Александр Черкасов - о соблазнах памяти
И тут мы побежали. "Мы" - мой друг Санька Соколов, медик, уже спасший сегодня по крайней мере одного "тяжелого", и я, здоровый необученный лось, годный лишь помогать ему, знающему, и кого-то таскать...
Многие наши "мемориальцы", вышедшие 3 октября на улицы Москвы, стали санитарами. Кто - осознанно, предчувствуя, что прольется кровь, и что толпа, как уже бывало, побросает своих раненых на асфальте. Кто - потому, что "так само вышло": что еще остаётся делать в День открытых убийств? ...Где-то тут, в толпе, - Стас Маркелов и Ник Широнин, анархи из медбригады. Пришли в Останкино вместе, но в суматохе, потеряли друг друга. Как мы бежали!
Пригнувшись, сложившись вдвое, вжимаясь в геометрическую тень бордюров, клумб и прочих архитектурных излишеств, - всё, чтобы укрыться от очередей, низко над землей идущих от фасада АСК-3, где засели "Витязи". А от БТРа, что стоял неподвижно стоял на цоколе АСК-1, и вдруг дал очередь из задранного в небо КПВТ, опустил "хобот", и, шаря вправо-влево, двинулся к ступеням, к толпе, - от него только бежать. Больно хорошая у него позиция.
И пулемет хороший: ехал как-то в кузове "Урала" на гробе счастливчика, поймавшего такую пулю, - так что знаю. Еще знаю, - бежать именно надо так и именно сюда. Знаю, потому, что уже не раз бывал в этом "здесь и сейчас". Это повторялось в непонятных снах. Снова и снова драпаю в сумерках от трассирующих очередей по какому-то незнакомому ущелью. Бегу, странные скалы справа-слева прыгают, ни черта не поймёшь...
Где и что это вообще? В снах мы пытаемся вернуться, исправить старые ошибки, - говорил я себе. И это, наверное, был привет из позапрошлого года, когда не побежал, а залёг, и полдня, как последний дурак, голыми руками зарывался в землю. На том и успокоился, - но теперь-то ясно: привет был из будущего, внезапно наступившего. Вот оно всё. Скалы - здания телецентров. Ущелье - улица Королёва...
Потом, конечно, мы вернулись в Останкино. Передвигаясь в "мертвых зонах", подошли к АСК-3. Санька, - чему-то их учили там, на военной кафедре! - спас еще одного. Я удивленно и тупо помогал. Обшлага куртки окончательно пропитались чужой кровью.
Потом – в Склифосовского. На какой-то раз вернуться из Склифа не смогли. У БТРа прожектор хороший, расхождение - два градуса, спарен с пулеметами. Поймает лучом - и... Пришлось нырнуть, выпасть из луча в очень кстати подвернувшуюся канаву. "Гостинцы" получил ни в чем неповинный ларёк. Переждал, вылез, отряхнулся, пошел греться-сушиться, - потому как не герой.
А про сны - забыл. Постарался забыть. Потому что так не может быть, и не бывает! Не бывает, потому что жизнь непредсказуема в деталях. Она приближается к точкам выбора, бифуркации, изменения, - еще не зная, что выбрать, и что там дальше. Мы всё хотим вернуться, исправить, - но стрела времени необратима. В этой непредсказуемости и необратимости заложена сама возможность свободы выбора.
И - невозможность путешествий во времени назад. Невозможность вещих снов, прочих предсказаний и пророчеств. Как у Давида Самойлова: "И в этом однократность бытия, и однократность утоленья жажды..." Но кто слушает поэтов и ученых?
Многие сейчас попытаются вернуться на двадцать лет назад. Будут говорить о предопределении. О том, что Октябрь предопределил путь России к нынешнему плачевному состоянию. Или - что Октябрь сам был предопределен. Я сам это не раз говорил и писал! И прекрасно знаю: это - ерунда! ...то есть, это правда, но лишь часть правды.
Стихотворение Самойлова называется "Память", - а память любит шутки. Во-первых, мы помним то, что было, а не то, что могло быть. Как ползущая по дереву гусеница оставляет за собой нить, и помнит, на какую ветку где свернула, - забывая пропущенные ветки, выбор, от которого отказалась. Прошлое кажется гусенице сплошной прямой линией. Дерево превращается для нее в телеграфный столб.
Если гусеница предастся воспоминаниям, поползет обратно, то протянет за собой вторую нить. Сплошная превратится в двойную сплошную. Соблазн - убедить себя в железобетонной логике и предопределенности. В том, что каждый сделанный поворот был единственно возможным. Отказаться от свободы выбора. Забыть все возможные отвергнутые варианты. Снять с себя ответственность за то, что было, - и за то, чего не было... А ведь это самое интересное - где, как и что мы могли изменить, сделать по-другому! ...
Тут память шутит свою вторую шутку. Есть ведь еще соблазн - вернуться и исправить. Соблазн вспоминать не сущее, а должное. Со временем это "правильное дерево" становится для нас, гусениц, более реальным, чем настоящее. Мы так часто ползаем по нему туда-сюда, что повисшая в пустоте прядь нитей с успехом заменяет нам живые, но "неправильные" ветки.
Так что, слушая и читая о 93-м годе, не стоит слишком строго судить мемуаристов... На свою память тоже не стоит слишком полагаться. "Он не верил ничему из того, что слышал, и почти ничему из того, что видел" - это, кажется, контрразведчик Филипп из "Пятой колонны" Хемингуэя. Можно обратить это правило внутрь себя самого... Большой соблазн - забыть то, что было, но чего быть не может. С этим соблазном тоже стоит иногда бороться. Вот, сел, написал - и сразу стало легче...
Александр Черкасов - Глава Правозащитного центра Мемориал. В октябре 1993 года – санитар-доброволец
Многие наши "мемориальцы", вышедшие 3 октября на улицы Москвы, стали санитарами. Кто - осознанно, предчувствуя, что прольется кровь, и что толпа, как уже бывало, побросает своих раненых на асфальте. Кто - потому, что "так само вышло": что еще остаётся делать в День открытых убийств? ...Где-то тут, в толпе, - Стас Маркелов и Ник Широнин, анархи из медбригады. Пришли в Останкино вместе, но в суматохе, потеряли друг друга. Как мы бежали!
Пригнувшись, сложившись вдвое, вжимаясь в геометрическую тень бордюров, клумб и прочих архитектурных излишеств, - всё, чтобы укрыться от очередей, низко над землей идущих от фасада АСК-3, где засели "Витязи". А от БТРа, что стоял неподвижно стоял на цоколе АСК-1, и вдруг дал очередь из задранного в небо КПВТ, опустил "хобот", и, шаря вправо-влево, двинулся к ступеням, к толпе, - от него только бежать. Больно хорошая у него позиция.
И пулемет хороший: ехал как-то в кузове "Урала" на гробе счастливчика, поймавшего такую пулю, - так что знаю. Еще знаю, - бежать именно надо так и именно сюда. Знаю, потому, что уже не раз бывал в этом "здесь и сейчас". Это повторялось в непонятных снах. Снова и снова драпаю в сумерках от трассирующих очередей по какому-то незнакомому ущелью. Бегу, странные скалы справа-слева прыгают, ни черта не поймёшь...
Где и что это вообще? В снах мы пытаемся вернуться, исправить старые ошибки, - говорил я себе. И это, наверное, был привет из позапрошлого года, когда не побежал, а залёг, и полдня, как последний дурак, голыми руками зарывался в землю. На том и успокоился, - но теперь-то ясно: привет был из будущего, внезапно наступившего. Вот оно всё. Скалы - здания телецентров. Ущелье - улица Королёва...
Потом, конечно, мы вернулись в Останкино. Передвигаясь в "мертвых зонах", подошли к АСК-3. Санька, - чему-то их учили там, на военной кафедре! - спас еще одного. Я удивленно и тупо помогал. Обшлага куртки окончательно пропитались чужой кровью.
Потом – в Склифосовского. На какой-то раз вернуться из Склифа не смогли. У БТРа прожектор хороший, расхождение - два градуса, спарен с пулеметами. Поймает лучом - и... Пришлось нырнуть, выпасть из луча в очень кстати подвернувшуюся канаву. "Гостинцы" получил ни в чем неповинный ларёк. Переждал, вылез, отряхнулся, пошел греться-сушиться, - потому как не герой.
А про сны - забыл. Постарался забыть. Потому что так не может быть, и не бывает! Не бывает, потому что жизнь непредсказуема в деталях. Она приближается к точкам выбора, бифуркации, изменения, - еще не зная, что выбрать, и что там дальше. Мы всё хотим вернуться, исправить, - но стрела времени необратима. В этой непредсказуемости и необратимости заложена сама возможность свободы выбора.
И - невозможность путешествий во времени назад. Невозможность вещих снов, прочих предсказаний и пророчеств. Как у Давида Самойлова: "И в этом однократность бытия, и однократность утоленья жажды..." Но кто слушает поэтов и ученых?
Многие сейчас попытаются вернуться на двадцать лет назад. Будут говорить о предопределении. О том, что Октябрь предопределил путь России к нынешнему плачевному состоянию. Или - что Октябрь сам был предопределен. Я сам это не раз говорил и писал! И прекрасно знаю: это - ерунда! ...то есть, это правда, но лишь часть правды.
Стихотворение Самойлова называется "Память", - а память любит шутки. Во-первых, мы помним то, что было, а не то, что могло быть. Как ползущая по дереву гусеница оставляет за собой нить, и помнит, на какую ветку где свернула, - забывая пропущенные ветки, выбор, от которого отказалась. Прошлое кажется гусенице сплошной прямой линией. Дерево превращается для нее в телеграфный столб.
Если гусеница предастся воспоминаниям, поползет обратно, то протянет за собой вторую нить. Сплошная превратится в двойную сплошную. Соблазн - убедить себя в железобетонной логике и предопределенности. В том, что каждый сделанный поворот был единственно возможным. Отказаться от свободы выбора. Забыть все возможные отвергнутые варианты. Снять с себя ответственность за то, что было, - и за то, чего не было... А ведь это самое интересное - где, как и что мы могли изменить, сделать по-другому! ...
Тут память шутит свою вторую шутку. Есть ведь еще соблазн - вернуться и исправить. Соблазн вспоминать не сущее, а должное. Со временем это "правильное дерево" становится для нас, гусениц, более реальным, чем настоящее. Мы так часто ползаем по нему туда-сюда, что повисшая в пустоте прядь нитей с успехом заменяет нам живые, но "неправильные" ветки.
Так что, слушая и читая о 93-м годе, не стоит слишком строго судить мемуаристов... На свою память тоже не стоит слишком полагаться. "Он не верил ничему из того, что слышал, и почти ничему из того, что видел" - это, кажется, контрразведчик Филипп из "Пятой колонны" Хемингуэя. Можно обратить это правило внутрь себя самого... Большой соблазн - забыть то, что было, но чего быть не может. С этим соблазном тоже стоит иногда бороться. Вот, сел, написал - и сразу стало легче...
Александр Черкасов - Глава Правозащитного центра Мемориал. В октябре 1993 года – санитар-доброволец