Владимир Тольц: Напомню, что предыдущую передачу этой серии мы завершили рассуждениями бывшего сотрудника КГБ СССР Александра Васильева о мотивации поступков и поведения одного из важнейших агентов советской разведки 1930-40 гг. в США Якова Голоса (оперпсевдоним «Звук») – создателя крупнейшей шпионской сети в этой стране. Мы отметили, что Голос, поставляя в Москву обширную военную и политическую информацию, при этом упорно не желал сообщать в Центр сведения о ее источниках, в большинстве случаев членах компартии США (кодовое обозначение в шифровках – «Земляки»). По сообщению бывшего главного резидента НКГБ в США Василия Зарубина
«Интерес, проявлявшийся нами к работе группы, к людям и к методам и путям добычи информации, расценивалось “Звуком” как совершенно необычное, не имевшее раньше места и необоснованное вмешательство с нашей стороны в его дела. “Звук” настаивал на том, что вопрос об источниках материалов и путях их получения для нас никакой роли играть не должен. Нам незачем знать всех подробностей о людях, так как он и сам их не всегда знает и этим не интересуется. “Звук” считал, что создавать из земляков агентов нельзя. Его люди должны оставаться земляками и прививать им навыки разведывательной работы неправильно и вредно».
Владимир Тольц: На мой вопрос Александру Васильеву, опубликовавшему в США объемный комплекс документов советской разведки, до сих пор не публикуемых в России, на вопрос о причинах столь необычного для советского агента, прошедшего шпионскую подготовку в Москве недисциплинированного поведения, Васильев ответил, что «история советского шпионажа намного сложнее, чем это представлялось ранее», что «мотивация людей была не однозначна», а «для Голоса его разведдеятельность — это помощь Советскому Союзу в определенных вопросах, но не работа против Соединенных Штатов. С его точки зрения коммунисты не агенты Сталина, а американцы, родина которых Америка». Они-де не желали Америке зла. «Поэтому Яков Голос не хотел, чтобы коммунисты превращались в банальных шпионов».
В ходе подготовки прошлой передачи мы, как это обычно бывает, наговорили с Александром куда больше, чем это мог вместить ее формат. И сегодняшнюю программу я хочу открыть записью фрагмента того, что не вошло в прошлую. Тогда, в ответ на объяснения Васильева поведения Якова Голоса, я сказал:
Вы знаете, Саша, такого рода интерпретация мотивации советских шпионов в Америке американцев исторически ограничена. Она появляется в период, скажем так, постперестроечный период в Советском Союзе и потом в Российской Федерации. Мне кажется, нет ли тут такой специальной подачи, искажения, если угодно, материала, документального материала в угоду изменившейся конъюнктуре политических отношений между СССР или Российской Федерацией и Соединенными Штатами? Что-то тут как-то резко изменилось. Где же вы были раньше, интерпретаторы мои родные?
Александр Васильев: Где я раньше был? Я раньше не имел доступа к архивным документам, а архивные документы ясно показывают, что я прав, по крайней мере, в данном вопросе. То, что было в Советском Союзе, когда это подавалось, редко, но когда речь шла о советской разведке, тогда были искажения. Американские коммунисты люди были очень разные, мы говорили об этом в одной из наших предыдущих передач. Среди них, конечно, были сталинисты — это те самые сталинисты, которые отправили в отставку Эрла Браудера с поста лидера компартии США. Но среди них были очень разносторонне развитые люди, которые, я думаю, придерживались скорее социал-демократических взглядов и у них был совсем не сталинистский взгляд на роль компартии США в американской жизни. Собственно, такой взгляд был и у самого Браудера, почему он и провел реформу компартии. Я думаю, что эти различия, различные тона в отношениях к вопросу о коммунизме в Соединенных Штатах, они сказывались в разведработе. Они сказывались в работе, в частности, Якова Голоса.
Владимир Тольц: Да, верно, разные. Были там и социал-демократической окраски коммунисты, были и откровенные троцкисты, и мотивация их в разные периоды была разная. Кстати, Голос в тот момент, когда созданная им разведсеть была просто в расцвете, в конце 30-х, он же принимал параллельно активное участие в подготовке убийства Троцкого — об этом тоже не надо забывать.
Давайте вернемся к документу.
Яков Голос
«Звук» указывал на то, что своих людей он получил от «Рулевого» и на проведение каких бы то ни было организационных перемен потребуется санкция последнего, что он перед «Рулевым» будет отстаивать свою точку зрения и даже грозил отказом от работы с нами.В разговоре со «Звуком» я был очень выдержан и тактичен, так как ожидал сопротивления с его стороны. Я долго и тщательно объяснял ему необходимость и целесообразность реорганизации. Ссылался на то, что она предложена нами с учетом всех за и против. Только с большим трудом мне удалось его успокоить и свести разговор к практическому обсуждению вопроса...
Смерть «Звука» значительно задержала реорганизацию. Потребовалось время разобраться, кого и как знает связистка – «Умница». Как явствует из заявлений «Умницы» «Мэру», она не была только технической работницей и связисткой, как ее представлял нам «Звук». Она была посвящена во все дела «Звука» и после его смерти стала считать себя хозяином всей его группы. В отношении нашей роли в работе группы «Звука» она высказывала точно такие же соображения, как и он сам. Она также была очень невысокого мнения о советских работниках. По ее заявлению «Мэру» кто-то из наших людей, якобы вел себя в отношении ее недостойно, делая попытки подойти к ней как к женщине...».
Владимир Тольц: Опять необходимые минимальные пояснения. «Рулевой», как я уже напоминал сегодня, оперпсевдоним генсека американской компартии Эрла Браудера. «Мэр» - нью-йоркский резидент-нелегал Исхак Ахмеров. А вот «Умница» - это, на мой взгляд, одна из главных ошибок и катастроф советского атомного шпионажа. Ее настоящее имя Элизабет Бентли.
Дело в том, что отвезя в 1936 свою жену Силию и сына Милтона в Москву (мотивацией было желание отца дать мальчику советское образование) в 1938 49-летний Голос заводит себе 30-летнюю пассию – даму с довольно неустойчивой психикой, радикальными политическими симпатиями и склонностью к частому употреблению спиртного. Это и была Элизабет Бентли. Она окончила престижный колледж Вассар (до конца 1960 в него принимали только девушек из далеко не бедных семей) и, получив степень бакалавра со специализацией в английском, итальянском и французском, в 1933 поступила в аспирантуру Колумбийского университета. Там ей повезло – она выиграла стипендию для продолжения образования в университете Флоренции. Здесь она ненадолго примкнула к студенческой фашистской группировке Gruppo Universitate, но случившийся у нее вскоре роман с антифашистом перебросил ее в другую часть политического спектра. И вернувшись в Штаты, Элизабет поначалу стала принимать активное участи в мероприятиях Американской лиги против войны и фашизма, а в 1935 вступила в компартию США. В 1938 она нашла себе работу в итальянской библиотечной организации в Нью-Йорке, занимавшейся в ту пору в основном пропагандой в США достижений фашистской Италии, и сама предложила в штаб-квартире компартии шпионить за итальянскими фашистами. Компартия выделила ей в руководители Якова Голоса. Ну а вскоре они стали любовниками. (Такое ведь бывает с руководителями…) Долгое время Бентли не знала, что добывает информацию для советского шпиона – думала, что исключительно для американских коммунистических товарищей. Но постепенно узнала и это, и то, что Голос женат, а жена и ребенок у него в России. (Такое тоже бывает).
Скажите, Александр, я верно излагаю? Что еще стоит добавить в это краткое вступление в историю Элизабет Бентли, обрушившей советскую шпионскую сеть в Штатах?
Александр Васильев: Я думаю, здесь очень важно добавить еще одну вещь, которая необходима для понимания характера Элизабет Бентли — это то, что она была стопроцентная американка и этим отличалась от большинства американских агентов, которые работали на Советский Союз. Она была стопроцентная американка, и как даже было сказано в одном из документов, американка арийского происхождения. По ее словам, ее предки прибыли в Америку на корабле в 1620-м году, то есть эти были первые пилигримы. По линии матери один из ее предков Роджер Шерман один из отцов-основателей Соединенных Штатов. Роджер Шерман подписал Декларацию независимости Соединенных Штатов в числе других отцов-основателей. И Бентли всегда видела разницу между собой и остальными агентами. Время от времени эту разницу она подчеркивала в беседах, допустим, с советскими оперработниками и с агентами, наверное, тоже. Это очень важно.
Владимир Тольц: О Бентли мы еще поговорим. А сейчас еще один фрагмент докладной Зарубина Меркулову.
Итак, Голос скоропостижно скончался от инфаркта на квартире Элизабет Бентли в Нью-Йорке 25 ноября 1943 года. И год спустя оценка его деятельности и ошибок продолжает волновать руководство советской разведки. И отозванный из Вашингтона главный резидент докладывает нарокому:
«Нельзя объяснить точку зрения "Звука" о нашей роли в его делах только тем, что он был связан указаниями земляческого руководства. "Рулевой" совершенно не вмешивался в его дела и не контролировал его работу. "Звук" мог распоряжаться своими делами как хотел и всегда сумел бы сам или попросил бы нас, если это понадобилось, объяснить "Рулевому" необходимость тех или иных мероприятий и "Рулевой" пошел бы на это. Доказат-вом является то, как "Рулевой" реагировал на все в-сы, связанные с нашей работой.
Значительно более важную роль, по-моему, сыграло то, что работая на протяжении многих лет на таком специфическом участке, без достаточного нашего и земляческого контроля, "Звук" стал смотреть на свой участок работы, как на свою вотчину и не хотел с ним расстаться.
Невзирая на то, что у "Звука" было много недостатков и принципиально неправильных установок в отношении нас и нашей работы, я считаю его честным человеком, оказавшим нам большие услуги"”.
Владимир Тольц: Так в конце 1944 докладывал наркому госбезопасности Меркулову бывший главный резидент в США Василий Зарубин. Эту высокую оценку разделял и возглавлявший советский шпионаж начальник 1-го управления НКГБ Павел Фитин, за день до кончины агента «Звук» подписавший представление о награждении Голоса орденом Красной звезды. Но так считали не все, кто был знаком с агентурной карьерой «Звука». В материалах Веноны и в бумагах Васильева содержатся и критические замечания о его шпионской работе и требования постоянных проверок ее качества. Поэтому мне неудивительно, что на наградном листе, подписанном Фитиным обнаружена прикрепленная к нему осторожная бюрократическая записка: «В связи со смертью Голоса представлять к государственной награде не будем».
Вернемся, однако, к главной героине сегодняшней передачи – Элизабет Бентли. Я прочел ее автобиографию, написанную, как я понимаю, в 1944 г., когда Москва старалась всячески разобраться с наследием Якова Голоса. Мне и раньше доводилось видеть анкетно-автобиографические бумаги советской агентуры. Но признаюсь, эта не похожа ни на что из виденного мной. По структуре она очень американская (Васильев прав!) и очень похожа на нынешние CV. И еще поражает небывалой для шпионов откровенностью. И очевидной зацикленностью на интимном (для Элизабет это прежде всего проблема ее отношений с представителями противоположного пола). Первое впечатление – написано будто и не для Москвы, а для нью-йоркского психоаналитика.
Начинает Бентли с того, о чем уже сказал Александр Васильев – со славных предков-пилигримов. Дальше вроде обычное:
«Я род[илась] 1 янв. 1908 г. в Нью-Милфорд, штат Коннектикут.
1932-1933, осень 1934 – Колумбийский университет
1933-1934 – Флорентийский университет, Италия.
Лето 1931 – ун-т в г. Перуджа, Италия.
В колледже играла в драмкружке.
В школе Фокскрофт, когда преподавала, руководила драм. кружком.
В Колумбийском университете (1932-33) руководила драмкружком в Интернациональном доме.
Меняла места работы: продавщица в универсальном магазине, библиотекарь, секретарем, машинисткой.
Foxcroft School, Мидллберри, Виржиния - преподавала английский, французский и итальянский языки».
Владимир Тольц: А дальше неожиданно откровенное и интимное:
«В детстве я была одиноким отверженным ребенком, проводящим большинство времени дома за чтением различных книг, которые попадались под руку. Часто болела. Часто переезжали с места на место, [поэтому] не было друзей.
Когда мне было 12-13 лет, было мало друзей, т.к. мать не разрешала дружить с девочками моего возраста, которые пили, курили и посещали ночные клубы.
«В колледже я подружилась со многими девушками – но я не знала ни одного мужчины. Мои соседки по комнате обещали найти для меня «ухажера», но я каждый раз отказывалась, т.к. была слишком бедна, чтобы приобрести подходящее платье, а также и потому, что я была застенчива и невинна».
Владимир Тольц: Стоп! Тут какая-то неувязка. В колледже Вассар, в те времена, когда там училась Элизабет, - я уже говорил об этом, - до конца 1960-х принимали только девушек из отнюдь не бедных семей. И Бентли тоже не из бедняков была. Речь здесь немного о другом: богатенькие соученицы задавали «стандарт» того, что «надо носить». И похоже это не соответствовало представлениям пуритантски настроенной мамаши Элизабет. А дочь, уже в пору, когда она разбогатела и одевалась, как отмечали знавшие ее с шиком, возможно, неосознанно использует свои воспоминания, чтобы понравиться «пролетарским» товарищам из Москвы. Пойдем дальше.
«Мой первый роман, очень юношеский, был с одним английским инженером, который возвращался в США на том же пароходе, что и я, осенью 1929 года. Роман окончился, когда пароход пришел в порт, хотя он продолжал писать письма. Второй роман - летом 1931 г., в Италии, венгерский офицер намного старше меня.
В период 1932-38 гг. было только 2 серьезных романа: арабский студент в Колумбийском университете, жили вместе, хотели пожениться. Помешали обстоятельства: осенью 1933 г. поехала учиться в Италию, а когда вернулась, узнала, что он хочет навсегда вернуться в Багдад. Подумала, что Ирак не подходит для американки, особенно если она замужем за арабом. Расстались.
Второй – греческий рабочий. В той же парт. ячейке в Колумбийском университете. Первый коммунист, которого я встретила. Влюбилась потому, что приписывала ему все качества, которыми, по моему предположению, обладают коммунисты. Прожили 6 мес., расстались осенью 1935 г».
Владимир Тольц: И вот наконец Элизабет 30. И – судьбоносная встреча с Яковом Голосом, который представлен ей под партийным псевдонимом «Джон»
«Осенью 1938 г. встретилась с «Джоном» и вскоре влюбилась в него. Ничего про него не знала, но он казался самым лучшим революционером. Просил выйти за него замуж, и я согласилась.
Впоследствии он объяснил мне, что находится в очень сложном положении – что в начале двадцатых годов его попросили объявить своей женой одну из женщин, состоявшую в одной с ним партийной ячейке, которой нужен был паспорт для въезда и выезда из страны. Он не женился на ней со всеми формальностями, но спал с ней, и она против его желания родила сына. Ее и сына здесь нет. Он говорил, что для получения развода ему необходимо вернуться домой, чтобы не расконспирировать все дело. Поэтому просил меня жить с ним и подождать с женитьбой, пока все можно будет уладить. Он также сказал, что после нашей женитьбы я должна буду перевестись в другую партийную ячейку, т.к. работать вместе мужу и жене является вопреки правилам.
Я приняла его объяснения, т.к. очень его любила, и жила с ним пять лет до его смерти. Я была также сильно в него влюблена, когда он умер, как и когда я впервые встретила его, и я до сих пор сохранила это чувство, хотя, когда после его смерти я узнала некоторые вещи о его полит. жизни, чувства мои несколько ослабли».
Владимир Тольц: Вообще отношение к Голосу – постоянная тема разговоров Бентли с Ахмеровым и его женой. Причем оценки покойного у Элизабет все время меняются, хотя она неизменно подчеркивает любовь к нему. Это по донесениям подметил в Москве и Павел Фитин, наложивший на одну из ахмеровских шифровок о Бентли такую резолюцию, адресованную нач. англо-американского отдела Андрею Грауру:
«Надо иметь в виду неуравновешенность и непостоянство «Умницы» (сегодня она говорит одно, а завтра другое). Переговорите со мной».
Исхак Ахмеров
Владимир Тольц: Это же стал отмечать и дружески общавшийся с Бентли Ахмеров, поначалу уверявший Центр, что «она несомненно является нашим человеком на 100%. Я считаю, - писал Ахмеров в середине июня 1944, - что при помощи тактичного отношения, дружеского обращения и твердой, деловой постановки рабочих взаимоотношений – можно исправить ее поведение».Жизнь показала, что нью-йоркский резидент-нелегал здесь ошибся. Да он и сам стал понимать, что противоречивость высказываний Бентли и непостоянство ее в оценках не только американских коммунистов, но и советских разведчиков, да и покойного возлюбленного одной дружбой с ней не исправить. Уже в конце июня он сообщает:
«Пару недель назад я послал Вам заметки о нездоровых настроениях «Умницы» по отношению к нам. После этого я имел длинные дружеские беседы с ней. В этих разговорах она высказывала настроения, совершенно непохожие на ее прежние высказывания о нас. Я надеюсь, что она сейчас откровенна. Она осознала, что ею были сделаны скверные и нездоровые замечания о нас. <…> После всех ее прежних выпадов я еще не могу быть абсолютно уверенным в ее откровенности и преданности нам. Она имеет сильный характер и является хорошей актрисой – в колледже у нее был драматический уклон. Это кажется слишком хорошо, чтобы быть правдой, так как она стала ангелом во всех отношениях <…>».
Владимир Тольц: А далее Ахмеров сообщил не вполне ему и Центру понятное:
«Разволновавшись, она сказала мне, что, может быть, ее мучат те же нерешенные вопросы, что и «Звука», что «Звук» решил их своим уходом, что, может быть, для нее остается только этот путь. Она сказала мне, что «Звука» беспокоили серьезные вопросы, что за день до смерти «Звук» сказал ей, что он принял важное решение. Она сказала, что не говорила мне всех этих вещей раньше, так как считала это чисто личным.
Ее замечания сводятся к тому, что «Звук» не смог решить стоявших перед ним вопросов и покончил жизнь самоубийством. С ее слов я понял, что она имеет в виду такие же мысли и для себя. Я сказал ей, что эти истории вымышленны и, чтобы успокоить ее, переменил разговор. После обеда она возвратилась к прежней теме и сказала, что между нами и «Звуком» большое различие и что теперь она не может себе точно уяснить истинное положение «Звука». Может быть, углубляя свои ошибки, «Звук» зашел так далеко, что стал предателем. Она неоднократно думала об этих вопросах, но не могла решить их. Перед своим уходом «Звук» был очень возбужден, что-то сильно беспокоило его. Она говорила, что мы пытались установить связь с его людьми, но «Звук» крепко держал их всех в своих руках. Я понял, что этот вопрос был одним из основных, но я не понял, какое же решение принял «Звук». Она толкует так, как будто его решением было самоубийство».
Владимир Тольц: «Нездоровое отношение» Бентли к советской разведке Ахмеров в одной из своих шифровок описывал так:
«Иногда по сделанным замечаниям я чувствую, что в глубине души она не любит нас. Она склонна различать нас и земляков и с горечью отмечает наш только профессиональный интерес к отдельным вопросам.
Она говорит, что все мы мало заботимся об американцах, что СССР единственная страна, которую мы любим и для которой работаем».
Владимир Тольц: Да и «земляков», то есть, американских коммунистов Бентли порой не жаловала, высказываясь о них в подпитии как о «банде иностранцев».
Кроме того Элизабет постоянно нарушала элементарные правила конспирации – постоянно собирая агентов у себя на квартире, лично навещая их и обзванивая по телефону… Агент «Икс» (Джозеф Кац) тревожно сообщал:
«Вся организация находится сейчас в таком положении, что, если кто-нибудь начнет хотя бы самое поверхностное расследование, то вся группа с их прямыми связями немедленно будет выявлена».
Владимир Тольц: В общем, уже к лету 1944 – и Ахмерову, и Елизавете Зарубиной, побеседовавшей о Бентли с Браудером, и Центру ясно было, что с Бентли, которую все они по-прежнему считали «надежным человеком», надо что-то делать. Что же придумали? – Я попрошу рассказать об этом Александра Васильева.
Александр Васильев: Ахмеров пишет, что разведчики решили выплачивать Элизабет Бентли 200 долларов ежемесячно. Она была тронута и сказала, что с радостью поменяла бы это на советское гражданство. На следующий вечер Ахмеров и Бентли встретились опять. Она сказала, что всю ночь обдумывала предложение о деньгах и решила от них отказаться. Я думаю, здесь надо углубиться в теорию разведки. Теория советской разведки гласит, что есть три вербовочные основы — идеологическая, материальная и морально-психологическая. С идеологической и материальной понятно. В морально-психологическую входит то, что не относится к первым двум, здесь может быть и любовь, и шантаж, и желание отомстить своему начальнику, и желание поиграть в шпионов, почувствовать себя Джеймсом Бондом. Морально-психологическая основа у Бентли — это любовь к Якову Голосу. Но Голос умер, значит эта основа исчезла. В идеологической основе тоже появляются тревожные моменты. Я хочу вернуться к тому, что написал Ахмеров о Бентли: «Она склонна различать нас и земляков», то есть американских коммунистов. Это лишний раз подтверждает, что советскую разведку в то время внутренняя политика США не интересовала. Бэнтли говорит, что у советских шпионов только профессиональный интерес к отдельным вопросам. И второй важный момент: американских коммунистов она называет «бандой иностранцев». Здесь речь скорее всего идет о евреях-эмигрантах, которые среди агентов советской разведки составляли большинство. У агентов-евреев помимо идеологического мотива был еще и патриотический, советский или российский патриотизм, который усилился в годы Второй мировой войны. У Бентли советского патриотизма нет — она стопроцентная американка. Вот почему я говорю, что это очень важный фактор. То есть мы видим, что она отличается от большинства остальных агентов. Что в такой ситуации делает грамотный разведчик? Грамотный разведчик вводит третью основу сотрудничества, в данном случае материальную — деньги. Это азбука разведки, это в учебнике написано. Меня в Краснознаменном институте КГБ именно так и учили. И вот они решили платить ей 200 долларов. Неважно, сколько она сама зарабатывала, денег никогда не бывает слишком много. Так что с точки зрения теории разведки это правильный шаг, который, однако, проблему не решил. Как говорил Мефистофель Фаусту: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». В случае с Бентли пышно зеленела морально-психологическая основа, эта основа была самой важной. Элизабет Бентли просто начинает сходить с ума от одиночества.
Владимир Тольц: Осмелюсь высказать и свое суждение по поводу материальной стороны дела: конечно, 200 $ в месяц по тем временам – сумма немалая. Но все же решение Москвы платить такие деньги Бентли, зарабатывавшей по нескольку тысям долларов в созданной на средства компартии США (и НКГБ СССР) организации “Юнайтед Стейтс Сервис энд Шипинг Корпорейшн”, которая по договору с “Интуристом” занималась доставкой различного рода посылок частным лицам из США в СССР, это решение было, на мой взгляд, довольно глупым или, скажем деликатнее, непродуктивным. Бентли в 200 долларов не нуждалась! Отказавшись после смерти Голоса сообщить Ахмерову, сколько денег ей оставил покойник (нелегал понял, что сумма немалая), она вскоре с легкостью отдала «Рулевому» (Эрлу Браудеру) 11 тысяч долларов. Нет, на нее не «рублем» не стоило воздействовать! И Ахмеров вскоре понял, как и чем можно… И в июле 44 сообщил в Центр:
«Я желал бы, чтобы мы могли решить ее личную проблему. Как я писал Вам, она молода, энергична и довольно привлекательная особа. Большая часть ее свободного времени посвящена нашей работе. Я вижу, что она одинока в своей личной жизни. Иногда она говорит мне, что мы должны найти хорошего мужа для «Дир». Я чувствую, что эта проблема столь же важна для нее, как и для «Дир». Если бы я мог, я бы выдал ее замуж за одного из наших работников. Если нет, то почему бы Вам не прислать кого-нибудь из дома. Пошлите его как польского или балтийского беженца в Южную Америку или Канаду. С остальным мы сами справимся. Это будет большим счастьем и возможностью для нашего работника. Он должен быть 35-45 лет, не женат. Обдумайте это предложение. Может быть, Вы одобрите эту идею?».
Владимир Тольц: Дир — это Мэри Прайс, секретарша известного журналиста Уолтера Липпмана. А в Москве задумались. Фитин наложил Резолюцию для Граура:
«Надо продумать вопрос о муже для нее».
Владимир Тольц: Ну, и что же не прислали? Почему? – спрашиваю я у Александра Васильева.
Александр Васильев: Нет, мужа не прислали. По крайней мере, они этот вопрос обсуждали. Знаете, нам с вами, сидя за микрофоном, легко рассуждать, Владимир. Хочу напомнить, что шла война, и здоровые мужики нужны были на фронте, а не только в постели у Элизабет Бентли. Вообще попробуйте поставить себя на место Ахмерова или Анатолия Горского и представить, какая сложная задача перед ними стояла. Вот 37-летняя женщина, у которой в жизни ничего не осталось, кроме ее шпионской работы. Любимый мужчина умер, остались одни агенты. И вот советская разведка решает разукрупнить агентурную сеть и забрать у Бентли ее агентов. Абсолютно правильное решение, разведка не может зависеть в такой степени от женщины, у которой в голове непонятно, что происходит. Она могла разозлиться, могла хлопнуть дверью и не выйти на следующую встречу, переехать в другой город, куда-нибудь в американскую глубинку и залечь там на дно. И разведка потеряла бы своих агентов, с которыми без Бентли разведчики не смогли бы связаться. Ахмеров и Горский провели тонкую хирургическую операцию, которая в целом оказалась успешной — Бентли отдала своих агентов. Но послеоперационный период был очень тяжелым, а мужика из России не прислали. Кстати, вот интересный момент: автор шпионского детектива скорее всего написал бы тут, что Анатолий Горский получил от Центра задание удовлетворить Элизабет Бентли. Он ей, судя по всему, нравился — это по документам видно. Но в реальной жизни этого не происходит, моральный облик советского резидента остался незапятнанным.
Анатолий Горский
Владимир Тольц: Знаете, Александр, я понимаю, представить себя на месте Горского или Ахмерова не могу, но вместе с тем понимаю, что они люди подневольные, как скажет Москва так и поступят. Сказали бы Горскому, к примеру, вступить в интимную связь с Элизабет, думаю, что с большой вероятностью он сделал бы это. Я ведь о другом, я о тех, кто выше, о тех, кто в Москве. Почему они не приняли решение, необходимость которого они понимали и отговорки про войну, по-моему, пустое дело. Постоянство Бентли обеспечивало безопасность колоссальной шпионской сети, уж для этого-то можно было найти свободного мужика даже на фронте. Вместо мужика к ноябрю 1944 Москва прислала для Бентли сообщение о награждении ее орденом Красной звезды. Надо же! Голоса, создавшего самую большую советскую шпионскую сеть, не наградили, а ее наградили… Между прочим, как пишут ее биографы, это могло и ей придти в голову. Но новому нью-йоркскому резиденту Анатолию Горскому (оперпсевдоним «Вадим»), показавшему ей через полгода орден и орденскую книжку, она сказала другое:«Она выразила горячую благодарность и заверила, что будет работать не покладая рук, чтобы оправдать награду».
Владимир Тольц: Но ни Красная звезда, ни похвалы от резидентов проблем Бентли не решали. Она постоянно вспоминала скончавшегося возлюбленного, пила, а напившись, продолжала ругать то американских коммунистов, то «русских» шпионов, постоянно нарушала правила конспирации и мучилась от одиночества и отсутствия регулярного секса. В декабре 1944 Джозеф Кац (агентурный псевдоним «Икс» или «Стукач») - давний агент-групповик, работавший ранее на Голоса, сообщал Ахмерову об откровениях «Мирны» (это еще один псевдоним Бентли):
«Помимо сильного физического влечения к «Звуку», а также сильного чувства товарищеских отношений – поскольку у нас были общие идеи и мы работали для одного дела – я преклонялась перед ним как перед героем, т.к. для меня он был лучшим типом революционера».
Владимир Тольц: А встретившему ее перед Рождеством «Вадиму», т.е., Анатолию Горскому (они обменялись рождественскими подарками) Элизабет Бентли сказала, что он во многом напоминает ей «Звука». Потом добавила, что молодой и одинокой женщине трудно жить без мужчины и рассказала о своих физических переживаниях в связи с этим. Жаловалась, что не имеет личной жизни, но, как всякая женщина, все чаще и чаще ловит себя на мысли о семье, детях и прочем.
Сообщив об этом в Центр, новоназначенный нью-йоркский резидент приписал свое мнение: считает, что Мирну необходимо выдать замуж. Но подходящей кандидатуры у него пока нет.
В Москве Овакимян (к тому времени он стал замом начальника разведки) написал еще одну резолюцию Грауру:
«Продумайте вопрос о замужестве «Мирны». 25.12.44».
Владимир Тольц: Ну, и что на этот раз надумали? – спрашиваю я бывшего сотрудника американского отдела ПГУ Александра Васильева.
Александр Васильев: Да ничего. С мужчиной для Бентли ничего не получилось — все, что можно сказать. Вы знаете, если бы у советской разведки получалось все, что она задумывала, мы бы не проиграли «холодную войну».
***
Иван Серов
Владимир Тольц: В сентябре 2013 года исполнилось 72 года с момента депортации немцев из ликвидированной в конце августа 1941 автономной Республики немцев Поволжья. В ходе этой акции в отдаленные районы Сибири, Средней Азии и Казахстана в сентябре и октябре 41го было насильственно вывезено более 438 тыс. человек Немногие отметили эту годовщину в России. Еще меньшее количество людей вспомнило главного «героя» этого великого переселения – будущего генерала и первого главу КГБ Ивана Серова, начавшего в ту пору свою карьеру специалиста по массовым депортациям репрессированных народов. Сегодня мы восполним этот пробел, в рамках нашей серии «Как у Дюма…» обратившись к архивной фонограмме 2005 года, когда Ивану Серову исполнилось 100 лет.Включаем запись:
Владимир Тольц: В России любят юбилеи. Особенно - в последние лет 5 - полюбили отмечать юбилеи чекистов. (Почему бы это, как думаете?) Героев невидимого фронта и бдительных злодеев вполне видимого тыла чествуют почем зря. - Документальные и псевдодокументальные фильмы, глянцевое чтиво, чекистика на телевидении - этого сколько угодно. Но тут вот прошелестело в августе столетие первого (!) Председателя КГБ и единственного, кажется, на этом посту Героя Советского Союза, награды этой, правда, впоследствии лишенного, и - никаких тебе чекистских восторгов и мемуаров. Правда, - так совпало, - готовится выпуск научной и совсем неказенной (т.е. не гебешной) биографии, снабженной богатой подборкой документов, указателями, комментариями и тому подобным. Она так называется "Первый председатель КГБ Иван Серов". Автор этого исследования - известный историк советских органов госбезопасности Никита Васильевич Петров - сегодня гость нашей программы.
Никита, насколько я понимаю, выход твоей новой книги имеет отнюдь не юбилейную окраску. Исследование жизненного пути чекистов, механики их взлетов, поступков и падений, представляет самостоятельный научный интерес. А кроме того, сейчас - уже в который раз - обретает особую актуальность и даже некий прагматический оттенок. Не так ли?...
Никита Петров: Конечно, готов сразу согласиться. Я на самом деле в последнюю очередь думаю о юбилее, и вообще такая манера, мне кажется, не слишком продуктивная - подгадывать что-либо к юбилеям. Это, как правило, бывает скороспелый, а впоследствии скоропортящийся продукт. Что касается современности и актуализации в свете сложившихся ныне в России условий и структуры власти, то вне всякого сомнения. Биографии чекистов сами по себе богаты и интересны, и материал, который не лишен назидательности. Их судьбы, карьеры, принципы, по которым люди отбирались в эти органы, они на самом деле многое нам говорят о сегодняшней правящей элите. Потому что эти принципы и клановости, и кастовости не изменились и по сей день. И поэтому многие люди во власти, чье прошлое мы легко прочитываем, скажем так, даже в коротких биографиях, они на самом деле продукт тоже той системы. И, соответственно, в ментальности своей, привычках и замашках, на мой взгляд, несут самые отвратительные черты советской эпохи.
Владимир Тольц: История советских сыскных, карательных и разведывательных органов, которой ты давно и плодотворно занимаешься, весьма впечатляюща. А галерея их главноначальников - от Дзержинского и Менжинского до Путина и Патрушева - многолика, многообразна и в общем мрачна. - Судьбы часто драматические, финалы часто трагические. Вот твой "последний герой" Иван Александрович Серов, он чем-то отличается от своих коллег - предшественников и последователей - на посту главы КГБ и других эманаций все тех же тайных органов государственных чувств?
Никита Петров: Я бы сказал, что Серову относительно своих предшественников довольно здорово повезло, потому что его не арестовали и не расстреляли, как некоторых бериевцев, и уж тем более он не был подвергнут жестоким репрессиям в предыдущие, еще сталинские годы. А Сталин на расправу с чекистами был и скор, и жесток. В этой связи, кстати, даже смешно, что его ставит на щит нынешнее поколение чекистов. Они даже не понимают, каково им было бы служить при Сталине. Но это так, к слову.
А если сравнивать его судьбу с судьбой последователей, то она, конечно же, сложилась не слишком благоприятно, потому что он был наказан и потом десятилетие, находясь на пенсии, был в забвении, на его имя был наложен запрет. И ни в трудах советских историков того времени, ни в публицистике, ни в мемуаристике мы его, конечно же, не находим. О нем писали только на Западе, да и то в связи только с очень громкими акциями, которые КГБ провел в бытность Серова председателем КГБ. Когда похищались люди, были совершены политические убийства в Германии, например, были убиты лидеры Украинского национального сопротивления Лев Ребет и Бандера.
Владимир Тольц: 19 ноября 1964 г. Из Заявления Серова в Президиум ЦК КПСС с просьбой снять наложенные на него взыскания:
"Я (...) никогда не думал, что после 42 лет службы партии и Родине одна допущенная ошибка на чаше весов перетянет весь труд моей жизни.
Не думал также, что мне придется доказывать, что я не уклонялся в годы Отечественной войны от выполнения священного долга защиты моей Родины, что я не случайный человек в партии и в армии, что я отдаю все силы и здоровье на благо строительства нашего коммунистического общества.
Я не ожидал, что на старости, вот уже в течение двух лет, испытываю оскорбления и унижения вместо товарищеского отношения, о чем я не раз обращался в ЦК".
Владимир Тольц: Я вновь обращаюсь к Никите Петрову - биографу первого возглавителя КГБ Серова.
Знаешь, я с интересом рассматриваю парадные фотографии Ивана Александровича. Наград очень много. Не только советских, но и иностранных. Впрочем, такое изобилие регалий встречалось и у других руководителей КГБ. А вот Герой Советского Союза был на этом посту, кажется, один - Серов (поправь меня, если я ошибаюсь). Так что он такое сделал для страны и режима? За что его так награждали на тех самых постах, где других (и немало) убивали?
Никита Петров: Надо сказать, что в сталинские годы он совершенно случайно попал в систему НКВД. Ведь биография Серова до поступления на службу в НКВД проста и незатейлива. Он делал военную карьеру как многие комсомольцы 20-х, потом в партию, выбрал стезю военного служения, окончил академию Фрунзе в 39-м году. Казалось бы, должен повторить или идти вровень с одним из своих, как утверждают, сокурсников или друзей, хотя, я к сожалению, не нашел этому подтверждения, видимо, они были дружны с Гречко. То есть он мог бы быть генерал-полковником и даже, если бы ему повезло, удостоился бы нескольких строк в военной энциклопедии.
Но, тем не менее, судьба так круто развернулась и в январе 39-го года в обстановке чистки руководства НКВД от ежовских кадров его взяли туда на работу. После этого его карьера тоже могла не слишком стремительно развиваться, но он показал себя старательным учеником. И те должности, которые он занимал, плюс война дали возможность невероятно взлететь и получить, конечно же, большое количество орденов. Скажем, такого иконостаса, как у Серова, у других чекистов даже порой и не было.
А героя Советского Союза у него все же отобрали в 63 году и утверждали, что это звание он получил по блату, только благодаря близости к маршалу Жукову.
Их дружба - это отдельная тема, и их совместное пребывание в послевоенной Германии, вывоз оттуда трофейного имущества, немереное обогащение - это, конечно же, материал для большого расследования или романа. Я, конечно, этому уделяю этому достаточное место, потому что в судьбе Серова это тоже был один из центральных пунктов. Так что говорить о том, что у него было орденов слишком уж много, я бы не стал. У полководцев Великой отечественной их было поболее. Но по сравнению с другими чекистами он отличался в сторону большей осыпанностью наградами.
Владимир Тольц: Я читал прошения Серова, адресованные разжаловавшему его Хрущеву, а затем сменившему Никиту Сергеевича Брежневу. В этих посланиях старательное перечисление собственных заслуг, из коего видно, что Иван Александрович стал одним из чекистских передовиков в осуществлении "массовых мероприятий". С осени 39-го отлавливал и расправлялся на Украине польских националистов и оуновцев, в 40-м "искоренял буржуазный элемент" в Бессарабии, по весне 41-го разоружал Прибалтику, "влившуюся в братскую семью народов", в 42-м отлавливал внутреннего врага на Кавказе, в 43-м расправлялся с калмыками, в 43-м - с поляками, с 45-го занимался изобретателями ФАУ-2, в 50-м Волго-Доном, в 56-м - восставшей Венгрией... В общем, он немало сделал для страны. Но и себя не забывал. Те кто помнят его, говорят, что он (по крайней мере среди чекистов) оказался рекордсменом по вывозу так называемых трофеев и последующей "утилизации" их в собственных, личных целях.
Никита Петров: Он не был исключением в том смысле, что в послевоенной Германии брали все, кому не лень, даже, пожалуй, ленивых на этом поприще не наблюдалось. Другое дело, у кого какие были возможности. Одно дело рядовой солдат, другое дело - офицер и, наконец, совсем уже много возможностей у высшего генералитета. Здесь они, конечно, не только брали, вывозили, но и завидовали друг другу. Отсюда и широкий поток информации, который шел на имя Сталина, каждый старался друг друга опорочить. Скажем, тот же Абакумов, который топил и Жукова и Серова за их обогащение в Германии, тем не менее, он сам тоже, будучи в Германии, вывозил, вагонами причем, имущество. И это ему тоже было поставлено в вину.
В каком-то смысле Сталин смотрел сквозь пальцы на подобные вещи, если только они не переходили определенный рубеж, если только не становились чрезвычайно заметными для окружающих. Так что сказать, что Серов в какую-то сторону отличался или слишком преуспел, я тоже не стал бы. Хотя опубликованная опись имущества, которую Жуков вынужден был сдать в феврале 48 года на склады управления делами Совета министров, впечатляет, между прочим. Но и у некоторых клевретов Серова было изъято довольно большое количество вещей. Кое-кто из них даже был осужден, из 6 начальников оперсектора НКВД, которые в Германии подчинялись Серову, по-моему, трое были арестованы и осуждены. Так что это тоже было небезопасное занятие.
А Серова Сталин помиловал, Серова Сталин трогать не стал по той простой причине, что он ему был нужен. Во-первых, он прекрасно знал о тех выселенных народах и о той роли Серова в этом выселении. И каждая акция выселения, конечно же, увенчивалась орденом для Ивана Александровича. Так что это еще одна из причин, почему орденов так много.
А в послевоенное время для Сталина был довольно важен ГУЛАГ. И Серов, как его куратор, много сделал для того, чтобы тот же самый Волго-Донской канал был пущен в ход. И в 52 году Сталин специально послал Серова на строительство этого канала, прибавив, что если канал не будет пущен в срок, то голова Серова слетит с плеч. Понятно, что после такого напутствия Иван Александрович творил чудеса. И порой основания или шлюзы канала заполнялись водой еще тогда, когда там шли вовсю отделочные работы.
Владимир Тольц: Вместе с героем нашей сегодняшней передачи Иваном Серовым упомянутые его биографом Никитой Петровым недруг Ивана Александровича министр ГБ Виктор Абакумов и друг Серова маршал Жуков составляли удивительное и не всегда понятное сцепление интересов, судеб и характеров. Все они так или иначе оказались жертвами интриг (чужих и своих). Что же проясняет в этом подборка документов, приложенная к книге Никиты Петрова.
Никита Петров: На самом деле это порой даже неожиданная вещь. Потому что принято было считать, что есть сталинское руководство, есть вождь - великий вождь Сталин, с железной дисциплиной в стальных руководящих рядках, собственно говоря, что ж тут можно раскопать? Общество, построенное по такому милитаризованному типу или, как раньше говорили, командно-административной системы: со стороны Сталина команда, административная система выполняет. Оказалось, что в этой иерархии сталинской власти, в этой пирамиде внутри есть очень сильные параллельные борения, интриги и, наконец, просто-напросто борьба, которая идет не на жизнь, а на смерть.
Другое дело, что интересно, и эта борьба характеризует нравы сталинской верхушки: за этим не кроется ничего принципиального. То есть речь не идет о разном понимании стратегического курса страны или каких-то сегодняшних тактических задач, никто из них не сомневался в программных установках, которые выдаются с самого верха. Нет, на самом деле это банальная и тривиальная внутривидовая борьба за место под солнцем, за внимание вождя, за блага, которые распределяются с самого верха. В этом смысле в этой борьбе как раз Серов преуспел.
Его главный недруг Абакумов, которому удалось в достаточной степени скомпрометировать Жукова, ему не удалось скомпрометировать до конца Серова. И в этой борьбе Серов победил, хотя в этом его заслуги нет. В какой-то момент Сталин разочаровался в Абакумове и решил, что Серов в политическом смысле ему будет полезнее и значимее. А Абакумов находился на слишком уж горячем посту. Судьба министров государственной безопасности, как правило, в сталинское время означала очень плохой конец. И я думаю, что такой же конец ждал бы преемника Абакумова Игнатьева. Но просто у Сталина так выходило, что за что бы он ни взялся - за реорганизацию аппарата, за улучшение стиля руководства, у него аресты и расстрелы выходили как-то сами собой при этом. То есть метод лечения государственного аппарата он избирал самый что ни на есть радикальный, почти хирургический.
Владимир Тольц: В истории многолетней борьбы Серова с Абакумовым меня более всего поразила Шифротелеграмма Сталина, направленная 12 сентября 1946 г. из Сочи все тому же Абакумову.
"Мне сообщили, что министерство государственной безопасности ведет слежку за тов. Серовым в Берлине. Если это сообщение верно, прошу Вас немедля распорядиться о прекращении какой бы то ни было слежки за тов. Серовым. Исполнение сообщите. Сталин".
Владимир Тольц: А дальше пространный ответ Виктора Семеновича Абакумова: дескать проверил, нет, не следим... Что все это значит? Абакумов дурил Сталина? Или напраслину на министра ГБ возводил Серов?
Никита Петров: Здесь вопрос терминов. Серов прекрасно понимал, что он окружен вниманием Абакумова и его людей, и они следят за каждым его шагом, они следят за каждым его поступком в Германии. И конечно же, жаловался в сентябре 46 года Сталину об этом. Сталин, конечно же, запросил Абакумова, но он не писал, что источником его сведений является Серов. Как он туманно написал: "мне сообщили" или "как стало известно".
Абакумов в каком-то смысле прав, потому что когда он пишет о том, что за Серовым не ведется слежка, она действительно не ведется, что называется, формальными методами. То есть его люди, люди Абакумова в Германии такого задания от Москвы, конечно же, не получали. То есть формально они за ним приглядывают, что называется, по своему внутреннему убеждению, что Серов представитель чуждого им ведомства и за ним следует присматривать, но это никак не откладывается в виде каких-то формальных бумаг. Они докладывают, может быть, устно Абакумову. Так, как слежка за простыми гражданами, за Серовым, конечно же, не велась. Не потому, что он такая заметная фигура, не потому, что он был кандидатом в члены ЦК ВКП(б) (кстати говоря, формально для слежки за таким человеком нужно было получать санкцию Сталина". И Абакумов никак не мог Сталину написать, что подобное наблюдение он ведет по собственной инициативе. Но, тем не менее, он его вел.
Сталин тоже прекрасно понимает правила игры. Когда он получает отписку Абакумова, который пишет о расследовании, о том, что всех в Германии спросил, и СМЕРШ, и людей из военной администрации, прикомандированных туда сотрудников НКГБ, и те в один голос говорили и из СМЕРШа, и из разведки, что нет, мы за Серовым не следим, конечно же, это было лукавство. Любой проступок Серова, который мог бы быть выгодно подан Сталину как провал или промашка, конечно, был бы зафиксирован.
Владимир Тольц: Я вновь обращаюсь к Никите Петрову - исследователю истории советских органов безопасности, ныне выступающему в роли биографа первого председателя КГБ Ивана Серова.
Мы знаем, история никого ничему не учит. И остается при этом поучительной. В чем, по-твоему, поучительность этой печальной истории, истории Ивана Александровича Серова для читателей, и, в частности, его коллег, тех, кто служит в конторе, которую он некогда возглавлял, тех, кто пользуется твоими сочинениями, как справочниками по истории своей корпорации?...
Никита Петров: Вообще-то я ставил перед собой цель рассказать об эпохе через биографию, через судьбу отдельного человека. Мне представляется, что такой путь наиболее интересен для читателя, и поэтому я старался сделать, кстати говоря, само повествование предельно понятным и несложным. Хотя в книге, конечно, есть весь необходимый научно-справочный аппарат и ссылки, указатель имен и так далее. Что касается поучительности, то в этом как раз она и состоит: человек в эпохе, человек в сталинской системе. Вроде бы винтик, но на самом деле мы понимаем, что эти винтики между собой как-то взаимодействуют, происходит подковерная борьба. И мне казалось, что это сделать необходимо.
Что касается справочников - это ведь чаще всего сухая и скучная литература. Я не буду преувеличивать их значение, они, безусловно, важны. Потому что даже просто фактология, даже просто послужные списки человека, который служил в системе, а тем более коллекция таких послужных списков, скажем, о чекистах определенного периода, она сама по себе дает богатейший материал. Оттого и ценится, кстати, оттого и справочники живут дольше, чем какие-то монографии. Монографии часто не содержат достаточного количества имен и достаточно интересных рассказов об этих людях. Чаще говорят о событиях, о каких-то проведенных операциях, но без людей, без конкретных людей и их судеб это довольно на самом деле бледно. А вот рассказать уже потом, что за этими сухими строчками биографии, которые мы даем в справочнике, мне, конечно же, тоже хочется. Поэтому я надеюсь, что помимо Серова еще займусь написанием биографий других каких-либо видных чекистов, действующих в другие эпохи, чтобы через эти биографии и рассказывая об этих людях и судьбах рассказать и о событиях, в которых они участвовали.
Конечно, в биографии Серова мне не удалось рассказать все, что связано с его деятельностью на посту председателя КГБ, да это и невозможно, это был бы иной объем издания. И конечно, не удалось охватить подробно все мероприятия, в которых он участвовал. Но, по крайней мере, выделить главное, понять, в чем стержень его биографии в борьбе с Абакумовым, в борьбе за место под солнцем, наконец наказание, которое он получил от Хрущева. Кстати говоря, на мой взгляд, вполне гуманное. Хрущев, в отличие от Сталина, его не репрессировал, не расстрелял, а всего лишь на всего выгнал с работы, понизил в звании и отправил работать на второстепенную военную должность. А вот уже при Брежневе, когда Хрущев был снят, Серов был исключен из партии. Но опять же он не был репрессирован и жил вполне скромной жизнью пенсионера, имея и дачу и квартиру в Доме на набережной. В общем-то, я бы сказал так, грех жаловаться.
Хотя повод, который был избран для расправы с Серовым, конечно, тоже отчасти и смехотворен - это известное дело Пеньковского. А Серов был обвинен в том, что он способствовал вторичному устройству Пеньковского на работу в ГРУ, а Пеньковский в свою очередь был дружен с семьей Серова. Так что, не знаю, в другие времена, в другие эпохи такие связи очень плохо кончаются, а вот в хрущевско-брежневскую эпоху Серову, можно сказать, повезло.
И конечно же, следует сказать, что вообще сама по себе биография Серова поучительна тем, что человек, который прошел такой путь и, в конце концов, возглавил мощнейшую тайную полицию КГБ, а потом возглавлял главное разведывательное управление, о котором по сей день ходит немало легенд, он в общем-то достоин внимания и, конечно же, он не должен быть незаслуженно забытым. Как ни странно, до сих пор о Серове очень мало пишут. Это тоже одна из причин, почему мне хотелось рассказать о нем.
Владимир Тольц: Это был Никита Васильевич Петров - историк советских карательно-сыскных органов, автор первой научной биографии первого главы КГБ Ивана Серова, стыдливо "позабытого" его преемниками. А напрасно! Конечно, "никого еще опыт не спасал от беды", но и беспамятство тоже...