Бежать, идти, плыть, лететь, карабкаться, глазеть, бояться, восхищаться, критиковать, шутить и смеяться, спрыгивать и залезать, дивиться и бояться, быстро засыпать и быстро просыпаться, крепиться, не ослабеть, не подкачать. Не обожраться и не обпиться, а если случится, то держаться. Бояться! Все запомнить и понять. Вот каков он, золотой кодекс дружеской поездки в жестком кратковременном режиме.
Рассказ о начале путешествия Галины Быстрицкой – "Шестой среди великих"
Двадцать километров – и пограничный пикет, начинается территория Мексики. Каморки и халупы. Посреди кучи мусора – розовокрашенный новопостроенный особняк (узнаю этот стиль!). Горы с колючками разных оттенков красного, коричневого, серого, наивно-примитивное граффити, здоровенный Иисус торчит на вершине, чтоб было видно отовсюду, раскрыл объятия, покрашен дико весело, ядрено. Люди в широкополых глубоких шляпах, лиц не видно. Лошадей палит солнце. По правую руку бежит белая кайма океанского прилива. Один берег, одна земля, климат тот же, расстояние всего-то ничего, а какая разница! Рынок портовый, анилиновый раскрас товаров на прилавках: сумок, шляп, другого пластмассового суррогата. Проходящий рыбацкий персонаж похлопал по плечу, good luck!
Прогулочные катера, паромы, тягачи, рыбацкие боты. Пеликаны на деревянной ленте причала. Изредка выныривает одинокий котик. Пять молодых французов расплылись в улыбке на верхней палубе при нашем приближении. Два американца, японец, мексиканцы, французы и мы – интернациональная идиллия. Капитан – седобровый старик, похожий на капитана с Сольмара, с которым ходили к Сокорро. Фирменный стиль. Ждали на выходе, два буксира разворачивали к причалу, тыкая в бочину, здоровенный сухогруз. Смотрели и в объектив, и в бинокль, но так и не поняли, из какой страны. Холодный ветер, качает. Вкусная мексиканская еда. И поплыли, и закачало. Народ погрустнел и рассосался, японец посидел над тарелкой салата, не смог. Наконец-то посмотрела Тарантино, "Джанго освобожденный". В Нью-Йорке буду вспоминать.
У острова. Перестало качать. Шли практически сутки. Солнце. Пришли акулы. Котики кричат. Маска течет. Забыла, что ее надо заправлять под шлем. С борта интереснее. Команда работает отлично. Тейбл-ток. Адвокат из Мехико. Парень из Калифорнии. Облако, как над Столовой в Капе. Полдня клонило в сон. Клетка. Прикормка. Досмотрели "Джанго". Фрукты. Вино. Звезды. С темного берега кричат котики, как овцы в горах в отаре. Тревожно. Если мелькнет огонек с безмолвного склона – можно спятить, ибо остров заведомо необитаем.
Акула с поверхности красивее смотрится. Прыгнуть хочется неимоверно (что и исполнили французы в последний вечер, после вина и травы, в черную смоль воды, за борт). Лучи играют, ломая изображение. Волна облачного тумана так и стоит, подняв гребень, у правого мыса. Метеостанция или просто научная точка. Длинное имя человека: Мигель Хуандос Розамундос, par exemple, или что-то в этом роде.
Пришла новая большая белая. Наверное, у них разошлась молва, что кормят на халяву. Банальные мысли о вечности.
Котики и львы с ужасно грустными глазами с далеких островов теперь вот перед тобой. Такие беззащитные, что невозможно не вспомнить, как их нещадно били, веками. И понятно, почему в этих водах белые акулы хороводы нарезают, "шведский стол всегда накрыт". Малыши так или иначе когда-нибудь полезут в
воду. Хотя своими глазами видела, как котик на неактивный выпад акулы ринулся на нее с ответной атакой и продолжил свое свободное кружение. Гармония и равновесие. Так бы или тех, или других уже давно не осталось. Вода 22, прозрачная. У берега между камней оранжевые аквариумной красоты рыбки, редко голубые. Совсем из другой оперы, аскетизму места не соответствуют. Зеленая патина водорослей. Золотой котик один на камне, как изгой. Золото не приносит счастья. Лас-Вегас это подтвердит. Красота скалистых обрезов, углублений, складок, пещерные кружева, поток солнечных лучей, льющих через край горы навстречу, топит очертания вершин. Ранний вечер. Здесь высокие деревья растут по самой верхней кромке горных спин, как ни странно. Ниже только сухая трава между осыпями. Заманчиво маячит вышка научной станции. Посмотреть бы на этого одинокого ученого. У людей из обоймы отшельников глаза глубокие, как прибрежные местные воды.
Первый день в клетке на поверхности. Вылезай, когда хочешь. Во второй так и смотрели все на часы, замерзли. Глубина 10 метров. 40 мин. Ходили 3-4 штуки, близко. Глаза тусклые, черно-плоские. У рифовых как у кошек, когда те на свет щурятся. Здесь жутковатые, без выражения. Клетку трясет, все время кажется, что оборвется трос. Как острогой, один матрос из команды ловит крюком мельтешащую у борта рыбу, и она тут же превращается в корм для чаек, котиков и акул. Запах свежей крови. Чайки целый день качаются на волнах. Акула подкрадывается, но птице каждый раз удается взлететь прямо из-под носа.
Вечернее барбекю, последний вечер у острова. Кричат и кричат котики, мамы выкликают детей, дети обозначают свое место. В воде они отфыркиваются как брылястые мужики. Там слоны, здесь одна малышня, золотой на своем привилегированном камне. В одиночестве. Прокатились на лодке вблизи береговой линии. Выброшенный прибоем спасательный круг, совсем новый. А кто в нем был и не добрался до берега? Опять порт. Дельфины, пеликаны. Потеплело. Мексиканский рыночный анилин. Приземистый добряк, который укутывал теплым полотенцем продрогшие наши тела и помогал снимать костюм, расцеловал и сфотографировал себе на память. Хороший! А другой почему-то исчез и не попрощался, а жаль, тоже хотелось прижать к сердцу, поблагодарить за заботу. Капитан сказал слова напутствия, и мы сошли на землю. Качает конкретно. Накос.
Такос. Пакос. Факос. Макос. Какос. Мексиканские острые блюда. Граффити. Обшарпанные стены. Темнокожие дородные официантки ждут клиентов, прислонившись к стенам заведений. Запах рыбы. Разгружают неторопливо ящики.
Галина Быстрицкая – московский художник и глобтроттер. Продолжение травелога "О путешествии в Америку" читайте в очерке "Гений места форева"
Рассказ о начале путешествия Галины Быстрицкой – "Шестой среди великих"
Двадцать километров – и пограничный пикет, начинается территория Мексики. Каморки и халупы. Посреди кучи мусора – розовокрашенный новопостроенный особняк (узнаю этот стиль!). Горы с колючками разных оттенков красного, коричневого, серого, наивно-примитивное граффити, здоровенный Иисус торчит на вершине, чтоб было видно отовсюду, раскрыл объятия, покрашен дико весело, ядрено. Люди в широкополых глубоких шляпах, лиц не видно. Лошадей палит солнце. По правую руку бежит белая кайма океанского прилива. Один берег, одна земля, климат тот же, расстояние всего-то ничего, а какая разница! Рынок портовый, анилиновый раскрас товаров на прилавках: сумок, шляп, другого пластмассового суррогата. Проходящий рыбацкий персонаж похлопал по плечу, good luck!
Прогулочные катера, паромы, тягачи, рыбацкие боты. Пеликаны на деревянной ленте причала. Изредка выныривает одинокий котик. Пять молодых французов расплылись в улыбке на верхней палубе при нашем приближении. Два американца, японец, мексиканцы, французы и мы – интернациональная идиллия. Капитан – седобровый старик, похожий на капитана с Сольмара, с которым ходили к Сокорро. Фирменный стиль. Ждали на выходе, два буксира разворачивали к причалу, тыкая в бочину, здоровенный сухогруз. Смотрели и в объектив, и в бинокль, но так и не поняли, из какой страны. Холодный ветер, качает. Вкусная мексиканская еда. И поплыли, и закачало. Народ погрустнел и рассосался, японец посидел над тарелкой салата, не смог. Наконец-то посмотрела Тарантино, "Джанго освобожденный". В Нью-Йорке буду вспоминать.
У острова. Перестало качать. Шли практически сутки. Солнце. Пришли акулы. Котики кричат. Маска течет. Забыла, что ее надо заправлять под шлем. С борта интереснее. Команда работает отлично. Тейбл-ток. Адвокат из Мехико. Парень из Калифорнии. Облако, как над Столовой в Капе. Полдня клонило в сон. Клетка. Прикормка. Досмотрели "Джанго". Фрукты. Вино. Звезды. С темного берега кричат котики, как овцы в горах в отаре. Тревожно. Если мелькнет огонек с безмолвного склона – можно спятить, ибо остров заведомо необитаем.
Галина Быстрицкая. Гуаделупе
Акула с поверхности красивее смотрится. Прыгнуть хочется неимоверно (что и исполнили французы в последний вечер, после вина и травы, в черную смоль воды, за борт). Лучи играют, ломая изображение. Волна облачного тумана так и стоит, подняв гребень, у правого мыса. Метеостанция или просто научная точка. Длинное имя человека: Мигель Хуандос Розамундос, par exemple, или что-то в этом роде.
Пришла новая большая белая. Наверное, у них разошлась молва, что кормят на халяву. Банальные мысли о вечности.
Котики и львы с ужасно грустными глазами с далеких островов теперь вот перед тобой. Такие беззащитные, что невозможно не вспомнить, как их нещадно били, веками. И понятно, почему в этих водах белые акулы хороводы нарезают, "шведский стол всегда накрыт". Малыши так или иначе когда-нибудь полезут в
Понятно, почему в этих водах белые акулы хороводы нарезают, "шведский стол всегда накрыт"
Первый день в клетке на поверхности. Вылезай, когда хочешь. Во второй так и смотрели все на часы, замерзли. Глубина 10 метров. 40 мин. Ходили 3-4 штуки, близко. Глаза тусклые, черно-плоские. У рифовых как у кошек, когда те на свет щурятся. Здесь жутковатые, без выражения. Клетку трясет, все время кажется, что оборвется трос. Как острогой, один матрос из команды ловит крюком мельтешащую у борта рыбу, и она тут же превращается в корм для чаек, котиков и акул. Запах свежей крови. Чайки целый день качаются на волнах. Акула подкрадывается, но птице каждый раз удается взлететь прямо из-под носа.
Такос. Пакос. Факос. Макос. Какос. Мексиканские острые блюда. Граффити. Обшарпанные стены. Темнокожие дородные официантки ждут клиентов, прислонившись к стенам заведений. Запах рыбы. Разгружают неторопливо ящики.
Город Тихуана. Граффити чумовые, но замечаешь в последний момент и прицелиться уже некогда. Розовое, желтое, коричневое на стенах и витринах. Лев на крыше. Толпа на улицах. Пятница, вечер.
Часовая пробка на мексиканской границе. Кондиционер не пашет. Дети жонглируют мячиками на плечах друг у друга. Нищие и калеки. Торговцы водой и скривившимися от жары тошнотворными трубочками (не знаю, что внутри). Здоровенное бревно распятия болтается на шее или за спиной вместе с шляпами, конфетами, индейскими штуками. Отчеканенная монументально "Тайная вечеря" в бронзовой раме. Орудие убийства для ленивых. Пограничник присвистнул от пачки разноцветных паспортов: американские, российские, французский, японский.
– Сколько стоила нырялка?
– Ни хрена себе!
Посмеялись все вместе.
Пошли напоследок по городу. В этот раз окна в другую сторону. Видно железную дорогу. Станция с вокзалом, церковь, платформы, народ, пальмы, зеркальные башни в круг – эклектика. Аркада, увитая глициниями, чернокожие тела для цимеса контрастности штриха. Красный паровоз с вагонами. Мало машин. Мало людей. Кнопки на светофорах. One way. Квартал газовых фонарей. Набережная с яхтами. Индейский магазин. Дрючки с Капапеле. Гадатель по руке – папаша Джо. Домик рыбацкий на сваях. Старый причал. Мидвей. Старые хиппи, друзья Чарлза Буковски, играют в шахматы, обставившись пакетами с хламом, старик из своих подкатил коляску с собачкой. Может, у кого-то из них тоже документы владения корпорацией типа "Рамджек", как у воннегутовской Мери Кетлин из "Рецидивиста" в ботинок забиты? Машина ждет нас утром с чемоданами на стоянке напротив. Форд эскейп.