На зрителя, воспитанного в русской культуре и выросшего в русском пейзаже, Мунк действует магнетически. Ты мгновенно ощущаешь эмоциональный резонанс. Краски, мотивы, сюжеты – все кажется до крика знакомым: жадная, чрезмерная интенсивность, свойственная короткому северному лету, невыносимая смесь жизни и смерти, талант, болезненный, как заусеница.
Я давно знаю, что с Норвегией что-то не так. Казалось бы, что общего у России с этим маленьким отдаленным народом? Всего-то ленточка общей границы. Но между соседями существует таинственная симпатия. О взаимной тяге двух северных народов проникновенно писал Пришвин: "У русских есть какая-то внутренняя связь с этой страной. Что-то есть такое, почему Норвегия нам дорога и почему можно найти для нее уголок в сердце, помимо рассудка".
В XIX веке норвежцы сделали для культуры необычайно, непропорционально много. В Норвегии родились Ибсен, Гамсун, Григ, и еще – великий северный художник Эдвард Мунк. Все они разоблачают вымысел о рыбьей крови скандинавов. На полотна Мунка выплескиваются те же страсти, которыми кипит проза Гамсуна и музыка Грига. И дело не только в картинах с экспрессионистскими названиями "Крик", "Тревога", "Ревность". Особым ужасом выделяются картины с внешне спокойными сюжетами: пристойно одетые горожане на фоне патриархального городка во фьордах. Чувствуется, что спокойствие это – жуткая липа. Что стоит отвернуться, как эти тучные люди в визитках обнажат вурдалачьи зубы. В картинах Мунка есть что-то от классического американского триллера. Чем больше умиротворенности в начале, тем больше потустороннего ужаса в конце фильма. Стоит приглядеться к его непристойной "Мадонне", чтобы понять: зрителю улыбается удовлетворенный труп.
Мунк писал внутренний мир человека, но на изображенной им мятущейся душе отразились внешние впечатления от родного художнику пейзажа. Говоря иначе, фьорды.
В принципе, фьорд – всего лишь ущелье, заполненное водой. Но вода эта такого чернильного цвета, что в нее можно макать перо и писать саги. И горы отливают почти черным, но все же зеленым. И снежные вершины. И нигде ни одной прямой линии. Сплошные извивы, завихрения. В пейзаже разлита такая бешеная турбулентность, что, даже стоя на месте, не перестаешь мчаться по изгибам фьорда. Этот парадокс – застывшее движение – изобразил на своих лучших – экспрессионистских – полотнах Мунк. Раньше физиков открыв волновую природу мира, художник "зарядил" свои фигуры энергией ужаса, которая разрушает обычные каналы восприятия. Не только в знаменитом "Крике" – на всех шедеврах его ранней поры мы видим голос и слышим пейзаж.
Дойдя до предела выразительности, доступной живописи, Мунк сам не выдержал напряжения. Внутренний мрак этих картин отравил их автора. В 44 года художник попал в психиатрическую клинику, где целый год его лечили от алкоголизма и безумия. После этого Мунк прожил еще 36 трезвых лет. Но вместе с пороками исчез и его гений. Вторая половина долгой жизни (1863–1944) была полна добротными полотнами: лесные виды, автопортреты, жанровые сценки – как в любом музее. Эти работы будто сделаны другой кистью.
Свой "Крик" Мунк услышал и увидел, когда стоял на пороге, прощаясь с разумом. Не поэтому ли именно эта картина стала эпиграфом к ХХ веку, воплотившему в своей страшной истории предчувствия норвежского художника?
Я давно знаю, что с Норвегией что-то не так. Казалось бы, что общего у России с этим маленьким отдаленным народом? Всего-то ленточка общей границы. Но между соседями существует таинственная симпатия. О взаимной тяге двух северных народов проникновенно писал Пришвин: "У русских есть какая-то внутренняя связь с этой страной. Что-то есть такое, почему Норвегия нам дорога и почему можно найти для нее уголок в сердце, помимо рассудка".
В XIX веке норвежцы сделали для культуры необычайно, непропорционально много. В Норвегии родились Ибсен, Гамсун, Григ, и еще – великий северный художник Эдвард Мунк. Все они разоблачают вымысел о рыбьей крови скандинавов. На полотна Мунка выплескиваются те же страсти, которыми кипит проза Гамсуна и музыка Грига. И дело не только в картинах с экспрессионистскими названиями "Крик", "Тревога", "Ревность". Особым ужасом выделяются картины с внешне спокойными сюжетами: пристойно одетые горожане на фоне патриархального городка во фьордах. Чувствуется, что спокойствие это – жуткая липа. Что стоит отвернуться, как эти тучные люди в визитках обнажат вурдалачьи зубы. В картинах Мунка есть что-то от классического американского триллера. Чем больше умиротворенности в начале, тем больше потустороннего ужаса в конце фильма. Стоит приглядеться к его непристойной "Мадонне", чтобы понять: зрителю улыбается удовлетворенный труп.
Мунк писал внутренний мир человека, но на изображенной им мятущейся душе отразились внешние впечатления от родного художнику пейзажа. Говоря иначе, фьорды.
Дойдя до предела выразительности, доступной живописи, Мунк сам не выдержал напряжения. Внутренний мрак этих картин отравил их автора. В 44 года художник попал в психиатрическую клинику, где целый год его лечили от алкоголизма и безумия. После этого Мунк прожил еще 36 трезвых лет. Но вместе с пороками исчез и его гений. Вторая половина долгой жизни (1863–1944) была полна добротными полотнами: лесные виды, автопортреты, жанровые сценки – как в любом музее. Эти работы будто сделаны другой кистью.
Свой "Крик" Мунк услышал и увидел, когда стоял на пороге, прощаясь с разумом. Не поэтому ли именно эта картина стала эпиграфом к ХХ веку, воплотившему в своей страшной истории предчувствия норвежского художника?