по системе священномученика Серафима Чичагова». Уже и мне пишут доброжелатели: выбросьте, Анатолий Иванович, все лекарства и доживайте по Чичагову, почти без воды. Это добрые люди, они хотят, чтобы я жил до ста лет, но ведь они одолевают своими советами не только меня, а и других, более доверчивых, поэтому я и говорю: Господи, сделай так, чтобы эти тётки и дядьки, целительницы и целители, ну, хотя бы потеряли дар речи, если не считаешь нужным изолировать их от общества. Уже и попы бьют тревогу. Один из них, врач, другой - провизор пишут в церковной газете: чушь всё это, православные, ерунда на постном масле. Врач, он же протоиерей Боднар, объясняет, что медицинские писания Чичагова – это, с точки зрения современной науки, писания невежды, но сам Чичагов не виноват: в его время наука просто не знала того, что знает сегодня. Провизор, выпускник Первого московского медицинского университета, он же протоиерей Обухов говорит то же самое, но добавляет важную вещь: Церковь прославила Чичагова «не за медицинские беседы, а за святость жизни и мученическую кончину».
Письмо из Америки: «На мой непросвещенный взгляд, «Свободе» нужно расширять подачу информации о жизни на Западе. У россиян возникла иллюзия, что, съездив пару раз на Кипр или скатав в Париж, они все поняли про Запад (не Бином, чай, Ньютона!). Разрушение этой иллюзии могло бы стать новой миссией радио «Свободы» в противостоянии «восстанию масс», рядящих о жизни по картинкам в глянцевых журналах». Упомянутое в этом письме «Восстание масс» – это название знаменитой книги Ортеги-и-Гассета, вышедшей почти сто лет назад. Восстанием масс он назвал демократию, правление большинства в условиях, когда все уже сыты, обуты и одеты, имеют крышу над головой, – когда, короче, требование человека с улицы: «Хлеба и зрелищ!» удовлетворено. Хозяином жизни становится толпа. Своеобразным восстанием масс, по моему мнению, можно считать то, что происходит в России. Мы об этом говорим почти в каждой передаче. С одной стороны – более или менее высокопоставленные жулики и воры, с другой – большинство населения, которого они боятся, как огня, и потому бросают в толпу деньги без счёта и мысли о завтрашнем дне. Доходы граждан растут намного быстрее, чем производительность труда. Бывший министр финансов Кудрин говорит, что с этим безумием надо кончать, а Путин не может решиться. В этом суть главного спора в российских верхах. Не думаю, что радио «Свобода» может заметно изменить представления российской толпы о Западе. Дело не в том, что она не знает главного о Западе. Дело в том, что она не хочет знать. Запад – это мир труда и честности. Там более чем достаточно и бездельников, и ловчил, там незаметно народился и утвердился целый социальный слой прихлебателей, но тон всё ещё задают труд и честность, что вообще-то удивительно, если учесть, что восстание масс – не страшилка, а повседневность. Именно так: не желают знать. Это нежелание и есть подлинный правитель России. Ну, нравится им слышать, что такой болезни, как рак, не существует, что болезней вообще нет, а есть грехи, а от грехов плодятся бесы, а поселяются оные бесы в кишках, а вытуривать их оттуда нужно так-то и так – как священномученик Чичагов учил, да, а он был не только большой служитель церкви, но, между прочим, и генерал, это учтите особо. Глисты, они есть или их нет, а бесы есть всегда, ибо, как сказано, они – от грехов, а грешим мы всегда.
«Кроме пьянства, - следующее письмо, - в России неистребима тайная полиция. И вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ. Но что это за нынешний деятель? В чём смысл его правления и времени? В религии это называется мерзость запустения. Он её символ и выразитель, сама его внешность, манеры, вкусы. Никто его не почитает, кроме полусумасшедших, да и то за деньги, а в заслугу ему ставят только одно – эта мерзость запустения при нём течёт могучим потоком, а без него ещё, неровён час, начнёт хлестать фонтанами. Он её слегка придерживает. Демонстрации против него закончились, но там было интересно посмотреть на физиономии знаешь кого, Анатолий Иванович? Полиции. Они какие-то кислые – полиция его тоже не любит, сдала бы с потрохами. Потешает своими амфорами и дельтапланами, плачет. Он будто специально высвечивает всё самое поганое, что есть даже на Святой Руси, старается на него опираться, на это самое поганое, на ансамбли "Любе" и Лахову с поясом богородицы. Но и демшиза устроит только психушку, и коммунистов нет серьёзных, и националисты придурочные. Ничего другого в мерзости запустения быть не может, но некому эту идиллию разрушить. Гэбисты презирают пахана, но в своём роде патриоты, прямо говорят: никакая демократия не нужна, народ - дебилы, навыбирают чёрт-те кого. И не придёт к ним новый Сталин наводить порядок, так и будут гнить дотла, но очень долго ещё. Все будут всё хаять, но никто ничего делать не будет. Поэтому и вам на «Свободу» пишут одно и то же», - такими словами выражает своё пораженческое состояние этот слушатель.
Другой – о том же и почти теми же словами: «Коммунисты-чудаки идут к рабочим, существующим в их фантазиях, но приходят к тем рабочим, которые вовсе не спешат на баррикады, а думают, как бы им побольше платил хозяин. И точно так же националисты идут к русским, которые существуют в их бреду и в царско-сталинских мифах. Один только путинский режим опирается на то, что есть, на реальное население, то есть, в основном, на жлобов, каких создала история. Они не верят ни в какие измы, хотя бывают суеверны (вон как попёрли под пояс Богородицы!), но никак не проявляют свою религиозность на деле. Они пропитаны тюремно-лагерной моралью и феней. Так что нет сейчас ни националистов, ни коммунистов. Ну, а есть ли демократы? Они написали и поддержали самую диктаторскую или фактически монархическую конституцию в мире, а теперь шумят о её нарушениях курям на смех, - так в письме: не курам, а курям. - Это люди, ничего общего не имеющие с подлинной демократией. И символ безысходности – Путин. Никто не верит, даже "нашисты", что он ведёт дело к "Великой России", но и замены ему не видно, да не потому, что он зачистил политическую поляну, а не растёт на ней, на её почве, ничего другого - только другие путины», - пишет этот слушатель, забывая, что он-то вырос на этой поляне, не на какой-то другой. Или считает, что он не в счёт? По-моему, всё-таки в счёт, и в не такой уж малый счёт, ей-богу!
«Здравствуйте, Анатолий! - пишет Михаил Зимин. - По происхождению я чистокровный русский человек. Насколько мне известно, среди моих предков не было даже татар. Однако родился я в Эстонии, там же и вырос и закончил школу. Рядом со мной и моими друзьями детства в тех же дворах росли наши сверстники-эстонцы. Иногда мы дрались, иногда вместе играли, но всегда были мы и были они. Мы росли рядом, а не вместе. В результате я, родившийся и выросший в Эстонии, знал с грехом пополам два-три десятка эстонских слов, несмотря на то, что язык нам преподавала прекрасная учительница. В том же классе я был первым учеником во французском языке. Сразу после окончания школы уехал в Россию, но не смог к ней приспособиться, не почувствовал себя там своим. С самого юного возраста советский строй, порядок, образ мыслей вызывали у меня такую ненависть, которая заставляет до боли сжимать зубы, чтобы рассеять туман, плывущий перед глазами. Однажды (точно помню, что это было в 1976 году), глядя на карту СССР, я, восемнадцатилетний, размышлял, как будет рассыпаться это ужасное государство. Первым делом я, конечно, убрал Прибалтику. За нею в моей фантазии последовала Молдавия. Страна, прожившая двадцать лет между двумя войнами вне советского кошмара, не может не вырваться на свободу при первой возможности, считал я. А вот Закавказье и Средняя Азия в моих мечтах тогда остались на своих местах. С Украиной никаких вопросов не было: уйдут и западная, и восточная. И вот когда я мысленно изъял из Союза Прибалтику, Украину, Молдавию, то вдруг почувствовал холодок в спине: а что же останется от России? Так вошли в противоречие два чувства: ненависть к строю и беспокойство за судьбу страны, которая есть моя родина. Потом, - продолжает этот русский человек, - была военная служба. Однажды ночью, в казарме, я услышал сквозь сон, как два сержанта муштруют новобранца, слабо говорящего по-русски татарина. Эта обычная сцена казарменного скотства вдруг подействовала на меня, как вспышка молнии. Я поставил себя на место этого татарина, и меня охватил ужас. Боже милосердный, как же все эти татары, узбеки, литовцы, как же они должны нас, русских, ненавидеть! И ведь есть за что, вот что самое страшное. Этот момент стал переломным в моей жизни. Мне стало нестерпимо стыдно за то, что я с грехом пополам знаю два десятка эстонских слов. После армии я вернулся на родину, в Эстонию, и начал там с нуля. Нашел работу в организации, где было около десятка русских на три или четыре сотни эстонцев, и взялся учить язык. К моменту, когда Советский Союз накрылся, я говорил по-эстонски без всякого акцента. Новый язык – новый мир. Меня впустили в этот мир, и я узнал из первых уст, что такое была Эстония до войны, чем отличалась советская оккупация от германской, что есть исход в Швецию и что такое депортация в Сибирь. Так я стал эстонцем. Не берусь описать то чувство, которое испытал, когда в первый раз взял в руки свой эстонский паспорт. С тех пор прошла почти четверть века. Жизнь выдала новый вираж. Я женился на француженке, и уже восемнадцать лет живу во Франции. Освоился, нашел хорошую работу, прилично говорю по-французски, а вот по-эстонски - снова с акцентом. Жена иной раз попрекает: забыл, дескать, свои корни. Да ничего я не забыл, французом не стал, французского гражданства не хочу. Как был эстонцем, так и остаюсь. А если дотяну до пенсии, то вернусь доживать на родине. Мое имя Михаил. Для эстонцев я Михкель. Ну, а французы называют меня МишА. Именно так: с ударением на последней гласной», - подчёркивает автор. Бессмертную душу этого человека спасло то, что он смог поставить себя на место другого: редчайшее качество, его мы, собственно, имеем в виду, когда говорим о благородстве и мудрости. Да, поставить себя на место другого – и ничего больше не надо, чтобы увидеть мир таким, каков он есть, и не потеряться в нём. Нравственно не потеряться.
Засим слушайте очередной сюжетец от одного из моих батюшек – так я называю священников, которые иногда и неизменно радуют меня своими письмами. «Здравствуйте, Анатолий Иванович! Без обиняков и с радостью к вам аз грешный… Она звонит мне частенько. Молодая еще, яркая такая, вся из себя, врывается в мой серый, затхлый, куцый монашеский мирок: «Отец Питирим, это вы? Это я, Инесса!» И начинается половодье слов. Я знаю, что она общественница по защите животных, только о них и может говорить, вся в движении, инициативах, теребит власти. «Блажен, иже и скоты милует», - это о ней. Раз звонит мне накануне Входа Господня в Иерусалим: «Батюшка, скажите, у меня есть близкий друг, можно придти с ним святить вербу на вечерню?» Я говорю: «Ну, конечно, приходите в веселии и простоте сердца и не сомневайтесь!». Вечерня Входа Господня на нашем приходе всегда великолепна и премноголюдна. Много людей, и полные подсвечники, столпы-снопы искр! Стоит гул многих полуголосов. Но вот я краем уха уловил в притворе особый шум. Затем - скулеж собаки, которую бьют. Думаю, какая то бродячая собака заскочила. Ну, выгнали, да и ладно. Бывает. Вечером опять напористый звонок телефона: «Это опять я, Инесса!» Чую, вся в слезах. «Ой, почему же вы мне не разъяснили, что с собакой приходить в церковь нельзя? Толпа ваших церковных баб меня и моего друга просто обкусали. Я плачу до сих пор». Ну, я нашел какие-то слова, извинился. Так осуществился ее приход в церковь. Сейчас она наша прихожанка, сложности первых шагов позади. И слава Богу! «Путь в тысячу ли начинается с первого шага», – говаривал Лао Цзы», – здесь конец письма. Я вот подумал: неужели и эта женщина станет когда-нибудь церковной бабкой? Одно место в этом письме: о великолепии и премноголюдье, о полных подсвечниках, о столпах-снопах искр сразу вызвало в памяти описания церковных служб в русской классике: и те, что у Чехова в «Архиерее» и «Святой ночи», и то, что у Бунина в «Чистом понедельнике», и в «Лете Господнем» Ивана Шмелёва, и, конечно, в пастернаковских «Вакханалиях»:
Город. Зимнее небо.
Тьма. Пролеты ворот.
У Бориса и Глеба
Свет, и служба идет.
В одной из российских газет появилась редкая по нынешним временам статья – о том, что интеллигенция не смогла сохранить правые взгляды, которыми отличалась под конец «совка». Правые – то есть, враждебные социализму всех колеров и оттенков, самому духу этого «изма». За частную собственность, за свободное предпринимательство, за то, чтобы чиновничество держать как можно дальше от хозяйственной жизни. Богатство – не порок. Следить за тем, чтобы люди не крали, а не за тем, чтобы они не наживались. Наживайся, но по-честному. Не давать никому наживаться – значит никому не давать жить. Людей, которые твёрдо придерживаются такого мнения, действительно осталось немного. О причинах левизны нынешнего разлива размышляет господин Чудов. Читаю: «Стоит ли удивляться, что на третьем сроке Путина народ ставит знак равенства между казнокрадством и капитализмом и отшатывается влево? Дело не только в качестве уцелевшего народа, а и в историческом пути России, вырастившей народ, две трети которого уверены, что Солнце ходит вокруг Земли, и не верит в животное происхождение человека. Как его убедить, что именно частная собственность создала рынок с его равенством и свободой, а рынок породил демократию? Всё это почти невозможно объяснить homo soveticus’у». Особенной статью России автор считает «слитность власти и собственности при доминировании власти. Ещё в начале ХХ-го века девяносто процентов населения, крестьяне, не имели права собственности на землю. Община – прообраз колхоза. За тысячу лет крестьяне владели землёй десять лет – с семнадцатого по двадцать седьмой. Рынок до революции не был ещё полностью сформирован, массовое предпринимательство было ещё в первом поколении, демократия делала первые шаги». Переходя к нашим дням, господин Чудов пишет: «Если в девяностых бежали от засилья бандитов и беспомощности государства, то сегодняшняя вертикаль – мафия у власти, бандитское государство, которому люди только мешают, на нефти и газе можно и без них прожить. А в случае чего хватит и накоплений за бугром. Упадок необратим, и чем загнивать на агонизирующей родине, пусть уж лучше русские таланты и наши гены послужат человечеству где можно. Дома остаются всё больше маргиналы советского разлива. Для них рынок, всякая самостоятельность – хаос, беспорядок. А порядок – сильная рука, всё по команде, равенство в нищете. Социализм привычнее и понятнее, вот и сдвиг влево», – пишет господин Чудов. Думающие люди России не сохранили правые взгляды, по-моему, потому, что это были именно взгляды, а не знания. Я давно того мнения, что правая идеология – это не идеология, не вероучение, не мировоззрение, а здравый смысл, подкреплённый знанием. По крайней мере, в моём случае, если кому интересно. Здравого смысла было маленько, а знаний – ещё меньше. Вот и мечтал о социализме с человеческим лицом, думал, по невежеству, что полноценная конкуренция может быть и без частной собственности.
Спасибо за письмо, Пётр. По-моему, вы уже писали на «Свободу». Если не ошибаюсь, вы моряк, бывший или действующий, я чуть не сказал: настоящий. Если бы я был моряком, то предпочёл бы, чтобы меня называли просто работающим моряком или плавающим. Моряки не говорят, что судна плавают – судна ходят, а о моряке – что он плавает – сказать можно. Да, корабль ходит, а моряк плавает. В каждом языке полно таких вещей. Сегодня уже есть молодые люди в России, и немало их, которые об этой истории – о той, которую описал слушатель «Свободы» моряк Пётр – скажут, что это какой-то бред. Бред – то, что едва не разразилась ядерная война из-за какой-то чепухи: из-за того, что какие-то люди решили, что коммунизм лучше капитализма, и таких людей были миллионы, они и сегодня оказывают большое влияние на дела в России. Я бы назвал это влияние огромным, оно может оказаться роковым для страны. О коммунизме они не думают, но остаются людьми коммунизма. При этом в те годы они не голодали в прямом смысле слова только потому, что им не отказывал в хлебе этот самый капитализм, те, кого они считали своими заклятыми врагами. Эти враги продавали им хлеб, как всем, кто хотел его покупать. И так – четверть века. Вы наши враги, вы недоумки, раз не хотите жить, как мы, но хлебушка у вас купим, чтобы не околеть с голоду, поскольку наше самое передовое в мире социалистическое сельское хозяйство пока не в состоянии обеспечить нас хлебом. Восемнадцать лет из этой четверти века во главе страны бессменно стоял один человек. Теперь большинство населения России считает его лучшим правителем двадцатого века.
Киевский врач Бобров написал что-то вроде юмористического рассказика о людях своей профессии. Он сделал это в виде записи в истории болезни. Название: «Осмотр врача». Читаю и плачу, хотя слёз в моём голосе вы не услышите.
«Жалобы. В связи с наличием измотанности сбор жалоб резко затруднен из-за нечеткости речи. При подробном расспросе удается выяснить сонливость, плохую способность передвигать ноги. Высказывает суждения, что все кругом надоело, хочется поесть, помыться и поспать.
Анамнез жизни. Закончил мединститут, прошел специализацию, работает. Зачем и за что - не знает.
Аллергоанамнез - назойливые больные, в том числе тетки-истерички, большое количество дежурств, смешная зарплата.
Данные объективного обследования: Общее состояние - ближе к «сойдет». В сознании, но заторможен, о чем можно судить по «стеклянным» глазам. За столом и даже стоя - засыпает. На все вопросы отвечает мычанием. Выполняет простые алогичные инструкции: приказы и постановления минздрава. Кожные покровы обычной окраски. Круги под глазами. Дыхание самостоятельное, иногда аритмично и грустно вздыхает. Мочеиспускание пока контролирует. Неврологический статус. Фотореакции живые. Хватательные рефлексы живые. Фиксированный взгляд в сторону выхода. Двигательная сфера: опускаются руки, плетутся ноги.
Проба на скрытые парезы - разваливается в кресле со стремлением занять максимально возможное пространство. Чувствительность - несколько черств к окружающему.
Предварительный диагноз. Постдежурантская энцефалопатия, хроническое рецидивирующее течение, обострение. Грубый астенический синдром. Рекомендовано. Всем оставить доктора в покое. Направление домой. Мытье, бритье. Соблюдение диеты номер пятнадцать (расширенной, домашней, с обязательным включением борща и пельменей). В дальнейшем рекомендовано увеличение заработной платы хотя бы до прожиточного минимума.
Лечащий врач Бобров.
Завотделением. В скобках: ему не показывать.
Зам. главного врача. В скобках: ему - тем более».
Такую запись в истории болезни одного из своих коллег сделал киевский врач Бобров. Я обратил внимание на упомянутых в этом документе тёток-истеричек. Они одни сегодня способны довести даже крепкого и во всех отношениях здорового врача до чего-то большего, чем простая энцефалопатия. Подчёркиваю: сегодня. Дело в том, что в наши дни, как никогда, много они читают и слушают о способах исцеления всех болезней. Как лечить от этого увлечения, известно, хотя полностью вылечить пока невозможно, да ведь они не хотят, чтобы их лечили именно от этого, а чтобы подвергать их принудительным хотя бы словесным процедурам – до этого они общество ещё не довели. Одна из них, например, (кто-то говорит: сумасшедшая, кто-то: мошенница, как будто сумасшедшая не может быть мошенницей, а мошенница – сумасшедшей) рассказывает – чуть ли не по телевизору – об «оздоровлении организма по системе священномученика Серафима Чичагова». Уже и мне пишут доброжелатели: выбросьте, Анатолий Иванович, все лекарства и доживайте по Чичагову, почти без воды. Это добрые люди, они хотят, чтобы я жил до ста лет, но ведь они одолевают своими советами не только меня, а и других, более доверчивых, поэтому я и говорю: Господи, сделай так, чтобы эти тётки и дядьки, целительницы и целители, ну, хотя бы потеряли дар речи, если не считаешь нужным изолировать их от общества. Уже и попы бьют тревогу. Один из них, врач, другой - провизор пишут в церковной газете: чушь всё это, православные, ерунда на постном масле. Врач, он же протоиерей Боднар, объясняет, что медицинские писания Чичагова – это, с точки зрения современной науки, писания невежды, но сам Чичагов не виноват: в его время наука просто не знала того, что знает сегодня. Провизор, выпускник Первого московского медицинского университета, он же протоиерей Обухов говорит то же самое, но добавляет важную вещь: Церковь прославила Чичагова «не за медицинские беседы, а за святость жизни и мученическую кончину».
Письмо из Америки: «На мой непросвещенный взгляд, «Свободе» нужно расширять подачу информации о жизни на Западе. У россиян возникла иллюзия, что, съездив пару раз на Кипр или скатав в Париж, они все поняли про Запад (не Бином, чай, Ньютона!). Разрушение этой иллюзии могло бы стать новой миссией радио «Свободы» в противостоянии «восстанию масс», рядящих о жизни по картинкам в глянцевых журналах». Упомянутое в этом письме «Восстание масс» – это название знаменитой книги Ортеги-и-Гассета, вышедшей почти сто лет назад. Восстанием масс он назвал демократию, правление большинства в условиях, когда все уже сыты, обуты и одеты, имеют крышу над головой, – когда, короче, требование человека с улицы: «Хлеба и зрелищ!» удовлетворено. Хозяином жизни становится толпа. Своеобразным восстанием масс, по моему мнению, можно считать то, что происходит в России. Мы об этом говорим почти в каждой передаче. С одной стороны – более или менее высокопоставленные жулики и воры, с другой – большинство населения, которого они боятся, как огня, и потому бросают в толпу деньги без счёта и мысли о завтрашнем дне. Доходы граждан растут намного быстрее, чем производительность труда. Бывший министр финансов Кудрин говорит, что с этим безумием надо кончать, а Путин не может решиться. В этом суть главного спора в российских верхах. Не думаю, что радио «Свобода» может заметно изменить представления российской толпы о Западе. Дело не в том, что она не знает главного о Западе. Дело в том, что она не хочет знать. Запад – это мир труда и честности. Там более чем достаточно и бездельников, и ловчил, там незаметно народился и утвердился целый социальный слой прихлебателей, но тон всё ещё задают труд и честность, что вообще-то удивительно, если учесть, что восстание масс – не страшилка, а повседневность. Именно так: не желают знать. Это нежелание и есть подлинный правитель России. Ну, нравится им слышать, что такой болезни, как рак, не существует, что болезней вообще нет, а есть грехи, а от грехов плодятся бесы, а поселяются оные бесы в кишках, а вытуривать их оттуда нужно так-то и так – как священномученик Чичагов учил, да, а он был не только большой служитель церкви, но, между прочим, и генерал, это учтите особо. Глисты, они есть или их нет, а бесы есть всегда, ибо, как сказано, они – от грехов, а грешим мы всегда.
«Кроме пьянства, - следующее письмо, - в России неистребима тайная полиция. И вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ. Но что это за нынешний деятель? В чём смысл его правления и времени? В религии это называется мерзость запустения. Он её символ и выразитель, сама его внешность, манеры, вкусы. Никто его не почитает, кроме полусумасшедших, да и то за деньги, а в заслугу ему ставят только одно – эта мерзость запустения при нём течёт могучим потоком, а без него ещё, неровён час, начнёт хлестать фонтанами. Он её слегка придерживает. Демонстрации против него закончились, но там было интересно посмотреть на физиономии знаешь кого, Анатолий Иванович? Полиции. Они какие-то кислые – полиция его тоже не любит, сдала бы с потрохами. Потешает своими амфорами и дельтапланами, плачет. Он будто специально высвечивает всё самое поганое, что есть даже на Святой Руси, старается на него опираться, на это самое поганое, на ансамбли "Любе" и Лахову с поясом богородицы. Но и демшиза устроит только психушку, и коммунистов нет серьёзных, и националисты придурочные. Ничего другого в мерзости запустения быть не может, но некому эту идиллию разрушить. Гэбисты презирают пахана, но в своём роде патриоты, прямо говорят: никакая демократия не нужна, народ - дебилы, навыбирают чёрт-те кого. И не придёт к ним новый Сталин наводить порядок, так и будут гнить дотла, но очень долго ещё. Все будут всё хаять, но никто ничего делать не будет. Поэтому и вам на «Свободу» пишут одно и то же», - такими словами выражает своё пораженческое состояние этот слушатель.
Другой – о том же и почти теми же словами: «Коммунисты-чудаки идут к рабочим, существующим в их фантазиях, но приходят к тем рабочим, которые вовсе не спешат на баррикады, а думают, как бы им побольше платил хозяин. И точно так же националисты идут к русским, которые существуют в их бреду и в царско-сталинских мифах. Один только путинский режим опирается на то, что есть, на реальное население, то есть, в основном, на жлобов, каких создала история. Они не верят ни в какие измы, хотя бывают суеверны (вон как попёрли под пояс Богородицы!), но никак не проявляют свою религиозность на деле. Они пропитаны тюремно-лагерной моралью и феней. Так что нет сейчас ни националистов, ни коммунистов. Ну, а есть ли демократы? Они написали и поддержали самую диктаторскую или фактически монархическую конституцию в мире, а теперь шумят о её нарушениях курям на смех, - так в письме: не курам, а курям. - Это люди, ничего общего не имеющие с подлинной демократией. И символ безысходности – Путин. Никто не верит, даже "нашисты", что он ведёт дело к "Великой России", но и замены ему не видно, да не потому, что он зачистил политическую поляну, а не растёт на ней, на её почве, ничего другого - только другие путины», - пишет этот слушатель, забывая, что он-то вырос на этой поляне, не на какой-то другой. Или считает, что он не в счёт? По-моему, всё-таки в счёт, и в не такой уж малый счёт, ей-богу!
«Здравствуйте, Анатолий! - пишет Михаил Зимин. - По происхождению я чистокровный русский человек. Насколько мне известно, среди моих предков не было даже татар. Однако родился я в Эстонии, там же и вырос и закончил школу. Рядом со мной и моими друзьями детства в тех же дворах росли наши сверстники-эстонцы. Иногда мы дрались, иногда вместе играли, но всегда были мы и были они. Мы росли рядом, а не вместе. В результате я, родившийся и выросший в Эстонии, знал с грехом пополам два-три десятка эстонских слов, несмотря на то, что язык нам преподавала прекрасная учительница. В том же классе я был первым учеником во французском языке. Сразу после окончания школы уехал в Россию, но не смог к ней приспособиться, не почувствовал себя там своим. С самого юного возраста советский строй, порядок, образ мыслей вызывали у меня такую ненависть, которая заставляет до боли сжимать зубы, чтобы рассеять туман, плывущий перед глазами. Однажды (точно помню, что это было в 1976 году), глядя на карту СССР, я, восемнадцатилетний, размышлял, как будет рассыпаться это ужасное государство. Первым делом я, конечно, убрал Прибалтику. За нею в моей фантазии последовала Молдавия. Страна, прожившая двадцать лет между двумя войнами вне советского кошмара, не может не вырваться на свободу при первой возможности, считал я. А вот Закавказье и Средняя Азия в моих мечтах тогда остались на своих местах. С Украиной никаких вопросов не было: уйдут и западная, и восточная. И вот когда я мысленно изъял из Союза Прибалтику, Украину, Молдавию, то вдруг почувствовал холодок в спине: а что же останется от России? Так вошли в противоречие два чувства: ненависть к строю и беспокойство за судьбу страны, которая есть моя родина. Потом, - продолжает этот русский человек, - была военная служба. Однажды ночью, в казарме, я услышал сквозь сон, как два сержанта муштруют новобранца, слабо говорящего по-русски татарина. Эта обычная сцена казарменного скотства вдруг подействовала на меня, как вспышка молнии. Я поставил себя на место этого татарина, и меня охватил ужас. Боже милосердный, как же все эти татары, узбеки, литовцы, как же они должны нас, русских, ненавидеть! И ведь есть за что, вот что самое страшное. Этот момент стал переломным в моей жизни. Мне стало нестерпимо стыдно за то, что я с грехом пополам знаю два десятка эстонских слов. После армии я вернулся на родину, в Эстонию, и начал там с нуля. Нашел работу в организации, где было около десятка русских на три или четыре сотни эстонцев, и взялся учить язык. К моменту, когда Советский Союз накрылся, я говорил по-эстонски без всякого акцента. Новый язык – новый мир. Меня впустили в этот мир, и я узнал из первых уст, что такое была Эстония до войны, чем отличалась советская оккупация от германской, что есть исход в Швецию и что такое депортация в Сибирь. Так я стал эстонцем. Не берусь описать то чувство, которое испытал, когда в первый раз взял в руки свой эстонский паспорт. С тех пор прошла почти четверть века. Жизнь выдала новый вираж. Я женился на француженке, и уже восемнадцать лет живу во Франции. Освоился, нашел хорошую работу, прилично говорю по-французски, а вот по-эстонски - снова с акцентом. Жена иной раз попрекает: забыл, дескать, свои корни. Да ничего я не забыл, французом не стал, французского гражданства не хочу. Как был эстонцем, так и остаюсь. А если дотяну до пенсии, то вернусь доживать на родине. Мое имя Михаил. Для эстонцев я Михкель. Ну, а французы называют меня МишА. Именно так: с ударением на последней гласной», - подчёркивает автор. Бессмертную душу этого человека спасло то, что он смог поставить себя на место другого: редчайшее качество, его мы, собственно, имеем в виду, когда говорим о благородстве и мудрости. Да, поставить себя на место другого – и ничего больше не надо, чтобы увидеть мир таким, каков он есть, и не потеряться в нём. Нравственно не потеряться.
Засим слушайте очередной сюжетец от одного из моих батюшек – так я называю священников, которые иногда и неизменно радуют меня своими письмами. «Здравствуйте, Анатолий Иванович! Без обиняков и с радостью к вам аз грешный… Она звонит мне частенько. Молодая еще, яркая такая, вся из себя, врывается в мой серый, затхлый, куцый монашеский мирок: «Отец Питирим, это вы? Это я, Инесса!» И начинается половодье слов. Я знаю, что она общественница по защите животных, только о них и может говорить, вся в движении, инициативах, теребит власти. «Блажен, иже и скоты милует», - это о ней. Раз звонит мне накануне Входа Господня в Иерусалим: «Батюшка, скажите, у меня есть близкий друг, можно придти с ним святить вербу на вечерню?» Я говорю: «Ну, конечно, приходите в веселии и простоте сердца и не сомневайтесь!». Вечерня Входа Господня на нашем приходе всегда великолепна и премноголюдна. Много людей, и полные подсвечники, столпы-снопы искр! Стоит гул многих полуголосов. Но вот я краем уха уловил в притворе особый шум. Затем - скулеж собаки, которую бьют. Думаю, какая то бродячая собака заскочила. Ну, выгнали, да и ладно. Бывает. Вечером опять напористый звонок телефона: «Это опять я, Инесса!» Чую, вся в слезах. «Ой, почему же вы мне не разъяснили, что с собакой приходить в церковь нельзя? Толпа ваших церковных баб меня и моего друга просто обкусали. Я плачу до сих пор». Ну, я нашел какие-то слова, извинился. Так осуществился ее приход в церковь. Сейчас она наша прихожанка, сложности первых шагов позади. И слава Богу! «Путь в тысячу ли начинается с первого шага», – говаривал Лао Цзы», – здесь конец письма. Я вот подумал: неужели и эта женщина станет когда-нибудь церковной бабкой? Одно место в этом письме: о великолепии и премноголюдье, о полных подсвечниках, о столпах-снопах искр сразу вызвало в памяти описания церковных служб в русской классике: и те, что у Чехова в «Архиерее» и «Святой ночи», и то, что у Бунина в «Чистом понедельнике», и в «Лете Господнем» Ивана Шмелёва, и, конечно, в пастернаковских «Вакханалиях»:
Город. Зимнее небо.
Тьма. Пролеты ворот.
У Бориса и Глеба
Свет, и служба идет.
В одной из российских газет появилась редкая по нынешним временам статья – о том, что интеллигенция не смогла сохранить правые взгляды, которыми отличалась под конец «совка». Правые – то есть, враждебные социализму всех колеров и оттенков, самому духу этого «изма». За частную собственность, за свободное предпринимательство, за то, чтобы чиновничество держать как можно дальше от хозяйственной жизни. Богатство – не порок. Следить за тем, чтобы люди не крали, а не за тем, чтобы они не наживались. Наживайся, но по-честному. Не давать никому наживаться – значит никому не давать жить. Людей, которые твёрдо придерживаются такого мнения, действительно осталось немного. О причинах левизны нынешнего разлива размышляет господин Чудов. Читаю: «Стоит ли удивляться, что на третьем сроке Путина народ ставит знак равенства между казнокрадством и капитализмом и отшатывается влево? Дело не только в качестве уцелевшего народа, а и в историческом пути России, вырастившей народ, две трети которого уверены, что Солнце ходит вокруг Земли, и не верит в животное происхождение человека. Как его убедить, что именно частная собственность создала рынок с его равенством и свободой, а рынок породил демократию? Всё это почти невозможно объяснить homo soveticus’у». Особенной статью России автор считает «слитность власти и собственности при доминировании власти. Ещё в начале ХХ-го века девяносто процентов населения, крестьяне, не имели права собственности на землю. Община – прообраз колхоза. За тысячу лет крестьяне владели землёй десять лет – с семнадцатого по двадцать седьмой. Рынок до революции не был ещё полностью сформирован, массовое предпринимательство было ещё в первом поколении, демократия делала первые шаги». Переходя к нашим дням, господин Чудов пишет: «Если в девяностых бежали от засилья бандитов и беспомощности государства, то сегодняшняя вертикаль – мафия у власти, бандитское государство, которому люди только мешают, на нефти и газе можно и без них прожить. А в случае чего хватит и накоплений за бугром. Упадок необратим, и чем загнивать на агонизирующей родине, пусть уж лучше русские таланты и наши гены послужат человечеству где можно. Дома остаются всё больше маргиналы советского разлива. Для них рынок, всякая самостоятельность – хаос, беспорядок. А порядок – сильная рука, всё по команде, равенство в нищете. Социализм привычнее и понятнее, вот и сдвиг влево», – пишет господин Чудов. Думающие люди России не сохранили правые взгляды, по-моему, потому, что это были именно взгляды, а не знания. Я давно того мнения, что правая идеология – это не идеология, не вероучение, не мировоззрение, а здравый смысл, подкреплённый знанием. По крайней мере, в моём случае, если кому интересно. Здравого смысла было маленько, а знаний – ещё меньше. Вот и мечтал о социализме с человеческим лицом, думал, по невежеству, что полноценная конкуренция может быть и без частной собственности.