В золотой век американских автомобилей в их столице жили – и хорошо жили – почти два миллиона человек. Век уже давно не золотой, и жителей осталось 700 тысяч. 80% – афроамериканцы, половина топчется на черте, отделяющей бедность от нищеты. В городе 70 тысяч пустующих зданий, включая роскошный Мичиганский вокзал, построенный в пышном стиле купеческого барокко. Половина фонарей не работает. У властей нет денег, чтобы сменить батарейки в счетчиках для парковки. Оно и понятно: обанкротившийся город задолжал 18 миллиардов долларов.
Что делать? Одни считают, что следует продать самое ценное из того, что осталось: коллекции Детройтского музея. Купленные в лучшие времена шедевры включают картины Ван Гога, Рембрандта, Матисса и даже Брейгеля, того самого, старшего. Другие полагают это решение таким же безумным, как то, что принял Сталин, обменяв у иностранцев эрмитажные полотна на давно заржавевшие паровозы.
– Без такого культурного центра, как всемирно знаменитый музей, – говорят скептики, – город потеряет последний шанс выздороветь.
И с ними мне трудно не согласиться, потому что я все это уже видел. Треть века назад, когда я приехал в Нью-Йорк, в Сохо жили только крысы. Жирные и нахальные, они бегали по Вест-Бродвею, не боясь попасть под машину, да и пешеходов, кроме меня, не было. Но вскоре опустошенный полувековым индустриальным кризисом район открыли художники. Нищая и окрыленная богема освоила руины промышленной эры. Склады стали мастерскими, цеха – галереями. За искусством потянулись меценаты, “зубные врачи”, как их называли в Серебряном веке. Сегодня в Сохо только они и живут, художников уже почти не осталось. Сбежав от дороговизны в Бруклин, они повторили там свой подвиг, оживив и это травмированное “боро”. И с теми же последствиями.
Ведь каждая такая победа – пиррова. Богеме, если она не перестала быть собой, не по карману жилье в тех кварталах, которые она же спасла от разрухи. Но городу это уже все равно. Необратимая (в обозримом будущем)
джентрификация преобразует пораженные постиндустриальной экономикой американские города. Например, сталелитейный Питтсбург, чуть не погибший, когда в Америке перестали лить сталь вовсе. Или Ньюарк, который еще Эзра Паунд назвал самым безнадежным городом в стране. Или Детройт, который умело борется за жизнь, отвоевывая себе центр у окраин. Уже сегодня туда ринулись художники, артисты, музыканты, студии, молодежные театры, даже фермеры, разбивающие экологически чистые огороды на пустырях. Вслед за ними, как это всегда бывает с пионерами, в Детройт, привлеченные дешевой рентой, двинулись большие компании: банки, страховой бизнес, наукоемкие фирмы и молодые интеллектуалы, которые на них работают. Они любят городскую жизнь, ездят на велосипедах, отовариваются в магазинах здоровой пищи, посещают авангардные концерты и выставки, но главное – покупают у города за бесценок пустующие дома и обращают их в лофты, давая Детройту шанс возрождения.
Разбогатевший во времена наполеоновских войн, Ротшильд учил биржевиков покупать акции, пока кровь еще льется по улицам. То же самое относится и к недвижимости. Хорошо, что не буквально.
Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы РС "Американский час. Поверх барьеров"
Что делать? Одни считают, что следует продать самое ценное из того, что осталось: коллекции Детройтского музея. Купленные в лучшие времена шедевры включают картины Ван Гога, Рембрандта, Матисса и даже Брейгеля, того самого, старшего. Другие полагают это решение таким же безумным, как то, что принял Сталин, обменяв у иностранцев эрмитажные полотна на давно заржавевшие паровозы.
– Без такого культурного центра, как всемирно знаменитый музей, – говорят скептики, – город потеряет последний шанс выздороветь.
И с ними мне трудно не согласиться, потому что я все это уже видел. Треть века назад, когда я приехал в Нью-Йорк, в Сохо жили только крысы. Жирные и нахальные, они бегали по Вест-Бродвею, не боясь попасть под машину, да и пешеходов, кроме меня, не было. Но вскоре опустошенный полувековым индустриальным кризисом район открыли художники. Нищая и окрыленная богема освоила руины промышленной эры. Склады стали мастерскими, цеха – галереями. За искусством потянулись меценаты, “зубные врачи”, как их называли в Серебряном веке. Сегодня в Сохо только они и живут, художников уже почти не осталось. Сбежав от дороговизны в Бруклин, они повторили там свой подвиг, оживив и это травмированное “боро”. И с теми же последствиями.
Ведь каждая такая победа – пиррова. Богеме, если она не перестала быть собой, не по карману жилье в тех кварталах, которые она же спасла от разрухи. Но городу это уже все равно. Необратимая (в обозримом будущем)
Богеме, если она не перестала быть собой, не по карману жилье в тех кварталах, которые она же спасла от разрухи
Разбогатевший во времена наполеоновских войн, Ротшильд учил биржевиков покупать акции, пока кровь еще льется по улицам. То же самое относится и к недвижимости. Хорошо, что не буквально.
Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы РС "Американский час. Поверх барьеров"