Подмосковное

Смело признаюсь, что у нас дома смотрят телевизор. Обычно старшее поколение, представленное бабушкой 90 лет и мамой 60 лет. Но бывает, что и нас прихватывает. "Что, где, когда", "Модный приговор", футбол, биатлон (сезонно), синхронное плавание (это еще реже, но лично меня привлекает сочетание явной сексуальной агрессии с зажатыми носами – кажется, это связано). В общем, разобрал я тут наш старый шкаф, угаженный котами. Да и цвет потерял актуальность в меняющемся интерьере. Разобрал на части, чтобы отдать кому. Устал, если честно. Спустился в гостиную. Там, значит, передача "Один в один" – это как малоизвестные певцы пародируют известных. Поели довольно безвкусной трески, выпили довольно дрянного кастильского вина и посмотрели почти все до конца. Но без звука.

Я уже, пока разбирал шкаф, слушал The Stooges, Mogwai, Little Barry и чудесный турецкий помп-рок в исполнении недолгих фаворитов MTV по имени Manga, так что звук еще в ТВ был ни к чему. Кое-что обнаружилось. Во-первых, человек с волосами, цитирующими покойного певца Владимира Мигулю, называется Рева, но придуривается, как Петросян в конце 1980-х. Лариса Долина пугающе прекрасна, даже когда смеется, земной поклон всем, кто ее наблюдает. Если Алексею Кортневу, известному по рекламе универмага "Фамилия", зарисовать один зуб, то получится Сукачев. Сергей Пенкин устал и нарядился образцовым транссексуалом у подножия Старой Церкви в Амстердаме, но называет этот образ "Клавдия Шульженко". Наконец, какой-то человек по фамилии Родригес, изображавший Сергея Пенкина (они там друг друга тоже), оделся в костюм, вызвавший у меня какую-то химию. Мы, вообще, в Германию собираемся скоро. Так вот я подумал, что костюм означенного Родригеса – это в точности форма заключенного в Дахау (включая характерную пилотку), только усеянная стразами. Полагаю, что это какая-то новая тема, которую надо срочно развивать, а то потом рефлексии замучают. И я без остатка убежден, что работа будет проделана. Только звук все ж таки включать не буду.

Заезжали на уик-энд гости с самой Москвы. Пошли мы их провожать на электричку. Расслабленный теплый вечер, много пьяных. Когда поезд уже отходил от перрона, мне бросились в глаза молодые люди, кучно представленные на крыше вагона. Один все еще карабкался, второй сидел на основании токоприемника, третий юноша в белом энергично танцевал, раскидывая в стороны руки, извиваясь всем телом в духе некогда известного исполнителя по фамилии Билан и подпрыгивая под самые провода. Любое неосторожное движение (а осторожных он не совершал) грозило превратить его в кучку пепла или по меньшей мере в окровавленный тряпичный мешок под насыпью. Глядя на его удаляющийся судорожный силуэт и как-то инстинктивно прижимая к себе самоуглубленную Тосю, я поинтересовался у Оли, что она думает об увиденном. "Видимо, эта жизнь такая пустая и никчемная, что ее совсем не жалко. Поверхностно человек боится умереть, а на самом деле стремится к этому, потому что скучно и гнусно живет, никого не любит, потребляет без удовольствия, до чего вдруг додумается, а что с ним происходит – не понимает, злится, ищет самозабвения и забытья".

Поговорили об этом по дороге к дому. Действительно, тут ведь еще и такой, что ли, своеобразный атеизм, который отличает, например, лихачей в машинах, увешанных иконами. Бог для них – оберег, очень примитивная потребительская конструкция. У массы современных россиян разного возраста атрофирован страх смерти. Они уверены, что с ними ничего не случится, а случится, так и *** с ним. Даже бога в этом месте уже давно неловко поминать, старорежимно как-то...

Ян Левченко – культуролог, киновед, преподаватель Высшей школы экономики