Смола из коттеджа Дерека Джармена
В феврале 2014 года исполнится 20 лет со дня смерти Дерека Джармена, британского кинорежиссера, художника и активиста, выступавшего за права сексуальных меньшинств. К этой дате приурочен ряд публикаций, показов и выставок, одна из которых, “Черные картины”, прошла в галерее Wilkinson, в районе Лондона, некогда бывшем частью глухого Ист-Энда, а в 90-е освоенном молодыми британскими художниками, с легкой руки которых старые склады превратились в храмы искусства.
Кураторы галереи условно записали выставленные 16 вещей, сделанные с 1982 по 1991 год, в картины, отметив, что сам Джармен называл их коллажами и конструкциями. При виде этих работ напрашиваются сравнения с ассамбляжами, комбинациями, а если выйти за пределы искусствоведческой терминологии – с предметами культа, созданными основателем некой персональной религии. Все они вписаны в рамки полотен, на которых живописные средства соседствуют с коллекцией найденных объектов.
Черный, давший выставке название, – смола, та самая, которой пропитаны стены рыбацкого коттеджа в Дандженесе, деревушке на южном побережье Англии, куда Джармен переехал, узнав о том, что болен СПИДом. Диагноз-приговор прозвучал в конце 1986-го; 44-летнему авангардисту, автору фильмов “Себастьян”, “Юбилей”, “Буря”, “Караваджо”, оставалось жить чуть больше семи лет. За это время он снял шесть полнометражных картин (в их числе – “Витгенштейн”, “Эдвард II” и “Военный реквием”), несколько музыкальных клипов, написал около десятка книг и создал поразительный сад, растущий на просоленной гальке – другой почвы на мысе Дандженес нет. Это место, где работает атомная электростанция и стоит закрытой еще одна, уникально в экологическом отношении: природный заповедник, где земля в буквальном смысле уходит из-под ног, нашпигованный секретными объектами, большинство из которых давно бездействует. Критики нередко писали о том, что Дерек Джармен превратил себя в Gesamtkunstwerk, тотальное произведение искусства, подразумевающее синтез жизни и творчества; решение жить на краю света, в пустыне с апокалиптическим ландшафтом, среди руин несостоявшегося будущего, в домике с цитатой из стихотворения Джона Донна на стене, подтверждает эту точку зрения.
Сад Джармена послужил импульсом к созданию одноименного фильма; элементы его прослеживаются и в работах, включенных в выставку. Вделанные в смолу обломки выброшенного на берег мусора, подобно материалам, пошедшим на скульптуры в саду, были найдены во время прогулок, которые художник совершал в любую погоду, пока хватало сил. На картине “Перспектива” (Prospect – так называется коттедж Джармена, где и сейчас живет его партнер Кит Коллинз) сухие колючие ветки отгораживают зрителя от перепутанных четок, а рядом, под рукой – прочная на вид петля. Другие объекты, прилепленные к смоле или зажатые под растрескавшимся стеклом, – смятые жестяные банки, иссушенные кости, обручальные кольца, викторианские фотоснимки, использованные презервативы – составляют сложную иконографию, не допускающую однозначных прочтений ни в чем, кроме одной линии.
Тема гомосексуальности, без которой невозможно представить себе творчество Джармена, нередко перекликается у него с размышлениями о религии. Так, в первом своем полнометражном фильме режиссер обратился к истории Святого Себастьяна, изобразив мученичество и смерть христианского святого на фоне мира, наполненного гомоэротическими переживаниями. Некоторые исследователи творчества Джармена считают, что он был атеистом и нападал в своих работах на религию в любом ее проявлении. Но в дневниковой записи художника, где он вспоминает: “Для того чтобы отвлечь нас от искушений плоти, в ход пускали мутное, мускулистое “христианство”, – последнее слово заключено в кавычки не случайно.
Считается, что золото интересовало Джармена, поскольку он увлекался алхимией. Другое возможное объяснение – пример Ива Кляйна, который продавал свою “нематериальную живописную чувствительность” в обмен на золотую фольгу, а затем, чтобы подчеркнуть нематериальность сделки, бросал листки в Сену. В своей последней режиссерской работе, фильме “Синева” (Blue), снятом за четыре месяца до смерти, автор, к тому времени начавший слепнуть, использовал идею монохромных полотен Кляйна: в течение часа с лишним зритель видит лишь синий экран, а за кадром звучит рассказ о болезни Джармена, напоминающий поэму в прозе. В том же 1993 году вышла книга “Хрома” (Chroma), где Джармен говорит об интерпретациях различных цветов в живописи, упоминая, в частности, Кляйна и особую роль синего; однако именно в главе, посвященной черному, наиболее убедительно звучат личные мнения художника и ярче всего демонстрируется его отказ от традиционных типов восприятия. Для Джармена этот цвет – символ веры: “Неужели черный безнадежен? Разве не правда, что у каждого грозового облака есть обратная, светлая сторона? В черном кроется возможность надежды”.
Кураторы галереи условно записали выставленные 16 вещей, сделанные с 1982 по 1991 год, в картины, отметив, что сам Джармен называл их коллажами и конструкциями. При виде этих работ напрашиваются сравнения с ассамбляжами, комбинациями, а если выйти за пределы искусствоведческой терминологии – с предметами культа, созданными основателем некой персональной религии. Все они вписаны в рамки полотен, на которых живописные средства соседствуют с коллекцией найденных объектов.
"Черная вдова" Courtesy of the Derek Jarman Estate and Wilkinson Gallery, London Photography by Peter White
Черный, давший выставке название, – смола, та самая, которой пропитаны стены рыбацкого коттеджа в Дандженесе, деревушке на южном побережье Англии, куда Джармен переехал, узнав о том, что болен СПИДом. Диагноз-приговор прозвучал в конце 1986-го; 44-летнему авангардисту, автору фильмов “Себастьян”, “Юбилей”, “Буря”, “Караваджо”, оставалось жить чуть больше семи лет. За это время он снял шесть полнометражных картин (в их числе – “Витгенштейн”, “Эдвард II” и “Военный реквием”), несколько музыкальных клипов, написал около десятка книг и создал поразительный сад, растущий на просоленной гальке – другой почвы на мысе Дандженес нет. Это место, где работает атомная электростанция и стоит закрытой еще одна, уникально в экологическом отношении: природный заповедник, где земля в буквальном смысле уходит из-под ног, нашпигованный секретными объектами, большинство из которых давно бездействует. Критики нередко писали о том, что Дерек Джармен превратил себя в Gesamtkunstwerk, тотальное произведение искусства, подразумевающее синтез жизни и творчества; решение жить на краю света, в пустыне с апокалиптическим ландшафтом, среди руин несостоявшегося будущего, в домике с цитатой из стихотворения Джона Донна на стене, подтверждает эту точку зрения.
"Загробная жизнь" Courtesy of the Derek Jarman Estate and Wilkinson Gallery, London Photography by Peter White
Сад Джармена послужил импульсом к созданию одноименного фильма; элементы его прослеживаются и в работах, включенных в выставку. Вделанные в смолу обломки выброшенного на берег мусора, подобно материалам, пошедшим на скульптуры в саду, были найдены во время прогулок, которые художник совершал в любую погоду, пока хватало сил. На картине “Перспектива” (Prospect – так называется коттедж Джармена, где и сейчас живет его партнер Кит Коллинз) сухие колючие ветки отгораживают зрителя от перепутанных четок, а рядом, под рукой – прочная на вид петля. Другие объекты, прилепленные к смоле или зажатые под растрескавшимся стеклом, – смятые жестяные банки, иссушенные кости, обручальные кольца, викторианские фотоснимки, использованные презервативы – составляют сложную иконографию, не допускающую однозначных прочтений ни в чем, кроме одной линии.
Дерек Джармен
Джармен, никогда не скрывавший своей сексуальности, считал своим долгом привлекать внимание к проблемам, с которыми приходилось сталкиваться гомосексуалам в обществе, привыкшем в лучшем случае замалчивать их существование. На это решались далеко не многие публичные фигуры в Британии. Когда на смену свингующим 60-м пришли сперва мрачные 70-е, а затем эпоха тэтчеризма, именно тогда был принят 28-й пункт законодательного акта, по которому запрещалось “распространять знания о гомосексуализме”, – активизм подобного рода превратился в дело, требующее мужества. В своих дневниках, вышедших в 1992 году под названием “Современная натура” (Modern Nature), Джармен вспоминал о посещении врача, который советовал ему не распространяться о своем диагнозе. Узнав, чем он болен, люди начинали смотреть на него, как на покойника. “Но это лишь удваивает мою решимость выжить, найти дыру в тюремном заборе, которым оградило себя общество, и выскочить в нее”, – писал он. Сад в Дандженесе не обнесен оградой – земля, усыпанная галькой, утыканная пучками растений и фаллическими скульптурами, тянется до самого горизонта.Courtesy of the Derek Jarman Estate and Wilkinson Gallery, London Photography by Peter White
Тема гомосексуальности, без которой невозможно представить себе творчество Джармена, нередко перекликается у него с размышлениями о религии. Так, в первом своем полнометражном фильме режиссер обратился к истории Святого Себастьяна, изобразив мученичество и смерть христианского святого на фоне мира, наполненного гомоэротическими переживаниями. Некоторые исследователи творчества Джармена считают, что он был атеистом и нападал в своих работах на религию в любом ее проявлении. Но в дневниковой записи художника, где он вспоминает: “Для того чтобы отвлечь нас от искушений плоти, в ход пускали мутное, мускулистое “христианство”, – последнее слово заключено в кавычки не случайно.
"Веселое времечко" Courtesy of the Derek Jarman Estate and Wilkinson Gallery, London Photography by Peter White
В работах, выставленных в галерее Wilkinson, речь идет о страданиях людей, которым заказан вход в общедоступный рай; использование католических символов подчинено здесь в первую очередь этой идее. На картине Smashing Times – название можно перевести как “Веселое времечко”, можно услышать в нем описание грубого секса или звук стекла, разбиваемого молотком, последний же напомнит слова Джармена о том, что болезнь разнесла его мир на множество осколков, – ноги распятого Христа прикрыты тюбиком из-под лубриканта. В “Загробной жизни” (Afterlife) на холсте под тем же углом расположен не крест, а фигура с раскинутыми зеркальными крыльями: этот мученик страдает за собственную веру, созданию которой посвящена вся его жизнь, до и после смерти. Прежде чем вымазать полотна смолой, художник покрывал их сусальным золотом, виднеющимся по краям, словно фрагменты нимба. “Золотой – не цвет, – писал Джармен, – но он, подлаживаясь к цветам, помогает им проявиться”."Перспектива" Courtesy of the Derek Jarman Estate and Wilkinson Gallery, London Photography by Peter White
Считается, что золото интересовало Джармена, поскольку он увлекался алхимией. Другое возможное объяснение – пример Ива Кляйна, который продавал свою “нематериальную живописную чувствительность” в обмен на золотую фольгу, а затем, чтобы подчеркнуть нематериальность сделки, бросал листки в Сену. В своей последней режиссерской работе, фильме “Синева” (Blue), снятом за четыре месяца до смерти, автор, к тому времени начавший слепнуть, использовал идею монохромных полотен Кляйна: в течение часа с лишним зритель видит лишь синий экран, а за кадром звучит рассказ о болезни Джармена, напоминающий поэму в прозе. В том же 1993 году вышла книга “Хрома” (Chroma), где Джармен говорит об интерпретациях различных цветов в живописи, упоминая, в частности, Кляйна и особую роль синего; однако именно в главе, посвященной черному, наиболее убедительно звучат личные мнения художника и ярче всего демонстрируется его отказ от традиционных типов восприятия. Для Джармена этот цвет – символ веры: “Неужели черный безнадежен? Разве не правда, что у каждого грозового облака есть обратная, светлая сторона? В черном кроется возможность надежды”.