В 1991 году в Москве прошел фестиваль гей-фильмов. А потом еще один. Не где-нибудь в потайном клубе или голландском посольстве, а на самом виду, в огромном кинотеатре "Новороссийск" (ныне "35 ММ") на Садовом кольце. Не было ни митингов протеста, ни атак хоругвеносцев, даже особой охраны не помню. За билетами стояли очереди, несмотря на странную программу: например, показывали "Свидание в Брэ" – фильм замечательный, но даже Анита Брайант не разглядела бы ничего зазорного в отношениях героев. Хмурые московские мужчины, пришедшие посмотреть на любовь, не смеющую назвать свое имя, недовольно кряхтели.
Сейчас это торжество порока кажется миражом, наподобие иранских журналов начала 70-х с красавицами в мини-юбках. Не решусь сказать, что гомофобии не было вообще, но обитала она на унылых задворках. Но ведь и в партии сталинистов заседали три полоумные старухи, и кто бы поверил тогда, что через 20 лет за телеконкурсного Сталина будут голосовать бодрые молодые миллионы.
Программу гей-фестиваля даже в древнем 1991 году можно было запросто составить без "Свидания в Брэ". Как раз в ту пору я привез из Америки энциклопедию однополого кино: от веймарской драмы 1919 года "Не такой как все" до разнузданного фильма "Писсуар". Тогда казалось, что и на "Мосфильме" скоро появятся грейсоны и джармены, но как-то не заладилось, а потом уже притопала Мизулина в железных сапогах и стало не до шуток. В Берлине в этом году в тысячный раз вручали премии Тедди, в Каннах победила лесбийская "Жизнь Адели", в Карловых Варах рукоплескали "Плавучим небоскребам" (суровый пловец изменяет невесте с демоническим юношей), а в России всем смертям назло сурово скрипели духовные скрепы. Бомба, на время заглушившая этот невыносимый звук, взорвалась на фестивале "Окно в Европу". Картина "Зимний путь", показанная в Выборге, так возмутила безымянное культурное начальство, что у нее попытались отобрать прокатное удостоверение.
Конечно, "Зимний путь" – не гей-кино. (Да и вообще никакого гей-кино не существует. Попробуйте отыскать у кинематографа либидо и гениталии.) История привязанности студента консерватории к молодому бомжу в красных штанах не способна смутить и монахиню. Отчего же столь пристойную и скромную драму пытались загрызть ротвейлеры Мединского? Ровно 20 лет назад знаток Достоевского произнес, когда случилось нечто подобное: "Россия, ты одурела". Мизулинский психоз напоминает даже не финал 1993 года, а времена Лидии Тимашук, когда взбесившиеся домохозяйки отказывались ходить в поликлиники и бились в корчах в аптеках, вопя, что лекарства отравлены вредителями.
Если кто-нибудь решит изобрести пилюли от хоругвеносной болезни, фильм "Зимний путь" может войти в их состав. Посмотреть его стоит по трем причинам:
1) Новое явление юного Малкольма Макдауэлла: гениальный актер Евгений Ткачук (люмпен Леха, в которого влюбляется поющий Шуберта герой).
2) Точно пойманное ощущение вечной русской полупьяности, когда все возможно: тебя накормят экстази и пригласят в Бомбей, а через пять минут дадут клюшкой для гольфа по голове. Или наоборот.
3) Музыка. "Зимний путь", звучащий так, что и бомж заплачет.
Разговор с режиссерами я и начал с вопроса о Шуберте.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Сергей Тарамаев и Любовь Львова рассказывают о фильме "Зимний путь"
Сергей Тарамаев: "Зимний путь" – один из самых трагических вокальных циклов немецкого музыкального романтизма, и сочетание романтики и безысходности привлекло нас потому, что эта интонация потерянности, даже некой обреченности созвучна главному герою и вообще персонажам фильма. Цикл начинается со слов "Чужим сюда пришел я, чужим я и уйду". Это фраза-ключ ко всему циклу.
Любовь Львова: Когда герой уходит из родного города, он встречается со стариком-шарманщиком, таким же отверженным, как и он, и протягивает ему руку. Там дальше такие слова: "Хочешь, будем вместе горе мы терпеть? Хочешь, будем вместе под шарманку петь?". То есть этот уличный музыкант – единственный человек, который в этом мире созвучен его отверженной душе.
– Есть и вторая музыкальная тема – ария Демона. И есть сам демон – это Леха. Евгений Ткачук получил премию в Выборге за актерское мастерство. Это ведь его первая большая роль?
Сергей Тарамаев: Да, мы Евгения увидели в фильме "Чужая" – это фильм про 90-е годы, где он играл бандита, роль очень заметная. Мы тогда писали сценарий, находились в середине пути, и когда увидели его, то поняли, что это Леха, и уже шили костюмчик по размеру. На Женю нам было легко писать сценарий, мы видели, как он смеется, как он ходит. В результате мы стали друзьями и уже не мыслим снимать кино без него.
– Наверное, уже миллион раз до меня заметили, что он поразительно похож на молодого Малкольма Макдауэлла, да и его персонаж похож на героя "Заводного апельсина".
Сергей Тарамаев: Нам очень радостно, что вы это заметили. Наш любимый режиссер – Стенли Кубрик, а "Заводной апельсин" – один из самых любимых фильмов.
Любовь Львова: Женю сравнивают и с Дени Лаваном, и с Хитом Леджером отчасти в каких-то ролях.
Сергей Тарамаев: Но Малкольм Макдауэлл ближе всего к нему чисто физиогномически. Конечно, мы это видели и делали осмысленно. Особенно сцена в клубе, когда он появляется на экране в галлюциногенном мираже.
Любовь Львова: Сначала была такая задумка: он читает стихи Джима Моррисона. Но появился перегруз в сцене, слова мы вырезали, остались только движения ящерицы.
– А мне нравится сцена, когда он в столовой отнимает поднос.
Любовь Львова: Человек, у которого он отнимает, – это исполнительный продюсер.
Сергей Тарамаев: Просто очень трогательный человек, и мы в процессе съемок заметили его удивленные глаза, растерянность. Мы говорим: "Саша, сыграй человека, у которого Леха будет отнимать еду". Не актер, естественно.
– Вы сами дебютировали в режиссуре после долгой актерской карьеры. Как это получилось?
Любовь Львова и Сергей Тарамаев
Сергей Тарамаев: Когда я ушел из театра, мы познакомились с Любой и долго еще блуждали по жизни, пытаясь понять, чем еще можем заниматься, потому что Люба тоже актриса и также училась у Петра Фоменко. Что мы можем делать в этой жизни помимо актерства? У нас была музыкальная программа, Люба пианистка, я пою, и мы сделали программу песен 30-х годов: Лещенко, Козин. Мы даже в театре Камбуровой один раз пели. Было много всяких блужданий, но в результате, так как кино – страсть давнишняя, возникло желание сделать все самим, сделать как видится, как чудится, как хочется. Мы написали перед "Зимним путем" другие сценарии, первый приобрел Сергей Ливнев, подбодрил нас, сказал: молодцы, ребята, давайте дальше. Такой длительный путь блуждания по разным продюсерам. Желание было не просто написать сценарий, а снять его. "Зимний путь" был шагом последним, отчаянным. Наверное, если бы этого не случилось, мы бы сломались и отказались от затеи заниматься кинематографом.
– Редкий случай, когда фильм снимает супружеская пара. Было уже такое? Я ничего не вспомнил.
Сергей Тарамаев: Мы себя называем братья Коэны, нам очень нравятся эти режиссеры. Да, так получилось. Мы как-то дополняем друг друга. В написании сценария у нас есть свое разделение, свои темы, которые человек лучше чувствует, лучше знает. У меня больший жизненный опыт, я старше, у Любы есть некий романтизм, отрешенность от бытовых вещей. Мы находим вещи, которые дополняют друг друга. Даже на съемках у нас свои разделения внутри процесса.
– И еще одна аномалия: супружеская пара снимает фильм, героями которого являются геи. Как это получилось, почему такой сюжет, откуда знание гей-жизни?
Любовь Львова: Особого знания у нас нет на самом деле. Просто мы представили, как вели бы себя в этих обстоятельствах люди любой ориентации. Это зависит от характера, от внутреннего мира. Мы даже писали с себя в большей степени, чем с каких-то неизвестных нам геев.
Сергей Тарамаев: Если говорить грубо, то Эрик – это Люба, Леха – это я. Оба очень одинокие и брошенные люди. Безусловно, у нас масса друзей-геев. Конечно, есть какие-то наблюдения, не первый год живем. И что-то на тебя влияет, тот же кинематограф, та же живопись, вообще гей-культура как таковая нам близка. Фильмы Фассбиндера, Гаса ван Сента, Висконти, Пазолини: я не говорю о том, что все они певцы гей-темы, но у них присутствует эта интонация, и нам эти авторы очень близки. В музыке то же самое: например, Фредди Меркьюри – один из наших любимых музыкантов. Влияет очень многое, а знания как такового нет, конечно. Это воображение работает. – Вы задумали этот фильм давно, но вот он вышел в 2013 году и выглядит как вызов закону о гей-пропаганде и вообще гомофобии, которая растет с удивительной скоростью. Вас пугает, что фильм стал опасно актуальным?
Сергей Тарамаев: Когда мы писали, мы предполагали, естественно, что наступаем на мозоль государству, но не думали, что настолько, потому что закон вышел, как только фильм закончился. То есть всю степень проблемы не ощущали, делая фильм. Но сейчас нас это так будоражит... Потому что даже от друзей мы неожиданно услышали такое количество негатива, в том числе и от друзей-актеров…
Любовь Львова: Плевков. Сегодня актер Леша Филимонов нас заплевал в фейсбуке.
Сергей Тарамаев: Это так дико. Удивительно то, что люди не хотят разбираться, они не видели фильма, они просто сразу вешают штамп "гей-драма" и все. Для них это, как Леша пишет, "фильм про пидорасов". Это ужасно. Это говорит актер, он учился с Женей Ткачуком на одном курсе. Это вроде бы не парень с улицы, не с периферии жизни, он читает книжки, смотрит кино. Удивительный такой феномен.
– Да, идет фашизация, идет снизу, сбоку, сверху, со всех сторон. Вы понимаете, почему это происходит?
Сергей Тарамаев: Конечно. Всегда должен находиться некий объект, на кого нужно натравить: евреи, геи или кто-то еще. Кавказцы, таджики? Люди найдутся, важно сориентировать общество, за кого воюем и против кого. Конечно, это все понятно, прозрачно и ясно. Но удивительно, как люди подключаются к этому, люди из культурной среды, которые имеют отношение к искусству, – вот что самое странное.
Любовь Львова: Хотя на самом деле этот фильм и про него тоже, про того, кто сегодня в нас плевал. Леха отчасти такой персонаж.
– А как Евгений Ткачук отреагировал на предложение сыграть такую роль?
Сергей Тарамаев: Женя очень культурный парень. Он читает книги, он готовит программу о Хармсе, Введенском, он при всей своей, казалось бы, брутальности очень тонкий, идеалистичный парень. Он судит произведение только по художественным законам. Когда он прочел сценарий, у него не было никаких раздумий, мы просто сразу стали придумывать. Ему было интересно, как Леху сделать более осязаемым с точки зрения актерства, как почувствовать его, как приблизиться к персонажу. Вот эти проблемы волновали. Он две недели до съемок ходил в этом костюме, приходил на другие съемки, на него уже косились, в этих красных штанах, черной шапке. Он человек погружения, он максималист, поэтому с ним очень легко было. Иногда его надо придерживать, потому что он слишком погружается.
– Я слышал о том, что вам на фестивале в Выборге хотели дать главный приз, а потом якобы испугались, что это вызовет недовольство гомофобов, и дали второстепенную награду. Нехорошо, конечно, спрашивать режиссеров о решениях жюри, но вдруг у вас есть какой-то комментарий.
Любовь Львова: Нам дали замечательный приз, который на самом деле для нас гораздо дороже, чем приз жюри, – это приз Гильдии кинокритиков и киноведов.
Сергей Тарамаев: Дал его Кирилл Разлогов, очень нами уважаемый человек.
Любовь Львова: То есть это люди, которые любят кино, которые понимают кино, которые много смотрят, ценят, и от них этот приз для нас...
Сергей Тарамаев: Самый дорогой. Потому что они обсуждают кино, а не те темы, которые не попадают сейчас по каким-то политическим взглядам. Поэтому мы, честно говоря, не очень надеялись на главный приз.
Любовь Львова: Честно говоря, я бы расстроилась, если бы мы получили приз жюри. Потому что, например, фильм-открытие, в котором участвовал Шакуров… Честно говоря, было очень грустно: хотя это комедия, но от такой комедии хочется выпрыгнуть из окна.
Сергей Тарамаев: То, что дали Жене Ткачуку, это уже огромная победа. Потому что обойти фильм они не могли – это было понятно. И Женькину работу обойти невозможно, она сейчас уникальна по масштабу, по экспрессивности, по искренности. Поэтому мы очень порадовались за Женю.
– Мы уже говорили, что ваш фильм стал сверхактуальным, и то же самое произошло с сатирическим фильмом "Интимные места". И теперь ваши фильмы постоянно упоминают рядом. Вы видели "Интимные места"?
Любовь Львова: К сожалению, не видели, очень хотим посмотреть.
Сергей Тарамаев: Да, нас все время в паре ставят. В прокате обязательно увидим.
– А что происходит с прокатным удостоверением, действительно ли был серьезный конфликт с Министерством культуры, улажен ли он до конца?
Сергей Тарамаев: Да, конфликт был. Сейчас нам помогает женщина, которая 20 лет работает в этом бизнесе, Раиса Климентьевна Фомина, она, как только узнала о том, что нам не продлевают "национальный фильм", угрожают тем, что отберут прокатное удостоверение, сразу же стала звонить в Минкульт и людям, которые это все дело определяют, и купировала возможность продолжения этой акции. Плюс ко всему подключились журналисты, эта история сразу получила огласку. Поэтому Минкульт отступил, и сейчас нам продлили "национальный фильм".
Любовь Львова: Я думаю, что еще благодаря фестивалю в Выборге приз кинокритиков немножко защитил нас от того, чтобы нас сожрали. Потому что наши продюсеры такие же дебютанты, как и мы. И если бы не было фестиваля, если бы не было поднявшейся в хорошем смысле шумихи, то, я думаю, никто бы не заметил потери бойца.
Сергей Тарамаев: Было странно то, что это случилось буквально через два-три дня после Выборга. Мы приезжаем счастливые с этими наградами и вдруг узнаем об этом. Если бы не Раиса Климентьевна, которая имеет вес в этой области, я думаю, что история бы для нас закончилась очень жестко и мы бы проката никакого не увидели бы точно.
– А какая там была формулировка? Что вы нарушаете закон о гей-пропаганде?
Сергей Тарамаев: Он не соответствует понятиям национального фильма.
Любовь Львова: Хотя до этого год назад мы получили удостоверение национального фильма, и теперь его нужно было просто продлить. И когда возник вопрос о продлении, продюсер позвонил.
Сергей Тарамаев: Они сказали, что не продлевают.
Любовь Львова: И хотят отобрать прокатное удостоверение.
– Прокатное удостоверение, даже если оно продлено, не означает, что будет прокат. Будет ли?
Сергей Тарамаев: Прокат будет, и есть уже предложения от дистрибьюторов.
– Дистрибьюторы не боятся?
Сергей Тарамаев: Дистрибьюторы абсолютно не боятся. Мы уже 1 сентября показали фильм в кинотеатре "Эльдар". Мы с Любой сидели на полу, и с нами сидели еще люди. Минут пять аплодировали. Потом было обсуждение. Было ощущение, честно говоря, триумфа и какого-то сеанса гипноза, потому что много людей, особенно старшего поколения были с носовыми платками. Это нас порадовало, что фильм попал в сердце, мы сами были не очень готовы.
– Хорошо, что есть смелые люди. Вроде бы не надо особой смелости, но сейчас вижу со всех сторон, что начинают пугаться вещей, которые два года назад совершенно никого бы не испугали. Неприятный процесс, но, к счастью, есть и сопротивление.
Сергей Тарамаев: Мы сами себя бунтарями, маргиналами, революционерами не считаем, мы считаем себя людьми искусства в первую очередь.
Любовь Львова: Честно говоря, я даже не думала, что это может кого-то шокировать, что герой-гей.
Сергей Тарамаев: На самом деле, если рассматривать хотя бы в контексте классики кино, он же безумно девственный и целомудренный.
– Да, там нет ни одной эротической сцены.
Сергей Тарамаев: Абсолютно. Какие-то осторожные поцелуи, а поцелуй Лехи не имеет сексуального значения, это как оружие.
– Атака.
Сергей Тарамаев: Да, атака. Порой кажется, что всем сделали лоботомию и хотят сказать, что кроме "Поля чудес" никто ничего не смотрел, что ни Висконти, ни Фассбиндера, ни Пазолини не было.
Любовь Львова: Мы живем в параллельном мире.
Сергей Тарамаев: В Зомбиленде.
Любовь Львова: Самое страшное, что даже люди кино этого не понимают, они тоже потеряли всякие ориентиры.
Сергей Тарамаев: Это удивительно, оторопь берет: пугаются того, чего вообще нет.
– Тем временем на Каннском фестивале главную премию получает фильм "Жизнь Адели".
Сергей Тарамаев: Да, мир живет своей жизнью, а мы живем как-то так, по-простому: геев мочить и мочить.
