Архивный проект. Часть 35. Фридрих Ницше
О Ницше я вспоминаю (почти исключительно), гуляя по Британскому музею. Там, за древнеегипетскими залами, есть два довольно длинных коридора (у которых, в свою очередь, еще и свои закутки и комнатки) с Древней Ассирией. Вход в древнеассирийские коридоры охраняют чудища из царского дворцового комплекса в Ниневии; внутри – бесконечные каменный барельефы, снятые британскими археологами со стен этого и других комплексов. На барельефах – бесконечные бородатые цари и их бородатые вельможи, слуги, солдаты истребляют бесконечных львов (как на лоне природы, так и на специальных аренах, куда несчастных животных, пойманных в лесах и пустынях, привозили в клетках). Еще они же ведут бесконечные войны, осаждая и захватывая вражеские города, убивают их жителей, а оставленные в живых вереницами несут ассирийскому царю дары, важной частью которых являются и они сами. Естественно, на этих барельефах соблюдена иерархия размеров: самый большой – царь, чуть поменьше – его военачальники, еще меньше – его слуги и солдаты, а также вражеские солдаты и мирные жители неприятельских земель. Львы где-то ближе к верхней категории – они сильные, мощные, убить льва есть прерогатива царя, как самого сильного и могущественного существа в мире. В этом мире нет людей; пишу это безо всякого осуждения или, наоборот, восхищения – исключительно ради констатации. Здесь, в этом строго иерархическом мире, существуют функции, освященные богами и наделенные отчасти магическими прерогативами. Главный источник власти – и вообще всего мира – это сила, носителями и распорядителями которой назначены цари. В этом качестве они истребляют своих конкурентов – львов и других царей.
Люди, бродящие сегодня по древнеассирийским залам Британского музея, в большинстве своем вряд ли понимают, что именно видят перед собой. Не по глупости, конечно, или недостатку образования, а по совсем иной причине – просто они живут в совершенно ином мире, где господствует совершенно иная система ценностей. В центре ее – человек, с его страданием, нуждами, с его психологией и стремлением к счастью. Главное – с его свободой, которая определяется скорее через рамки ее, нежели посредством наполнения пространства внутри рамок. Современный мир, даже в самом его невыносимо-отвратительном изводе, вроде русской тюрьмы или многонациональной корпорации, сложился вокруг этой системы ценностей – даже в том случае, когда он ее попирает или отвергает. В основе этого мира, уж извините за банальность, лежит комбинация античности и христианства (Лев Шестов называл это "Афины и Иерусалим"), над которой надстроено здание Ренессанса, Реформации и Просвещения. Древняя Ассирия – совсем о другом, совершенно.
Именно поэтому подобные "миры" (обычно очень древние и не шибко известные) так привлекали разного рода европейских ниспровергателей. Главным из ниспровергателей, безусловно, был Ницше; не знаю, посещал ли он Британский музей, разглядывал ли древнеассирийские барельефы, но если да, то они ему должны были понравиться. На них – его идеальный мир, без людских чувств, без сострадания, без психологии, без Христа, без демократии, тот, о котором он, порождение европейского XIX века, где все вышеперечисленное было, мечтал.
А все дело в поисках так называемых "основ жизни". Когда еще был жив Бог (или "боги", "идолы", по ницшевской терминологии), эта основа была понятна и ясна, особенно ее происхождение. После Века Просвещения понадобилось еще около ста лет, чтобы понять – надо искать замену. В предыдущих свободовских аудиобеседах Пятигорский показывает, как это делали Гегель (с его Абсолютным Духом), Шопенгауэр (с его "волей"), – теперь черед дошел до Ницше. Слабый нервами кабинетный мыслитель Ницше преклонялся перед силой, которая должна излечить слабый нервами современный западный мир; речь не о том, чтобы излечиться, нет, оказывается, следует заявить, что болезни просто нет, назвать себя древним ассирийцем, древним персом, Дионисом, Заратустрой, кем угодно, лишь бы выйти из надоедливого, душного, вульгарного контекста. И стать белокурой бестией. Кьеркегор подобной слабости не допускал; драма, трагедия мира и христианства проходила в его сознании, там он ее и решал. Ницше вытащил на всеобщее обозрение свою истерию и поставил ее во вселенском масштабе, на манер вагнеровских опер, с грохотом горных обвалов, мельканием молний и завывающими речитативами. Фридрих оказался лучшим художником, нежели Рихард; влияние последнего сегодня ограничено исключительно сферой любителей оперной музыки, контекстом норковых шуб, дорогих духов, смокингов и ледяного шампанского. Ницше же породил армии мелких заратустр самого разного пошиба, гораздо больше, чем Бродский – провинциальных поэтических резонеров. А это что-то да значит.
Антиэстетизм Ницше – типичное проявление буржуазного эстетизма второй половины XIX века, на переходе от романтизма к позднему романтизму. Ницше называет "эстетизм" одним из факторов, "ослабляющих силу"; но, как отмечает здесь Пятигорский, не кто иной, как этот философ, занимался тем, что можно назвать "эстетизацией чувства". Антиинтеллектуализм Ницше – того же примерно происхождения; борьба же с христианством (и, в частности, с якобы унижающим нас "состраданием") есть следствие банальной путаницы, случившейся в голове Ницше: лютеранское ханжество он принял за религию любви и страдания.
Вышенаписанное ни в коем случае не является еще одной (среди тысяч других) попыткой "развенчать Ницше"; наоборот, я пытаюсь понять его происхождение, как Ницше устроен, что ли. Все-таки, речь идет о философе, который когда-то произвел на меня (и миллионы других) огромное впечатление; да и сейчас, честно говоря, продолжает производить.
Беседа Александра Моисеевича Пятигорского о философии Фридриха Ницше прозвучала в эфире Радио Свобода 1 апреля 1977 года.
Проект "Свободный философ Пятигорский" готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста "Свободы" Ольги Широковой, являющейся соавтором всего начинания.
Все выпуски доступны здесь
Люди, бродящие сегодня по древнеассирийским залам Британского музея, в большинстве своем вряд ли понимают, что именно видят перед собой. Не по глупости, конечно, или недостатку образования, а по совсем иной причине – просто они живут в совершенно ином мире, где господствует совершенно иная система ценностей. В центре ее – человек, с его страданием, нуждами, с его психологией и стремлением к счастью. Главное – с его свободой, которая определяется скорее через рамки ее, нежели посредством наполнения пространства внутри рамок. Современный мир, даже в самом его невыносимо-отвратительном изводе, вроде русской тюрьмы или многонациональной корпорации, сложился вокруг этой системы ценностей – даже в том случае, когда он ее попирает или отвергает. В основе этого мира, уж извините за банальность, лежит комбинация античности и христианства (Лев Шестов называл это "Афины и Иерусалим"), над которой надстроено здание Ренессанса, Реформации и Просвещения. Древняя Ассирия – совсем о другом, совершенно.
А все дело в поисках так называемых "основ жизни". Когда еще был жив Бог (или "боги", "идолы", по ницшевской терминологии), эта основа была понятна и ясна, особенно ее происхождение. После Века Просвещения понадобилось еще около ста лет, чтобы понять – надо искать замену. В предыдущих свободовских аудиобеседах Пятигорский показывает, как это делали Гегель (с его Абсолютным Духом), Шопенгауэр (с его "волей"), – теперь черед дошел до Ницше. Слабый нервами кабинетный мыслитель Ницше преклонялся перед силой, которая должна излечить слабый нервами современный западный мир; речь не о том, чтобы излечиться, нет, оказывается, следует заявить, что болезни просто нет, назвать себя древним ассирийцем, древним персом, Дионисом, Заратустрой, кем угодно, лишь бы выйти из надоедливого, душного, вульгарного контекста. И стать белокурой бестией. Кьеркегор подобной слабости не допускал; драма, трагедия мира и христианства проходила в его сознании, там он ее и решал. Ницше вытащил на всеобщее обозрение свою истерию и поставил ее во вселенском масштабе, на манер вагнеровских опер, с грохотом горных обвалов, мельканием молний и завывающими речитативами. Фридрих оказался лучшим художником, нежели Рихард; влияние последнего сегодня ограничено исключительно сферой любителей оперной музыки, контекстом норковых шуб, дорогих духов, смокингов и ледяного шампанского. Ницше же породил армии мелких заратустр самого разного пошиба, гораздо больше, чем Бродский – провинциальных поэтических резонеров. А это что-то да значит.
Антиэстетизм Ницше – типичное проявление буржуазного эстетизма второй половины XIX века, на переходе от романтизма к позднему романтизму. Ницше называет "эстетизм" одним из факторов, "ослабляющих силу"; но, как отмечает здесь Пятигорский, не кто иной, как этот философ, занимался тем, что можно назвать "эстетизацией чувства". Антиинтеллектуализм Ницше – того же примерно происхождения; борьба же с христианством (и, в частности, с якобы унижающим нас "состраданием") есть следствие банальной путаницы, случившейся в голове Ницше: лютеранское ханжество он принял за религию любви и страдания.
Вышенаписанное ни в коем случае не является еще одной (среди тысяч других) попыткой "развенчать Ницше"; наоборот, я пытаюсь понять его происхождение, как Ницше устроен, что ли. Все-таки, речь идет о философе, который когда-то произвел на меня (и миллионы других) огромное впечатление; да и сейчас, честно говоря, продолжает производить.
Беседа Александра Моисеевича Пятигорского о философии Фридриха Ницше прозвучала в эфире Радио Свобода 1 апреля 1977 года.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Проект "Свободный философ Пятигорский" готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста "Свободы" Ольги Широковой, являющейся соавтором всего начинания.
Все выпуски доступны здесь