Владимир Тольц: 60 лет отделяют нас от «холодного лета 53-го» - времени «ворошиловской амнистии», падения всесильного Берия, лагерных бунтов и восстания в Берлине. И мы уже немало посвятили передач тем далеким событиям шестидесятилетней давности. Сегодня, в рамках нашего цикла «Как у Дюма…» еще одна. С моей коллегой Ольгой Эдельман мы сделали ее 13 лет назадв рамках нашей тогдашней еженедельной программы «Документы прошлого» Вот ее запись из звукового архива РС. Послушайте!
Владимир Тольц: Сегодня речь пойдет о феномене "холодного лета 53-го". Документальные публикации по истории ГУЛАГа и исследования историков в последние годы позволяют увидеть знаменитую амнистию 1953 года и ее последствия как бы в новом свете. Самое известное из этих последствий - это волна уголовного беспредела, прокатившаяся по стране вместе с возвращающимися из лагерей амнистированными уголовниками, криминализация и, как выражается известный исследователь темы Владимир Александрович Козлов, "хулиганизация СССР".
Ольга Эдельман: Наш собеседник сегодня - автор статей об амнистии 53-го года французский историк Марк Эли. А читать будем "письма во власть" - обращения граждан к Клименту Ефремовичу Ворошилову, сменившему на посту председателя Президиума Верховного Совета СССР "всероссийского старосту дедушку Калинина".
Владимир Тольц: Отмечу, что некогда мы уже использовали в наших передачах часть этого эпистолярного ворошиловского багажа. Формально, по должности, Климент Ефремович был первым лицом в государстве. Но, думаю, наши слушатели понимают, и из последующей истории, что первое лицо формально – это значит самый главный. Так было и с Ворошиловым. Однако повелось так уж издавна, что первому лицу, высшей инстанции, пусть формальной, можно было жаловаться простым людям. Вот ему и жаловались, и писали письма.
"Уважаемый Климент Ефремович!
Мы, рабочие и инженерно-технические работники предприятия п/я [такой-то]... г. Ярославля, обращаемся к вам с большой просьбой - принять решительные меры по борьбе с хулиганством и бандитизмом, которые за последнее время, в связи с амнистией заключенных, приняли небывало наглый размах.
К примеру: на протяжении последних 1-2 месяцев в окружности 3 км от нашего предприятия было известных только нам несколько убийств и грабежей, как то: был смертельно избит, изуродован и догола раздет гр. Трифанов, убита гр. Чалова, был сожжен, проигранный в карты хулиганами, барак рабочих, где жило 18-20 семей. Было совершено много нападений с целью ограблений в часы, когда рабочие идут с предприятия домой, особенно в дни выдачи зарплаты. Рабочие вынуждены, идя на работу и с работы, особенно в вечернюю и ночную смены, группироваться для безопасности в дороге, что лишает возможности нормально проводить массово-политические мероприятия.
Стало небезопасно выйти в магазин вечером в 18-19 часов. Например: 19 декабря 1953 года инженеры Мартемьянова и Мухина, выйдя из магазина в 18 ч. 20 мин., отошли всего 30 метров от магазина, как были остановлены и под угрозой ножей ограблены.
Грабят в поезде, который курсирует от нашего предприятия до центра г. Ярославля.
Наглость бандитов увеличивается с каждым днем. В грабежах участвуют даже подростки в возрасте 12-14 лет. Под общую марку начинают хулиганить даже те, кто этим ранее не занимался.
Однако никакой активной борьбы с бандитами не видно. В нашем районе на дорогах, в вокзале, в общественных местах нет милиционерских постов, нет патрулей, а отделение милиции находится по другую сторону реки Волги.
Милиция на местах слабо ведет борьбу с бандитизмом, почти бездействует.
В силу таких обстоятельств у населения постоянно напряженное состояние, боязнь свободно выйти из дому в любое время, недоверие друг к другу.
Это не только у нас в районе, такие же безобразия творятся и в городе Ярославле, и в других городах.
Мы, люди труда, нам чуждо существование за счет наживы, грабежа и насилия, и те, кто этим занимается - не наши люди, им не должно быть места среди честных людей. Примите к ним самые жестокие меры наказания, а убийцам - смертельный приговор (расстрел).
Просим правительство пересмотреть закон о наказании бандитов, хулиганов и убийц, ужесточив меру наказания, вплоть до расстрела. И дать соответствующие указания органам милиции об усилении охраны личности советского гражданина.
Г. Ярославль, 20 декабря 1953 года. 40 подписей".
Ольга Эдельман: Таких писем довольно много. Справедливости ради надо сказать, что очень много было и противоположных – писем с благодарностью за амнистию. Из тех, что я видела, одни были написаны людьми, которых амнистия коснулась лично – родственников освободили, или сами амнистированные пишут; другие письма – от людей сторонних, но приветствовавших эту меру. Однако много и таких, какие мы читаем сегодня: ужесточить наказания, расстреливать хулиганов.
"Дорогой Климент Ефремович!
Пишут вам земляки из города, носящего ваше имя - Ворошиловграда, и просим извинения, что отнимем несколько минут времени у вашей плодотворной работы.
Не очень приятно обращаться к вам с вопросом, который за последнее время назрел у жителей города…
Наш город неузнаваемо вырос, строится много прекрасных жилых зданий, школ, клубов, кинотеатров. На глазах растет материальное благосостояние трудящихся, но наряду с этими замечательными достижениями в городе и области растет бандитизм и хулиганство. Мы знаем, что это пережитки капитализма, как грязь, прилипшая к нашим ногам и мешающая нашему движению вперед, но рост преступности и его безнаказанность вызывают законную тревогу у жителей города. Наши театры и поздние сеансы в кинотеатрах имеют очень немногочисленных посетителей, хулиганы безнаказанно грабят, раздевают, избивают пешеходов даже в 7-9 часов вечера, уже в 7 часов вечера на не центральных улицах мало увидите пешеходов. Мы считаем, что отношение к этим людям (в большинстве своем молодежь, вскормленная молоком нашей матери-Родины), компрометирующим нашу родину, нашу коммунистическую мораль, тормозящим наше строительство коммунизма, слишком гуманно. Они оказываются хозяевами в наших городах, как только чуть стемнеет. Конечно, мы должны усилить воспитательную работу, но ведь коммунистическое воспитание не исключает сурового наказания, и мы, трудящиеся, вправе требовать его применения.
Наша милиция, лишенная права даже применения физической силы и оружия к этим бандитам, старается сама избегать их, чтобы не показать свою беспомощность и не быть искалеченными…
Мы убедительно просим вынести на обсуждение Президиума Верховного Совета более суровые законы для таких бандитов, вплоть до расстрела наряду с изменниками нашей родины, так как их поступки, компрометирующие нашу родину, есть тоже измена.
Пусть наш народ потеряет сотню таких людей, недостойных нашего социалистического общества, но это заставит встать на честный путь жизни тысячи.
Сотрудники комбината "Ворошиловградуголь", всего 38 подписей".
Владимир Тольц: Любопытно и, думаю, отнюдь не случайно: жители Ворошиловограда обращаются к Ворошилову, в то время как жители города Молотова "бьют челом" об аналогичных бедствиях своему – Вячеславу Михайловичу Молотову. Несмотря на некоторую разницу содержания посланий, в основе то, что уже упомянутый мной исследователь темы Козлов обозначает как "молотовский синдром" - резкий скачок криминализации повседневности.
Ольга Эдельман: И, обратите внимание, если в письме из Ярославля хулиганство связывали с амнистированными, то ворошиловградские шахтеры про амнистированных не говорят, наоборот, считают, что хулиганы - "в большинстве своем молодежь".
Владимир Тольц: Давайте прежде всего посмотрим, какова была официальная реакция на эти письма. Ведь все заявления и жалобы граждан, поступившие в приемную Ворошилова, рассылали в соответствующие инстанции для проверки, сопроводив письмами на бланках Верховного Совета. К таким, пришедшим "сверху" письмам должностные лица обязаны были отнестись сугубо внимательно и дать ответ по существу.
"Министр внутренних дел СССР Круглов - Ворошилову, 31 декабря 1953 года. Совершенно секретно.
В связи с коллективными письмами граждан г. Ярославля и Ворошиловграда о большой преступности в этих городах докладываю:
При проверке факты, изложенные в заявлениях граждан, подтвердились лишь частично.
В ночь на 22 октября 1953 года в поселке действительно был ограблен Трифонов, 1928 года рождения, у которого грабители отняли верхнюю одежду, обувь и нанесли ножевое ранение. За ограбление Трифонова арестованы Чунин, 1935 года рождения, плотник фабрики "Красный Перекоп", не судим; Репкин, 1935 года рождения, плотник той же фабрики, не судим; Климов, 1935 года рождения, плотник "Центрохимстроя". Похищенные при ограблении Трифонова вещи у преступников изъяты и возвращены по принадлежности.
По поводу сообщения в письме об убийстве гражданки Чаловой расследованием установлено, что 6 декабря 1953 года жителями села Долгобой Ярославского района в 250 метрах от села, на проселочной дороге был обнаружен вмерзшим в землю труп Чаловой, 1912 года рождения, беспартийной... ранее судимой за злоупотребление по службе. Чалова 3 декабря 1953 года за растрату и пьянство была отстранена от работы буфетчицы столовой ОРСа... 4 и 5 декабря 1953 года пьянствовала с различными женщинами в селе Долгобой. после чего, будучи в нетрезвом виде, направилась домой. Судебно-медицинской экспертизой установлено, что смерть Чаловой является не насильственной и наступила в результате замерзания.
Произведенным расследованием причин пожара жилого дома в указанном поселке установлено, что пожар возник в результате неосторожного обращения с огнем жителей этого дома".
Ольга Эдельман: Как видим, ответ за подписью Круглова действительно по существу, он разбирает все конкретные криминальные эпизоды, упомянутые в письме жителей поселка под Ярославлем.
"В поселке предприятия п/я ... значительно распространено хулиганство. За время с апреля по декабрь 1953 года органами милиции привлечено за хулиганство 24 человека... Со 2 января 1954 года в поселке будет открыт филиал 7 отделения милиции гор. Ярославля в составе 9 человек.
В связи с тем, что среди жителей поселка распространяются преувеличенные слухи о большой уголовной преступности, на предприятии п/я ... проводятся доклады по разъяснению истинного положения с преступностью и принимаемых мерах. Для этого выделено 5 ответственных работников областного управления милиции.
В отношении состояния уголовной преступности в городе Ворошиловграде МВД СССР докладывает, что в декабре 1953 года по сравнению с ноябрем количество уголовных проявлений снизилось на 30 процентов. В течение месяца в городе было совершено 36 преступлений, в том числе убийств - 1, ограблений - 9, краж - 10, хулиганства - 13. Однако в целом уголовная преступность в Ворошиловграде остается высокой..."
Ольга Эдельман: Обсуждаем последствия амнистии 1953 года. Уровень хулиганства и уголовной преступности в стране высок, но слухи о волне преступности, идущей вместе с амнистированными, – не подтверждаются.
Владимир Тольц: Следует, конечно, задуматься: а насколько правдивы сообщения милиции? Может, они скрывали уровень преступности среди амнистированных? Участвовавший в наших передачах пермский профессор Олег Лейбович не так давно выпустил книгу "В городе М", о послевоенном Молотове-Перми (мы ее уже упоминали в наших передачах). Так вот, одна из глав там посвящена как раз слухам о засилье уголовников после амнистии. Тоже граждане писали, просили навести порядок. Однако выяснилось, что в городах, о которых шла речь, амнистированных вовсе не было, вообще ни одного человека. Не проезжали через них, да и лагерей, из которых возвращались амнистированные, поблизости не было. Это с одной стороны. А с другой – всеобщая криминализация повседневности, выражающаяся не только в росте преступности, но в приблатненности системы ценностей, языка и манер обывателей (особенно молодежи) – тоже ведь очевидность.
Ольга Эдельман: Наш сегодняшний гость и собеседник Марк Эли тоже прекрасно знает эти документы. Как вы, Марк, оцениваете степень достоверности милицейских данных?
Марк Эли: Я считаю, что этот уровень достоверности милицейских данных очень низок. Во-первых, не было до начала 60-х годов в Советском Союзе общей статистики преступных проявлений. И МВД, и прокуратура вели собственную статистику. И еще они были в конкуренции между собой, и каждое из этих ведомств старалось как-то осуждать и уменьшить уровень достоверности статистики другого ведомства. Статистика по преступным проявлениям считалась частью отчетности ведомства перед партийным начальством. Это означало, что эти цифры понимались не объективно, как какой-то указатель того, как реально выглядел уровень преступности в стране, а как результат, как итог хорошей или плохой работы ведомства, которое отчитывалось. Поэтому статистика подгонялась под ожидания высшего начальства. В 50-е годы власти стали обращать большое внимание на состояние преступности в стране. Они объявляли кампании по борьбе с преступностью. Прокуратура, судьи и милиционеры подстраивались под ожидания власти. Когда власть объявляла кампанию по борьбе с преступностью, они старались показать, что они дают хорошие результаты: они сначала находят больше преступников, чем находили раньше, и потом, в конце концов, находят меньше, преступность как бы снижается в результате их хорошей работы. Поэтому мне кажется, что до начала 60-х годов нельзя доверять статистике преступных проявлений в Советском Союзе.
Владимир Тольц: Ну, намеренное искажение, сокрытие милицейским начальством данных о правонарушениях амнистированных вообще маловероятно и по причине политической: ведь автор и вдохновитель амнистии Лаврентий Берия уже летом 53-го был объявлен врагом народа и к концу года расстрелян. Амнистию можно было бы приписать целиком его злой воле, что, кстати, и делалось. Поговаривали о том, что Берия нарочно выпустил из тюрем уголовников, что чуть ли не лично с каждого компетентные органы взяли подписку как с агента: мол, Берия собирался использовать уголовников для терроризирования населения. Но вообще ясно, что это – вздор.
Ольга Эдельман: Знаете, когда я впервые в середине 90-х годов читала документы "Особой папки" Берии, - а это был ныне известный пакет предложенных им, и принятых, мер: не только амнистия, но и резкое сокращение структур ГУЛАГа, прекращение двух десяток гигантских строек вроде туннеля под Татарским проливом, запрещение пыток подследственных и так далее, так вот, я тогда удивилась, прочтя подготовленную Берией докладную записку в Президиум ЦК КПСС с обоснованием амнистии. Оказалось, что главная, так сказать, "целевая аудитория" амнистии, по мысли Берии, - это люди, осужденные по указам 1947 года за хищения, то есть те самые простые, совершенно не криминальные, а просто бедствовавшие люди, судимые "за колоски".
Владимир Тольц: Да, это обстоятельство в массовой исторической памяти совершенно как-то не отложилось. Возмущение посадками "за колоски" и сейчас лежит, так сказать, в одном разделе памяти, а возмущение амнистией – в другом, и между собой они никак не увязываются. А между тем можно на глаз прикинуть: за "хищения" госсобственности (в том числе по указу о "колосках2) на 1 января 1953 сидело 1241919 человек. По амнистии из тюрем и лагерей надлежало освободить 1203421 зэка, а также прекратить следственные дела на 401120 граждан. Вот и судите, кто оказался основным контингентом амнистии.
Кстати, 58.10 – осужденных по этой антисоветской статье не освобождали, но многие бандеровцы, власовцы и "лесные братья" оказались на воле. Это добавило последствиям амнистиям 1953 года известный национальный колорит.
Ольга Эдельман: Очевидно, что формальной возможности отделить профессиональных воров от этих вот бытовых расхитителей просто не существовало. Статья-то у них одна, формально они ничем не различались.
Владимир Тольц: Вот о мотивах амнистии и ее восприятии тогдашним населением Советского Союза я хочу поговорить с гостем нашей московской студии, историком Марком Эли.
Марк Эли: Я думаю, что для Берии амнистия была частью некой шоковой терапии для страны. Берия понимал ситуацию в конце сталинского правления как очень плохую. Он руководил фактически всеми карательными органами, и он знал, как обстоят дела в ГУЛАГе. И он считал, что положение, когда 2,5 миллиона человек сидят в лагерях, тюрьмах и колониях ГУЛАГа, это не нормально по двум причинам.
Во-первых, он думал, что ГУЛАГ страдает от дисциплинарного кризиса, то есть ГУЛАГ, как он устроен и с таким большим количеством заключенных, не мог справляться с преступностью внутри ГУЛАГа и не мог попросту осуществлять дисциплину внутри лагерей. В лагерях уже с конца 40-х годов участились бунты, участились выступления заключенных, убийства сексотов, убийства даже лагерного персонала и так далее. Это первый момент кризиса в ГУЛАГе.
Второй момент, который беспокоил Берию и его коллег, это несостоявшийся ГУЛАГ как эффективное предприятие. Труд заключенных оказался гораздо дороже, чем думали вначале, в 30-е годы. Подсчеты были сделаны в конце 40-х и в начале 50-х годов, и они показывали, что дешевле содержать свободного работника, нанимать свободных людей, чем использовать на работах заключенных. Для Берии кризис ГУЛАГа состоял именно в этом дисциплинарном кризисе и в кризисе экономической системы ГУЛАГа.
Я думаю, что у Берии и у его коллег по Президиуму, у нескольких из них, по крайней мере, идеи были гораздо шире. Речь шла не только о том, чтобы сделать ГУЛАГ более эффективным и более работоспособным, выпустив на свободу порядка половины населения ГУЛАГа. Речь шла о том, чтобы поменять социальные отношения внутри общества. Берия считал, что содержание большого количества человек в лагерях вредно для общества. Потому что эти люди не работают в обществе, семейные связи подорваны. Люди, которые освобождаются из ГУЛАГа, не могут снова найти свое место в обществе. Амнистия была частью реформирования не только ГУЛАГа, но и общества в целом.
"Круглов - Ворошилову, 1 февраля 1954 года. Секретно.
Докладываю, что поступившие от вас письма трудящихся о большой преступности в отдельных районах страны Министерством внутренних дел СССР проверены.
Многие факты, о которых сообщалось в письмах, органам милиции были известны и по ним своевременно приняты необходимые меры.
Автор анонимного письма от 4 августа 1953 года сообщает: "В городе Ульяновске амнистированные бандиты ворвались в здание Сталинского райкома КПСС, обрезали телефонные провода, обокрали сотрудников, в том числе секретаря райкома".
Это ограбление действительно имело место: 19 мая 1953 года освобожденный по амнистии Прокудин, будучи пьяным, зашел в здание райкома КПСС и в одной из комнат отобрал у четырех работников райкома, в том числе и секретаря райкома тов. Андреевой, наручные часы, оборвал телефонный провод и скрылся. Через полтора часа работниками милиции преступник был задержан и 20 июня 1953 года осужден к 15 годам заключения в исправительно-трудовом лагере...
Вместе с тем, значительная часть фактов, изложенных в письмах, проверкой не подтвердилась или оказалась преувеличенной.
В анонимном письме из Раменского района Московской области говорилось, что на станции Удельная и особенно в поселке Быково "стало невозможно жить. Бандиты и хулиганы терроризируют население; грабежи, кражи, избиения имеют место почти каждый день". Фактически в поселке Удельная за период июль-август, о котором говорится в письме, было одно ограбление, а в Быково одна кража и одно ограбление. Все эти преступления раскрыты, похищенные вещи возвращены потерпевшим, преступники арестованы.
В личных беседах с авторами писем выяснено, что большинство из них конкретными фактами о совершенных преступлениях не располагало. Заявления писали под впечатлением распространявшихся среди населения преувеличенных слухов об убийствах и грабежах, якобы совершаемых лицами, освобожденными из мест заключения по амнистии.
Авторы писем ... в беседе с работниками МВД и милиции сообщили, что письма они написали с той целью, чтобы правительство издало более суровые законы для наказания уголовных преступников..."
Ольга Эдельман: Марк, то есть получается, что власть, как ни странно в лице Лаврентия Павловича Берии, в кои то веки затеяла либерализацию, смягчение режима – а население, вместо благодарности, ответило взрывом возмущения, волной слухов об уголовном беспределе и требований немедленно ужесточить, карать, расстреливать. Выходит, мы наблюдаем здесь, так сказать, ограничитель "снизу" для возможности демократизации? Не хотел народ…
Марк Эли: Я думаю, что после смерти Сталина население в Советском Союзе стало в большей степени выражать свои страхи, эмоции, ожидания, желания, чем оно это делало раньше. Это первый момент. Второй момент: власти стали в большей степени обращать внимание на реагирование народа, на письма во власть, на жалобы, на заявления. И когда люди выражаются в письмах, например, или протестуя в приемных министерств и ведомств, они выражают разные мнения. Они осуждают или поддерживают политику, которую проводят власти, это естественно. Общество спонтанно плюралистическое, и я думаю, что то, что происходило в 1953 году – это проявления плюрализма внутри общества и понимание со стороны власти, что нужно терпеть какой-то уровень плюрализма в том, как выражается народ, и что если у людей есть разные мнения, кто-то поддерживает амнистию, кто-то ее осуждает, то это считается нормальным. Если хотите, со смертью Сталина утеряно было единодушие.
Владимир Тольц: Вы слушали "Документы прошлого". В обсуждении документов, хранящихся в Госархиве Российской Федерации, участвовал французский историк Марк Эли.
"Холодное лето 53-го" в ворошиловской корреспонденции
Владимир Тольц: Сегодня речь пойдет о феномене "холодного лета 53-го". Документальные публикации по истории ГУЛАГа и исследования историков в последние годы позволяют увидеть знаменитую амнистию 1953 года и ее последствия как бы в новом свете. Самое известное из этих последствий - это волна уголовного беспредела, прокатившаяся по стране вместе с возвращающимися из лагерей амнистированными уголовниками, криминализация и, как выражается известный исследователь темы Владимир Александрович Козлов, "хулиганизация СССР".
Ольга Эдельман: Наш собеседник сегодня - автор статей об амнистии 53-го года французский историк Марк Эли. А читать будем "письма во власть" - обращения граждан к Клименту Ефремовичу Ворошилову, сменившему на посту председателя Президиума Верховного Совета СССР "всероссийского старосту дедушку Калинина".
Владимир Тольц: Отмечу, что некогда мы уже использовали в наших передачах часть этого эпистолярного ворошиловского багажа. Формально, по должности, Климент Ефремович был первым лицом в государстве. Но, думаю, наши слушатели понимают, и из последующей истории, что первое лицо формально – это значит самый главный. Так было и с Ворошиловым. Однако повелось так уж издавна, что первому лицу, высшей инстанции, пусть формальной, можно было жаловаться простым людям. Вот ему и жаловались, и писали письма.
"Уважаемый Климент Ефремович!
Мы, рабочие и инженерно-технические работники предприятия п/я [такой-то]... г. Ярославля, обращаемся к вам с большой просьбой - принять решительные меры по борьбе с хулиганством и бандитизмом, которые за последнее время, в связи с амнистией заключенных, приняли небывало наглый размах.
К примеру: на протяжении последних 1-2 месяцев в окружности 3 км от нашего предприятия было известных только нам несколько убийств и грабежей, как то: был смертельно избит, изуродован и догола раздет гр. Трифанов, убита гр. Чалова, был сожжен, проигранный в карты хулиганами, барак рабочих, где жило 18-20 семей. Было совершено много нападений с целью ограблений в часы, когда рабочие идут с предприятия домой, особенно в дни выдачи зарплаты. Рабочие вынуждены, идя на работу и с работы, особенно в вечернюю и ночную смены, группироваться для безопасности в дороге, что лишает возможности нормально проводить массово-политические мероприятия.
Стало небезопасно выйти в магазин вечером в 18-19 часов. Например: 19 декабря 1953 года инженеры Мартемьянова и Мухина, выйдя из магазина в 18 ч. 20 мин., отошли всего 30 метров от магазина, как были остановлены и под угрозой ножей ограблены.
Грабят в поезде, который курсирует от нашего предприятия до центра г. Ярославля.
Наглость бандитов увеличивается с каждым днем. В грабежах участвуют даже подростки в возрасте 12-14 лет. Под общую марку начинают хулиганить даже те, кто этим ранее не занимался.
Однако никакой активной борьбы с бандитами не видно. В нашем районе на дорогах, в вокзале, в общественных местах нет милиционерских постов, нет патрулей, а отделение милиции находится по другую сторону реки Волги.
Милиция на местах слабо ведет борьбу с бандитизмом, почти бездействует.
В силу таких обстоятельств у населения постоянно напряженное состояние, боязнь свободно выйти из дому в любое время, недоверие друг к другу.
Это не только у нас в районе, такие же безобразия творятся и в городе Ярославле, и в других городах.
Мы, люди труда, нам чуждо существование за счет наживы, грабежа и насилия, и те, кто этим занимается - не наши люди, им не должно быть места среди честных людей. Примите к ним самые жестокие меры наказания, а убийцам - смертельный приговор (расстрел).
Просим правительство пересмотреть закон о наказании бандитов, хулиганов и убийц, ужесточив меру наказания, вплоть до расстрела. И дать соответствующие указания органам милиции об усилении охраны личности советского гражданина.
Г. Ярославль, 20 декабря 1953 года. 40 подписей".
Ольга Эдельман: Таких писем довольно много. Справедливости ради надо сказать, что очень много было и противоположных – писем с благодарностью за амнистию. Из тех, что я видела, одни были написаны людьми, которых амнистия коснулась лично – родственников освободили, или сами амнистированные пишут; другие письма – от людей сторонних, но приветствовавших эту меру. Однако много и таких, какие мы читаем сегодня: ужесточить наказания, расстреливать хулиганов.
"Дорогой Климент Ефремович!
Пишут вам земляки из города, носящего ваше имя - Ворошиловграда, и просим извинения, что отнимем несколько минут времени у вашей плодотворной работы.
Не очень приятно обращаться к вам с вопросом, который за последнее время назрел у жителей города…
Наш город неузнаваемо вырос, строится много прекрасных жилых зданий, школ, клубов, кинотеатров. На глазах растет материальное благосостояние трудящихся, но наряду с этими замечательными достижениями в городе и области растет бандитизм и хулиганство. Мы знаем, что это пережитки капитализма, как грязь, прилипшая к нашим ногам и мешающая нашему движению вперед, но рост преступности и его безнаказанность вызывают законную тревогу у жителей города. Наши театры и поздние сеансы в кинотеатрах имеют очень немногочисленных посетителей, хулиганы безнаказанно грабят, раздевают, избивают пешеходов даже в 7-9 часов вечера, уже в 7 часов вечера на не центральных улицах мало увидите пешеходов. Мы считаем, что отношение к этим людям (в большинстве своем молодежь, вскормленная молоком нашей матери-Родины), компрометирующим нашу родину, нашу коммунистическую мораль, тормозящим наше строительство коммунизма, слишком гуманно. Они оказываются хозяевами в наших городах, как только чуть стемнеет. Конечно, мы должны усилить воспитательную работу, но ведь коммунистическое воспитание не исключает сурового наказания, и мы, трудящиеся, вправе требовать его применения.
Наша милиция, лишенная права даже применения физической силы и оружия к этим бандитам, старается сама избегать их, чтобы не показать свою беспомощность и не быть искалеченными…
Мы убедительно просим вынести на обсуждение Президиума Верховного Совета более суровые законы для таких бандитов, вплоть до расстрела наряду с изменниками нашей родины, так как их поступки, компрометирующие нашу родину, есть тоже измена.
Пусть наш народ потеряет сотню таких людей, недостойных нашего социалистического общества, но это заставит встать на честный путь жизни тысячи.
Сотрудники комбината "Ворошиловградуголь", всего 38 подписей".
Владимир Тольц: Любопытно и, думаю, отнюдь не случайно: жители Ворошиловограда обращаются к Ворошилову, в то время как жители города Молотова "бьют челом" об аналогичных бедствиях своему – Вячеславу Михайловичу Молотову. Несмотря на некоторую разницу содержания посланий, в основе то, что уже упомянутый мной исследователь темы Козлов обозначает как "молотовский синдром" - резкий скачок криминализации повседневности.
Ольга Эдельман: И, обратите внимание, если в письме из Ярославля хулиганство связывали с амнистированными, то ворошиловградские шахтеры про амнистированных не говорят, наоборот, считают, что хулиганы - "в большинстве своем молодежь".
Владимир Тольц: Давайте прежде всего посмотрим, какова была официальная реакция на эти письма. Ведь все заявления и жалобы граждан, поступившие в приемную Ворошилова, рассылали в соответствующие инстанции для проверки, сопроводив письмами на бланках Верховного Совета. К таким, пришедшим "сверху" письмам должностные лица обязаны были отнестись сугубо внимательно и дать ответ по существу.
"Министр внутренних дел СССР Круглов - Ворошилову, 31 декабря 1953 года. Совершенно секретно.
В связи с коллективными письмами граждан г. Ярославля и Ворошиловграда о большой преступности в этих городах докладываю:
При проверке факты, изложенные в заявлениях граждан, подтвердились лишь частично.
В ночь на 22 октября 1953 года в поселке действительно был ограблен Трифонов, 1928 года рождения, у которого грабители отняли верхнюю одежду, обувь и нанесли ножевое ранение. За ограбление Трифонова арестованы Чунин, 1935 года рождения, плотник фабрики "Красный Перекоп", не судим; Репкин, 1935 года рождения, плотник той же фабрики, не судим; Климов, 1935 года рождения, плотник "Центрохимстроя". Похищенные при ограблении Трифонова вещи у преступников изъяты и возвращены по принадлежности.
По поводу сообщения в письме об убийстве гражданки Чаловой расследованием установлено, что 6 декабря 1953 года жителями села Долгобой Ярославского района в 250 метрах от села, на проселочной дороге был обнаружен вмерзшим в землю труп Чаловой, 1912 года рождения, беспартийной... ранее судимой за злоупотребление по службе. Чалова 3 декабря 1953 года за растрату и пьянство была отстранена от работы буфетчицы столовой ОРСа... 4 и 5 декабря 1953 года пьянствовала с различными женщинами в селе Долгобой. после чего, будучи в нетрезвом виде, направилась домой. Судебно-медицинской экспертизой установлено, что смерть Чаловой является не насильственной и наступила в результате замерзания.
Произведенным расследованием причин пожара жилого дома в указанном поселке установлено, что пожар возник в результате неосторожного обращения с огнем жителей этого дома".
Ольга Эдельман: Как видим, ответ за подписью Круглова действительно по существу, он разбирает все конкретные криминальные эпизоды, упомянутые в письме жителей поселка под Ярославлем.
"В поселке предприятия п/я ... значительно распространено хулиганство. За время с апреля по декабрь 1953 года органами милиции привлечено за хулиганство 24 человека... Со 2 января 1954 года в поселке будет открыт филиал 7 отделения милиции гор. Ярославля в составе 9 человек.
В связи с тем, что среди жителей поселка распространяются преувеличенные слухи о большой уголовной преступности, на предприятии п/я ... проводятся доклады по разъяснению истинного положения с преступностью и принимаемых мерах. Для этого выделено 5 ответственных работников областного управления милиции.
В отношении состояния уголовной преступности в городе Ворошиловграде МВД СССР докладывает, что в декабре 1953 года по сравнению с ноябрем количество уголовных проявлений снизилось на 30 процентов. В течение месяца в городе было совершено 36 преступлений, в том числе убийств - 1, ограблений - 9, краж - 10, хулиганства - 13. Однако в целом уголовная преступность в Ворошиловграде остается высокой..."
Ольга Эдельман: Обсуждаем последствия амнистии 1953 года. Уровень хулиганства и уголовной преступности в стране высок, но слухи о волне преступности, идущей вместе с амнистированными, – не подтверждаются.
Владимир Тольц: Следует, конечно, задуматься: а насколько правдивы сообщения милиции? Может, они скрывали уровень преступности среди амнистированных? Участвовавший в наших передачах пермский профессор Олег Лейбович не так давно выпустил книгу "В городе М", о послевоенном Молотове-Перми (мы ее уже упоминали в наших передачах). Так вот, одна из глав там посвящена как раз слухам о засилье уголовников после амнистии. Тоже граждане писали, просили навести порядок. Однако выяснилось, что в городах, о которых шла речь, амнистированных вовсе не было, вообще ни одного человека. Не проезжали через них, да и лагерей, из которых возвращались амнистированные, поблизости не было. Это с одной стороны. А с другой – всеобщая криминализация повседневности, выражающаяся не только в росте преступности, но в приблатненности системы ценностей, языка и манер обывателей (особенно молодежи) – тоже ведь очевидность.
Ольга Эдельман: Наш сегодняшний гость и собеседник Марк Эли тоже прекрасно знает эти документы. Как вы, Марк, оцениваете степень достоверности милицейских данных?
Марк Эли: Я считаю, что этот уровень достоверности милицейских данных очень низок. Во-первых, не было до начала 60-х годов в Советском Союзе общей статистики преступных проявлений. И МВД, и прокуратура вели собственную статистику. И еще они были в конкуренции между собой, и каждое из этих ведомств старалось как-то осуждать и уменьшить уровень достоверности статистики другого ведомства. Статистика по преступным проявлениям считалась частью отчетности ведомства перед партийным начальством. Это означало, что эти цифры понимались не объективно, как какой-то указатель того, как реально выглядел уровень преступности в стране, а как результат, как итог хорошей или плохой работы ведомства, которое отчитывалось. Поэтому статистика подгонялась под ожидания высшего начальства. В 50-е годы власти стали обращать большое внимание на состояние преступности в стране. Они объявляли кампании по борьбе с преступностью. Прокуратура, судьи и милиционеры подстраивались под ожидания власти. Когда власть объявляла кампанию по борьбе с преступностью, они старались показать, что они дают хорошие результаты: они сначала находят больше преступников, чем находили раньше, и потом, в конце концов, находят меньше, преступность как бы снижается в результате их хорошей работы. Поэтому мне кажется, что до начала 60-х годов нельзя доверять статистике преступных проявлений в Советском Союзе.
Владимир Тольц: Ну, намеренное искажение, сокрытие милицейским начальством данных о правонарушениях амнистированных вообще маловероятно и по причине политической: ведь автор и вдохновитель амнистии Лаврентий Берия уже летом 53-го был объявлен врагом народа и к концу года расстрелян. Амнистию можно было бы приписать целиком его злой воле, что, кстати, и делалось. Поговаривали о том, что Берия нарочно выпустил из тюрем уголовников, что чуть ли не лично с каждого компетентные органы взяли подписку как с агента: мол, Берия собирался использовать уголовников для терроризирования населения. Но вообще ясно, что это – вздор.
Ольга Эдельман: Знаете, когда я впервые в середине 90-х годов читала документы "Особой папки" Берии, - а это был ныне известный пакет предложенных им, и принятых, мер: не только амнистия, но и резкое сокращение структур ГУЛАГа, прекращение двух десяток гигантских строек вроде туннеля под Татарским проливом, запрещение пыток подследственных и так далее, так вот, я тогда удивилась, прочтя подготовленную Берией докладную записку в Президиум ЦК КПСС с обоснованием амнистии. Оказалось, что главная, так сказать, "целевая аудитория" амнистии, по мысли Берии, - это люди, осужденные по указам 1947 года за хищения, то есть те самые простые, совершенно не криминальные, а просто бедствовавшие люди, судимые "за колоски".
Владимир Тольц: Да, это обстоятельство в массовой исторической памяти совершенно как-то не отложилось. Возмущение посадками "за колоски" и сейчас лежит, так сказать, в одном разделе памяти, а возмущение амнистией – в другом, и между собой они никак не увязываются. А между тем можно на глаз прикинуть: за "хищения" госсобственности (в том числе по указу о "колосках2) на 1 января 1953 сидело 1241919 человек. По амнистии из тюрем и лагерей надлежало освободить 1203421 зэка, а также прекратить следственные дела на 401120 граждан. Вот и судите, кто оказался основным контингентом амнистии.
Кстати, 58.10 – осужденных по этой антисоветской статье не освобождали, но многие бандеровцы, власовцы и "лесные братья" оказались на воле. Это добавило последствиям амнистиям 1953 года известный национальный колорит.
Ольга Эдельман: Очевидно, что формальной возможности отделить профессиональных воров от этих вот бытовых расхитителей просто не существовало. Статья-то у них одна, формально они ничем не различались.
Владимир Тольц: Вот о мотивах амнистии и ее восприятии тогдашним населением Советского Союза я хочу поговорить с гостем нашей московской студии, историком Марком Эли.
Марк Эли: Я думаю, что для Берии амнистия была частью некой шоковой терапии для страны. Берия понимал ситуацию в конце сталинского правления как очень плохую. Он руководил фактически всеми карательными органами, и он знал, как обстоят дела в ГУЛАГе. И он считал, что положение, когда 2,5 миллиона человек сидят в лагерях, тюрьмах и колониях ГУЛАГа, это не нормально по двум причинам.
Во-первых, он думал, что ГУЛАГ страдает от дисциплинарного кризиса, то есть ГУЛАГ, как он устроен и с таким большим количеством заключенных, не мог справляться с преступностью внутри ГУЛАГа и не мог попросту осуществлять дисциплину внутри лагерей. В лагерях уже с конца 40-х годов участились бунты, участились выступления заключенных, убийства сексотов, убийства даже лагерного персонала и так далее. Это первый момент кризиса в ГУЛАГе.
Второй момент, который беспокоил Берию и его коллег, это несостоявшийся ГУЛАГ как эффективное предприятие. Труд заключенных оказался гораздо дороже, чем думали вначале, в 30-е годы. Подсчеты были сделаны в конце 40-х и в начале 50-х годов, и они показывали, что дешевле содержать свободного работника, нанимать свободных людей, чем использовать на работах заключенных. Для Берии кризис ГУЛАГа состоял именно в этом дисциплинарном кризисе и в кризисе экономической системы ГУЛАГа.
Я думаю, что у Берии и у его коллег по Президиуму, у нескольких из них, по крайней мере, идеи были гораздо шире. Речь шла не только о том, чтобы сделать ГУЛАГ более эффективным и более работоспособным, выпустив на свободу порядка половины населения ГУЛАГа. Речь шла о том, чтобы поменять социальные отношения внутри общества. Берия считал, что содержание большого количества человек в лагерях вредно для общества. Потому что эти люди не работают в обществе, семейные связи подорваны. Люди, которые освобождаются из ГУЛАГа, не могут снова найти свое место в обществе. Амнистия была частью реформирования не только ГУЛАГа, но и общества в целом.
"Круглов - Ворошилову, 1 февраля 1954 года. Секретно.
Докладываю, что поступившие от вас письма трудящихся о большой преступности в отдельных районах страны Министерством внутренних дел СССР проверены.
Многие факты, о которых сообщалось в письмах, органам милиции были известны и по ним своевременно приняты необходимые меры.
Автор анонимного письма от 4 августа 1953 года сообщает: "В городе Ульяновске амнистированные бандиты ворвались в здание Сталинского райкома КПСС, обрезали телефонные провода, обокрали сотрудников, в том числе секретаря райкома".
Это ограбление действительно имело место: 19 мая 1953 года освобожденный по амнистии Прокудин, будучи пьяным, зашел в здание райкома КПСС и в одной из комнат отобрал у четырех работников райкома, в том числе и секретаря райкома тов. Андреевой, наручные часы, оборвал телефонный провод и скрылся. Через полтора часа работниками милиции преступник был задержан и 20 июня 1953 года осужден к 15 годам заключения в исправительно-трудовом лагере...
Вместе с тем, значительная часть фактов, изложенных в письмах, проверкой не подтвердилась или оказалась преувеличенной.
В анонимном письме из Раменского района Московской области говорилось, что на станции Удельная и особенно в поселке Быково "стало невозможно жить. Бандиты и хулиганы терроризируют население; грабежи, кражи, избиения имеют место почти каждый день". Фактически в поселке Удельная за период июль-август, о котором говорится в письме, было одно ограбление, а в Быково одна кража и одно ограбление. Все эти преступления раскрыты, похищенные вещи возвращены потерпевшим, преступники арестованы.
В личных беседах с авторами писем выяснено, что большинство из них конкретными фактами о совершенных преступлениях не располагало. Заявления писали под впечатлением распространявшихся среди населения преувеличенных слухов об убийствах и грабежах, якобы совершаемых лицами, освобожденными из мест заключения по амнистии.
Авторы писем ... в беседе с работниками МВД и милиции сообщили, что письма они написали с той целью, чтобы правительство издало более суровые законы для наказания уголовных преступников..."
Ольга Эдельман: Марк, то есть получается, что власть, как ни странно в лице Лаврентия Павловича Берии, в кои то веки затеяла либерализацию, смягчение режима – а население, вместо благодарности, ответило взрывом возмущения, волной слухов об уголовном беспределе и требований немедленно ужесточить, карать, расстреливать. Выходит, мы наблюдаем здесь, так сказать, ограничитель "снизу" для возможности демократизации? Не хотел народ…
Марк Эли: Я думаю, что после смерти Сталина население в Советском Союзе стало в большей степени выражать свои страхи, эмоции, ожидания, желания, чем оно это делало раньше. Это первый момент. Второй момент: власти стали в большей степени обращать внимание на реагирование народа, на письма во власть, на жалобы, на заявления. И когда люди выражаются в письмах, например, или протестуя в приемных министерств и ведомств, они выражают разные мнения. Они осуждают или поддерживают политику, которую проводят власти, это естественно. Общество спонтанно плюралистическое, и я думаю, что то, что происходило в 1953 году – это проявления плюрализма внутри общества и понимание со стороны власти, что нужно терпеть какой-то уровень плюрализма в том, как выражается народ, и что если у людей есть разные мнения, кто-то поддерживает амнистию, кто-то ее осуждает, то это считается нормальным. Если хотите, со смертью Сталина утеряно было единодушие.
Владимир Тольц: Вы слушали "Документы прошлого". В обсуждении документов, хранящихся в Госархиве Российской Федерации, участвовал французский историк Марк Эли.