Тридцать лет назад, 1 сентября 1983 года, советский истребитель сбил неподалеку от Сахалина пассажирский авиалайнер Южной Кореи компании Korean Air Lines, следовавший рейсом 007 из Нью-Йорка в Сеул. Из-за навигационной ошибки самолет перед этим несколько раз пересек воздушную границу СССР. Погибли все 269 пассажиров и членов экипажа.
1983 год – это кульминация последнего витка "холодной войны". Он был богат на события, послужившие фоном, а отчасти, возможно, и причиной гибели южнокорейского самолета. В их числе – усиление войны в Афганистане, разведывательная программа "Ракетно-ядерное нападение" (РЯН), начатая КГБ и ГРУ по инициативе генсека ЦК КПСС Юрия Андропова, речь президента США Рональда Рейгана, в которой он назвал Советский Союз "империей зла", и объявленная им противоракетная "Стратегическая оборонная инициатива" (СОИ).
Боинг 747-230В Korean Air Lines
Историк и аналитик Эдвард Люттвак, в 1983 году входивший в команду ближайших помощников тогдашнего министра обороны США Каспара Уайнбергера, рассказывает, что одним из направлений, которым он занимался, был анализ масштабных операций КГБ и ГРУ по наблюдению за американскими военными базами во всем мире:
"В Москве уверовали, будто США замышляют внезапное и обширное ракетно-ядерное нападение на СССР, о ходе подготовки которого советские разведслужбы, выполнявшие операцию "РЯН", должны были оповещать Кремль. Отсюда и слежение за нашими военными частями. Нам было совершенно непонятно, откуда у Москвы могли возникнуть такие подозрения. Да, конечно, президент Рональд Рейган отринул идею бессрочного сосуществования двух систем и всерьез вступил в идеологическую войну с СССР, поставив перед американской дипломатией задачу неуклонно и неослабно добиваться политической делегитимизации советского строя. Он был категорически против контроля над вооружениями как самоцели, против показных саммитов с советскими руководителями; это изменилось только с приходом к власти Михаила Горбачева. Но в то же время мы в Пентагоне прекрасно знали, что Рейган никогда не отдал бы приказ о ядерной бомбардировке СССР. Даже в случае советской агрессии в отношении Западной Европы и самих США. Он, по сути, заявил об этом своим генералам, чем поверг их в абсолютный шок. Поэтому вся эта советская операция "РЯН" была для нас абсолютно фантастической, и мы ломали голову над тем, каким образом в Кремле мог создаться столь далекий от реальности образ американского президента. Образ, чреватый определенным риском вооруженного столкновения.
– И в этот момент происходит уничтожение южнокорейского пассажирского авиалайнера…
– Это был результат необыкновенной нервозности, которая охватила командование советской системы ПВО, переведенной в режим повышенной боевой готовности. Последствия импульсивного, непродуманного решения. Результат отсутствия надлежащего контроля центра за действиями командования на местах, которое Москва попыталась прикрыть пропагандистской завесой, напущенной вслед за происшествием. На экранах советских радаров был только один самолет, поэтому ясно, что это не могло быть нападение. Какая вероятность того, что это был разведчик? Очень небольшая. Как правило, американские самолеты-разведчики не нарушали воздушных рубежей СССР, а следовали курсом, параллельным границе. Кроме того, поскольку это был важный военный район, над ним постоянно висели американские спутники. С какой стати американскому разведчику рисковать и вторгаться в советское воздушное пространство, если вся необходимая информация могла быть получена иным, абсолютно безопасным способом? И вообще, военные объекты, которые интересовали США, находились в приграничной полосе, так что американскому самолету-разведчику не было никого смысла заходить вглубь советской территории, чтобы выяснить, насколько хорошо работают советские РЛС. И если уж командование советской Дальневосточной ПВО так заинтриговал этот загадочный самолет, кстати, ничем никому не угрожавший, то, учитывая малую скорость, с которой он летел, его легко было легко принудить к посадке".
После пассивности, которую демонстрировали американские вооруженные силы во второй половине 70-х годов прошлого века, при Рейгане 7-й флот США получил от президента указание вести себя напористо, не пасовать перед советским флотом, но и не лезть на рожон, не нарушать советских границ. Советские ВМС, со своей стороны, тоже излишним джентльменством не отличались. Однако, как подчеркивает Эдвард Люттвак, сама смена декораций, произведенная Рейганом, встревожила советское политическое и военное руководство и усугубила ту нервозность, которая сопутствовала принятию решения об уничтожении корейского самолета:
"Как бы то ни было, если бы советский лайнер сбился с курса вблизи Аляски, американские перехватчики, разумеется, были бы подняты в воздух, они бы к нему приблизились с целью визуального распознавания. Отличить разведчик от пассажирского самолета способен любой летчик: у лайнера есть иллюминаторы и нет антенн. Они могли бы его посадить или не посадить. Но пробудь он даже шесть часов в американском воздушном пространстве, он бы ни за что не был сбит".
Эдвард Люттвак проводит различие между очень высоким уровнем тогдашней подготовки советских военных летчиков и низким уровнем функционирования системы, частью которой они являлись:
"Какими бы профессиональными ни были пилоты, их не подготовили к реагированию на такую, казалось бы, штатную ситуацию, как случайное проникновение иностранного пассажирского самолета в советское воздушное пространство. И это – при том, что пассажирский поток между Аляской и Южной Кореей на тот момент был уже очень большим. Порядок действий в потенциально опасной ситуации, которую можно было очень легко спрогнозировать, не был разработан командованием Дальневосточной ПВО СССР".
Советский военный флот энергично препятствовал судам американских союзников, Японии и Южной Кореи, в поисках обломков самолета и останков пассажиров. Осуществлялись также спецмероприятия с целью дезинформации американских кораблей и подводных лодок о местонахождении бортовых самописцев погибшего лайнера. Однако, подчеркивает Эдвард Люттвак, несмотря на крайне накаленную политическую обстановку в Москве и Вашингтоне, к 1983 году военно-морские силы обеих сверхдержав установили четкий порядок предотвращения инцидентов в открытом море и деэскалации опасных ситуаций, и этот механизм сработал отменно именно при тех обстоятельствах, для которых он предназначался. Но механизма, который мог бы смягчить потрясение, испытанное Кремлем от рейгановской Стратегической оборонной инициативы, в природе не существовало:
"Такие люди, как тогдашний начальник советского Генштаба Николай Огарков, понимали, что "СОИ" – проект проблематичный. Тем не менее, размах и изощренность демонстрируемых американских технологий, в том числе компьютерных, подвигли его на зубодробительную критику советской экономики, которая, как он заявил Политбюро, безнадежно отстала и в отсутствие радикальных реформ не позволит вооруженным силам СССР успешно конкурировать с армией США. При этом Огарков имел в виду реформы отнюдь не либеральные. Критика со стороны маршала обнажила глубочайшую дилемму, стоящую перед Кремлем, и еще больше усилила напряжение в руководстве, которое неизбежно передалось всему обществу, включая вооруженные силы".
Начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР с 1977 по 1984 год Николай Огарков на трибуне Мавзолея вместе с Леонидом Брежневым
Эдвард Люттвак рассказывает, что сам стал свидетелем нервозности, которая царила в ту пору во всех звеньях советских ВС. В 1983 году он приехал в Румынию и оказался в районе, примыкавшем к советской границе, проходившей по реке Прут. Местный военный посоветовал ему держаться подальше от берега, так как, по его словам, советские пограничники часто открывали стрельбу по людям на румынской стороне.
Кадровый дипломат в отставке Уильям Кортни в 90-е годы был послом США в Грузии и Казахстане, занимал в администрации Билла Клинтона пост главного помощника президента по делам СНГ и Евразии. В течение первой половины 1983 года он работал в военно-политическом секторе посольства США в Москве, а в середине года был переведен в Вашингтон на должность заместителя заведующего Отделом Стратегической ядерной политики Государственного департамента:
"Я отчетливо помню, каким напряженным тогда выдался первый месяц весны. В начале марта Рейган произнес знаменитую речь, в которой он назвал Советский Союз "империей зла". Кстати, в течение длительного времени на этот термин было наложено табу в советских СМИ. А спустя всего несколько недель Рейган бросил "империи зла" страшный вызов, обнародовав противоракетную инициативу, известную как "СОИ". Команда Юрия Андропова, который за несколько месяцев до того стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, стала в ответ лупить Америку своей пропагандистской дубиной. Мы тогда в посольстве четко ощутили, что такое "укрепление идейной дисциплины", о котором любил говорить бывший шеф КГБ. В 1983 году Советский Союз также продолжал начатые еще до прихода рейгановской администрации активные мероприятия одновременно по устрашению и задабриванию пяти европейских стран – членов НАТО, где должны были быть развернуты ядерные ракеты средней дальности. Моим путеводителем по закоулкам советской ядерной дипломатии служили заявления и статьи Валентина Фалина, который в свое время был дипломатом и высокопоставленным работником ЦК, а затем обозревателем "Известий". В декабре все пять стран, которые должны были принять ракеты, их приняли, и это было крайне болезненное поражение СССР. И Кремль в тот момент не нашел ничего лучшего, как прервать переговоры о стратегических ядерных вооружениях, растеряв в результате дополнительные очки среди сторонников ослабления международной напряженности на Западе. Уничтожение южнокорейского лайнера, которое произошло в сентябре, я расценивал как непредумышленный акт и в то же время как следствие более вольных правил перехвата и уничтожения воздушных целей, которые получило командование ПВО на этом сложном историческом отрезке.
– Советский Союз понес в связи с этим инцидентом ощутимый репутационный урон?
– Весьма ощутимый и, мне кажется, весьма длительный. Об этом случае узнали множество людей на всех континентах, и память о нем жива по сей день. Имидж Советского Союза очень потускнел именно тогда, когда его дипломатия нуждалась в поддержке влиятельных прогрессивных кругов Запада. Очень некрасиво смотрелись попытки Москвы сначала отрицать сам факт происшествия, а затем упорствовать в том, что сбитый лайнер был якобы шпионским самолетом, не говоря уже о варварском акте уничтожения в мирном небе пассажирского воздушного судна. Все рейгановские инициативы – я бы к ним еще добавил состоявшиеся в ноябре 1983 года учения НАТО под кодовым наименованием "Умелый лучник", на которых демонстративно отрабатывалась тактика ведения боевых действий в условиях ядерной войны – натолкнулись бы на куда более сильное сопротивление общественности, если бы не случай с южнокорейским самолетом.
– Какие впечатления вы и ваши коллеги вынесли из этой трагедии?
– Наблюдая за советской пропагандистской кампанией, столь масштабной по размаху и столь ничтожной по своим результатам, мы тогда, наверное, впервые почувствовали, что Советский Союз выдохся как сверхдержава, что он более не в силах серьезно противостоять Западу. Мы видели, как ошеломлена была Москва победами консерваторов-антисоветчиков в Европе, сначала Маргарет Тэтчер, а затем Гельмута Коля, каким неприятным сюрпризом стала для нее антисоветская ориентация внешнеполитического курса Франции при Франсуа Миттеране. Кремлю уже не хватало ни современных военных технологий, ни дипломатического влияния, чтобы двигать вперед свои сверхамбициозные геополитические проекты. Новый курс, который взял Горбачев по приходе к власти, доказал, что мы были недалеки от истины. Кстати, наблюдая сегодня за политикой Путина, и внутренней, и внешней, у меня порой тоже складывается впечатление, что режим переусердствует, что он взвалил на себя непосильную тяжесть. Масштаб репрессий внутри страны вкупе с оголтелой антизападной риторикой и гонкой вооружений, зависящей от шаткой сырьевой базы, вызовет такое перенапряжение системы, которое она не сможет выдержать", – считает американский дипломат в отставке Уильям Кортни.