Таштагольский район на юге Кемеровской области получил из федеральной собственности пять с половиной тысяч гектаров земли для развития курорта Шерегеш. Минувшей весной премьер-министр России Дмитрий Медведев посетил этот крупнейший в Сибири туристический комплекс, и принятое решение о превращении горных склонов и тайги в горнолыжные спуски, очевидно, следствие этой поездки.
За первые два десятилетия XXI века в развитие курорта уже вложено и будет вложено больше 20 миллиардов рублей – это, в частности, 60 горнолыжных трасс и 152 гостиницы. Для привлечения инвесторов создана зона экономического благоприятствования туристического типа "Горная Шория" со льготным режимом региональных налогов. В этой области расположены традиционные места проживания малочисленного (прямо говоря, вымирающего) шорского народа. Из поездки в Шерегеш и самый большой шорский город Таштагол вернулся московский журналист Алексей Кусургашев.
– Горную Шорию иногда называют в шутку "сибирской Швейцарией". Алексей, вы бывали в Швейцарии и можете сравнивать. Насколько уместны такие сравнения?
– Совершенно неуместны, как и любые шаблонные метафоры. Если уж говорить о сравнениях, то Горная Шория – это, скорее, сибирский Коктебель. Это голубые сопки, холмы вдали, в приближении они становятся синими, а совсем близко – зеленые цвета разных оттенков. Есть кое-какие вершины, покрытые снегом, даже летом. Но Швейцария – это все-таки камень, это Альпы, это ледники, здесь ничего такого не увидишь. Если брать Швейцарию как место с замечательным воздухом, красивыми видами, то да, похоже. Но мало ли таких мест?
– Горная Шория, помимо прочего, это (цитирую по справочнику) "крупный горнорудный регион, где разрабатываются месторождения ведущего в России Кузнецкого угольного бассейна". Эти разработки видны?
– Горная Шория стала фактически номинальным названием. Шорцы трудятся в рудниках и на шахтах, вместо того чтобы охотиться в тайге и рыбачить в реках и в озерах, вести традиционный образ жизни. Что такое горы, куда пришла промышленность? Это содранная шкура с красивейших склонов, полный бардак-кавардак, стоят экскаваторы, тракторы, пласты угля… Если раньше уголь доставали из-под земли, то теперь его добывают гораздо более дешевым открытым способом. Вскрывают разрезы, теснят местных жителей, загаживают все вокруг. От красот, за которые можно было бы получать неплохие деньги в виде туризма – экологического, этнографического, гастрономического, какого угодно, – ничего не остается.
– Шория не существует как административное образование, однако есть маленькая неформальная столица шорского народа – город Таштагол.
– Название с шорского языка переводится поэтически: "камень на ладони". Город Таштагол – это частный сектор неизвестно какого времени постройки, домишки разбросаны по склонам холмов, гор, сопок, посередине стоит каре из новых кирпичных многоэтажек с некой претензией на современность. Единственной достопримечательностью можно назвать огромную скульптуру, памятник Горной Шории – называется "Алтын Шор", "Золотая Шория" – работы бурятского скульптора Даши Намдакова, который чуть ли ни в один год поставил монумент в Таштаголе, а в Лондоне – скульптуру Чингисхана.
– Вы упомянули о перспективе развития туризма. Как выглядит горнолыжный курорт Шерегеш?
– Постараюсь быть максимально корректным. Представьте себе город Таштагол – несуразный, нелепый, но с очень симпатичными жителями, среди которых я встретил очень мало горных шорцев. Едешь в тур на Шерегеш – это 18 километров. Сам Шерегеш, будем считать, еще не обустроен до конца. Вокруг склоны священных для шорцев гор. Там строят подобия альпийских шале, которые облицованы искусственным камнем, и с туристов лупят несусветные деньги. Я бы в Шерегеш, пожалуй, не поехал: нет ни уюта, ни местного колорита. Наполовину это места, отведенные для горных лыж, наполовину – незаконченные стройки вперемежку с остатками советского коммунального быта.
– Шорский народ существует как единая общность?
– Боюсь обобщать, но мне кажется, что нечто подобное происходит со всеми малыми народами Сибири, Крайнего Севера и Дальнего Востока. На сегодняшний день, если верить данным переписи населения, шорцев осталось около 12-14 тысяч человек. Беда шорского народа заключается в том, что при проклятом царизме он жил гораздо лучше. Не зря русские поселенцы называли шорцев "царскими племянниками". Шорцев не брали в армию, их берегли, шорцам запрещалось продавать водку, за этим исправно смотрели жандармы и урядники. Для шорцев было введено щадящее налогообложение. А теперь они лишены привычного уклада жизни, в этом главная беда, – считает журналист Алексей Кусургашев.
Фотоальбом Марины Марковой. По Кондоме до Чувашки
Горная Шория. Фоторепортаж Марины Марковой
По антропологической классификации шорцев принято относить к уральскому типу большой монголоидной расы, они говорят на языке тюркской группы; язык теперь также относится к разряду вымирающих. Традиционными промыслами, охотой и рыболовством, шорцы почти не занимаются, большинство работает на горнорудных предприятиях, и теперь появилась новая надежда – турбизнес. Мой собеседник – руководитель работающей в Новокузнецке общественной организации "Шория"Надежда Печенина.
– Сохраняются ли народные обычаи?
– 29 июня прошел областной шорский национальный праздник Ольгудек-Пайрам. Несмотря на дождливую погоду, участники приехали со всех территорий наших муниципальных образований, из отдаленных деревень и поселков. Такой праздник – возможность пообщаться, увидеться с сородичами, обменяться новостями. Ну, и потом по старинному обычаю молодежь невест и женихов себе присматривает.
– И успешно? Как это происходит?
– Конечно, приходится констатировать: мы проживаем в урбанизированном регионе, коренного населения в Кемеровской области осталось очень мало. Например, в Новокузнецке – более 500 тысяч жителей, из них шорцев не наберется и двух тысяч. Да, конечно, увеличивается число смешанных браков. Тем не менее даже у молодежи сохраняется ощущение принадлежности к шорскому народу. Есть еще шорские корни, и это радует.
– Есть у шорцев какая-то перспектива появления автономного административного образования?
– Сегодня этот вопрос даже не стоит дискутировать. Перспективы в этом плане нет. Была такая возможность в 1990-е, однако шорская интеллигенция не смогла объединиться. Однако, пожалуй, дело даже не в этом, а в том, что власти не поддержали это желание шорского народа.
– Это хорошо или плохо?
– Сложно теперь сказать. Может быть, это было бы хорошо, какие-то результаты были бы достигнуты. Определенно – по сохранению народной культуры, языка, традиций, обычаев.
– На шорских слетах по поводу национальных праздников говорят на шорском языке?
– Преимущественно все-таки на русском языке.
– Молодежь не говорит по-шорски?
– Немногие могут похвастаться знанием шорского языка, даже в далеких селах и в поселках компактного проживания. В школах шорский язык не изучается в качестве обязательного предмета, только на уровне факультативных занятий, а это уже совсем не то. Родители, люди среднего поколения, уже не говорят в большинстве своем на родном языке, поэтому, естественно, и их дети не говорят. Осталось совсем немного представителей старшего поколения, которые разговаривают, думают на родном языке. Шорский язык недаром в 2001 году был занесен в Красную книгу исчезающих языков.
– Вы ведь говорите по-шорски?
– Нет, в силу разных причин. Помимо прочего, опечаток наложили и сталинские репрессии, когда шорский язык оказался под запретом. После упразднения Горно-Шорского национального района в 1939 году были расстреляны многие духовные лидеры нашего народа – камы, закрыли педагогический техникум, который готовил национальные кадры, перестала выходить газета на шорском языке. Конечно, и родители разговаривали шепотом на своем родном языке, ночью в основном, когда дети спали…
– Что для вас лично означает принадлежность к шорскому народу?
– У меня и внешность, и душа шорские, я никогда от своих корней не откажусь. Для меня быть шоркой означает любить родной край, своих родителей, сородичей. Это сильная потребность, еще и зов души, и с годами это чувство только укрепляется. Большая нужда и в этнической пище, буквально ждешь праздника, чтобы отведать национальные блюда…
– А что это за блюда?
– Это и пельмени шорские, это и блюда из ячменной муки толкан, и мясо вареное, и чай по особому рецепту, травяной, это и дичь, это и рыба, приготовленная разными способами.
– Вы прямо посередине Кемеровского горнорудного бассейна находитесь. Есть такая версия: загнали всех шорцев в шахты, и не занимаются они традиционным промыслом, даже охотничья деревня только одна осталась во всем крае…
– Это же не потому, что шорцы охотиться не хотят! А вы попробуйте поучаствовать в аукционе по получению охотничьих угодий при нынешнем законодательстве! Сегодня нам уже и отходить некуда, и тайги почти не осталось, много вырублено леса, кедрачей наших. За поселком Чувашка были прекрасные охотничьи угодья, и туда уже приходят недропользователи – и появляются там одновременно три новых угольных разреза. Это действительность Кузбасса: край слишком богат недрами, поэтому приходится таким образом нашим людям выживать.
– У вас нет отчаяния в этой связи? Сохранится ваш шорский огонек или уйдет цивилизация шорская потихонечку, добьет ее все-таки такое развитие края?
– Мы не миримся с этой ситуацией. Пока сердце мое бьется, я останусь шоркой. Мы стараемся, во-первых, молодежи это ощущение привить, чтобы они помнили, какие у них корни. Во-вторых, кое-что нам удается сделать. На общественных началах, чисто на энтузиазме мы восстановили шорский народный праздник чыл пажи, Новый год, вот уже больше 10 лет его празднуют повсеместно. Мы специально его устраиваем с целью популяризации шорской культуры – не только у нас в местах компактного проживания, но и на других территориях. Эту работу мы проводим и будем проводить дальше.
– Когда говорят о Сибири, часто упоминают о мистике и шаманизме. Тем более что в ваших краях еще снежный человек йети обитает, туристы его пещеру ищут. Может быть, на этом какой-то бизнес можно устроить: этнические деревни, специальные туры?
– В принципе, это нужно делать, потому что у шорского народа древние корни, нам есть что показать и рассказать, есть чем гордиться. Наша шаманка Надежда Муртаева проводит обряды. Можно было бы, конечно, не только йети показывать, а шорские традиции развивать: восстановить шорскую деревню либо открыть национально-культурный центр, делиться информацией...
– А чего вам не хватает? Не слышат вас в Новокузнецке, в Москве? Нет интереса у самих шорцев к тому, чтобы все это возрождалось? Денег не хватает?
– Наверное, всего понемножку. Тем не менее энтузиасты сегодня все равно еще есть. В каждом районе Шории есть активисты и лидеры национального движения, по крайней мере, есть желание вести такую работу. Хотелось бы, чтобы власти поддерживали нас как можно действеннее. Хотелось бы, конечно, чтобы и финансирование было. Если бы люди увидели, что есть поддержка, даже вот насчет того, чтобы своими традиционными промыслами заниматься – тогда бы, конечно, многие к этому стремились. Но пока в Кузбассе мы не можем этот вопрос решить, потому что нет поддержки традиционных форм хозяйствования, нет программы развития традиционных промыслов, тех же родовых общин, к сожалению.
– Какова тенденция последних 10-20 лет для шорцев – вниз, вверх или по прямой?
– Мы вошли в число шести народов, у которых динамика стабильно уменьшается. Динамика у нас отрицательная. Но меня все-таки зовут Надежда, и я хочу с вами говорить на оптимистической ноте. Есть пять членов Союза писателей России, которые пишут на шорском языке, а значит, есть надежда, что все-таки язык не умрет. Есть несколько прекрасных национальных шорских ансамблей – "Отчегаш" в городе Мыски, ансамбль "Оюн" в Междуреченске, в Таштаголе – "Чылтыс", "Акчияк" в Шерегеше, в городе Осинники – "Тактагал". В Новокузнецке работает Центр шорской культуры, у нас, правда, такого музыкального коллектива нет, но есть другие виды деятельности.
– А о чем поют шорцы?
– Больше, конечно, о любви к своему родному краю. И сейчас на шорском языке пишут замечательные стихи, слагаются песни. Вот сейчас я ищу средства, хотелось бы выпустить сборник песен одной нашей поэтессы, Любови Чульжановой. У нее 40 песен готовы, мы хотели бы их записать и издать песенник. В Таштаголе работает хороший краеведческий музей, там собрана богатая экспозиция, – рассказывает Надежда Печенина.
Чылтыс Таннагашева и группа "От эне". Концерт в чайной юрте
Таяна Тудегешева. Уходим
Мы достигли незримых пределов. Позади нас тьмы – тысячелетий. Мы уходим, туда, где спит солнце, В горизонт направляемся молча.
Пробиваясь сквозь, время, редели Крепко сбитые, духом, тумены, Отражая атаки веками, В день грядущий дойти не сумели.
Жить в просторах тайги стало тесно, И в степи – Ветер бескрылый жив только, Оттого вторим ветру в тон – песни, И пьем "горькую", что в душах горько.
Пусть увидеть нам вряд ли придется Свет, что землю расцветит – с Вселенной, Но, народ, с гулким именем шорцы, Жить продолжит в сказаниях древних
И когда смолкнет ветер бескрылый, Тишина воцарится глухая… Русский мальчик исполнит сказ дивно Вам, на шорском шооре сыграет.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Таяна Тудегешева. Уходим
В первые десятилетия советской власти – когда, кстати, был кодифицирован шорский язык и разработана шорская письменность – Шория обладала районной территориальной автономией. Автономию отменили в конце 1930-х годов, в период пересмотра сталинской национальной политики. Я продолжаю разговор с московским журналистом Алексеем Кусургашевым.
– Вы коренной москвич, но в вас течет шорская кровь. Вот вы приехали на родину своих предков. Что вы там почувствовали?
– Главное впечатление было таким: в каждом горном шорце я видел своего родственника. У меня было ощущение, что я встречаюсь с давно знакомыми людьми, которых просто сто лет не видел. Народ удивительный! Улыбчивый, радушный, добросердечный, встречают с улыбкой. Никакого испуга, агрессии, ожидания подвоха в глазах нет. Люди охотно разговаривают, охотно встречаются, искренне верят любому твоему слову. Это совершенно особый мир. В горношорской тайге ты нисколько не сомневаешься в том, что существуют какие-то духи, какие-то божества, что в каждом клочке земли и травы заключен кусочек жизни.
– Люди из больших городов, когда приезжают в такие места, часто потом говорят о какой-то особой энергетике. Вы почувствовали ее в Шории?
– Почувствовал. Я до сих пор ее чувствую. Это не культурный, а эмоциональный шок, шок от красоты, шок от общения с людьми. И очень неприятное ощущение оттого, что пропадают такие потрясающие по красоте места.
– Это уходящая, умирающая цивилизация?
– 12 или 14 тысяч человек – конечно, это умирающая цивилизация. Но можно было бы при правильном подходе, если снова сделать шорцев "царскими" или "президентскими племянниками", сохранить этот народ и гордиться этим.
Конечно, существуют какие-то общественные шорские организации, созываются какие-то курултаи, шорцы получают какую-то помощь на культурное развитие. Но корень проблемы в другом: этих людей надо вернуть на их земли и дать им возможность самим распоряжаться землей. Спасение может быть только в экологическом и этнографическом туризме. Шорцам есть что показать, есть чем удивить и есть чему научить.
– В начале 90-х годов был некоторый порыв к образованию шорской автономии. Вы как-то принимали участие из Москвы в этом движении?
– В ту пору шли разговоры о перспективе образования, скажем так, большой автономной единицы, чего-то вроде Великой Сибири, которая объединила бы коренное население Сибири и Дальнего Востока. Да, ко мне приезжали шорцы, что-то предлагали, но дальше разговоров дело не пошло.
– Из Таштагола вы вернулись в Москву другим человеком?
– Я вернулся совершенно другим, с немного иным взглядом на ту землю, где мы живем, на малочисленные народности. Что ни говори, если ты всю жизнь проводишь в Москве, то у тебя появляется некий великодержавный комплекс: ты смотришь на эти малочисленные народы как... на малые народы. Их хочется пожалеть, потому что они диковинные. Сейчас я на шорцев смотрю совершенно по-другому: это замечательные люди со своим, непохожим на наш, миром, со своими традициями, со своим мировоззрением и мироощущением, которые достойны того, чтобы их воспевать, чтобы их изучать. Вспомнить хотя бы Генри Лонгфелло, который написал "Песнь о Гайавате". У европейцев и американцев тогда проснулся интерес к североамериканским индейцам, к их культуре. Может быть, и шорцам не хватает какого-то гениального пера, кисти или клавира, чтобы возник образ этого народа, который мог бы заинтересовать всех. Почему магический реализм уместен только в отношении Латинской Америки? – недоумевает Алексей Кусургашев.
В перечень коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации входят 40 народов, численность каждого из которых не превышает 50 тысяч человек. 13 малочисленных народов насчитывают менее тысячи человек, самый "малочисленный из малочисленных" народов – кереки, их осталось всего четверо. Шорцы пока находятся в середине этого списка.
