Бежать, идти, плыть, лететь, карабкаться, глазеть, бояться, восхищаться, критиковать, шутить и смеяться, спрыгивать и залезать, дивиться и бояться, быстро засыпать и быстро просыпаться, крепиться, не ослабеть, не подкачать. Не обожраться и не обпиться, а если случится, то держаться. Бояться! Все запомнить и понять. Вот каков он, золотой кодекс дружеской поездки в жестком кратковременном режиме.
Очерки о путешествии Галины Быстрицкой – "Шестой среди великих", "Глаза акул", "Гений места форева"
Пустыня Мохаве. Представлялась пустынная дорога, в одну полосу туда, в одну обратно. По кино, естественно. Про убийцу-маньяка, например. И никого вокруг. Хелп!!! Хелп!!! Но в реальности шли в потоке. Роскошные дальнобойные грузовики, каждый как личность. Самые красивые механические животные на дорогах Америки. Длинные составы вагонов с паровозом, тоннели, мосты, коробки простейших жилищ кажутся музейными экспонатами кукольных габаритов. Столь грандиозен масштаб пейзажа, где облака и горы – главные составляющие, а все остальное лишь уточняющий орнамент, мелкая вязь подробностей. Деревья-кактусы. Перекати-поле на обочинах пучками.
Несмотря на то что пустыня, нечего охранять вроде, весь периметр дороги огорожен проволочным забором, то ли от животных, то ли все же это частные территории. Вагончики вместо привычных домов, но и те редко: дерево и машина в скупом комплекте. Неужели там живут? Вдруг группа уличных туалетов в одиночестве посреди поля. Для кого? Для койотов? Сюрреализм. Привет от Бодрийяра. Обширное плато, сплошь покрытое солнечными батареями. Ни одного животного не видели, кроме двух хищноклювых особей, парящих невысоко.
Зато частная авиация работает вовсю, и маленькие самолеты замечаешь, куда глаз ни кинь. Градусник показывал серьезное. 106 – это +40 по-нашему. Серо-коричневый низ с розовыми полосками – цвет земли, камней, колючек и гор. Двусторонний верх: где голубое, слева, там слепленные творческой рукой облака – стая собак, тройка лошадей, в голландской шляпе и плоеном воротнике мужик с носом и кругом надувным для бассейна бьет короткими ножками – угадывай, не хочу, все новые и новые персонажи в текущем изменении. Справа свинцово-серо-фиолетовое все ближе и ближе.
Не накатались, а уже в Лас-Вегасе!
Запах денег в огромном как город отеле. Проклятие индейцев за похищенное золото. Жарит, будто в духовку заглянул. Тяжело давит кич. Муляж, гигантский муляж, а не город. На противень накиданы вповалку без разбора раскрученные, раритетные для большинства чудеса света. Гипертрофированные подобия, дразнящая имитация. Подмена, задвинутая недостающим кирпичом под качающийся стол повседневности. Ненастоящее, неживое, включая людей, порочное. Подмена, подмена, невозможное для возвращения место. Шоу фонтанов – экскурсия для провинциалов.
Друзья приготовили приятный сюрприз, отель наш называется "Париж", и Эйфелева башня как живая. Ужинали у Фореста Гампа. Первое, что по-настоящему понравилось. Ничем, кроме креветок и пива, не пахло. Цитаты на каждом столе из фильма, фотографии на стенах, таблички для официантов "Ран, Форест, ран!" Здорово сделано, с любовью. Что тебе твой Голливуд! Можно переходить над улицами по переходам и ехать на горизонтальных эскалаторах. Реклама яркая светится, в символиках казино, все мелькает, меняется, чумеешь, деревья каждый раз потрогать хочется, проверить жизнь, ан фу-ты! – рука щупает пластик. И люди активно и радостно в липком поту гуляют. Зацепила жадный взгляд китаянки с браслетом у Сваровски. Еще и еще! Неукротимая истерика желаний.
Утро. Утро в Казино. С разящим запахом запекшегося в складках тел парфюма. Шорохом купюр. Вампирскими улыбками крупье за пустыми еще столиками, мимо которых проходишь "сквозь строй", чтобы получить свой чертов брекфаст за девять баксов, булочку и кофе, о банане не может быть и речи (лимит), за что надо показать айди, простоять очередь, перейти в другое здание – бутики, ювелирка, парфюм, бухло и Казино! – а затем потащиться с полученной пайкой обратно: Казино! бухло, парфюм и ювелирка. Спустились для ожидания лимузина. Именно таким, достойным пошлости этого места, способом доставляются желающие вертолетного трипа на аэродром. Внутри длинной бандуры неудобно, душно, грязно, того и гляди наступишь или сядешь на использованный гондон.
Зато полетим в Гранд-Каньон! Такая давняя мечта. И она тоже сбывается! Пилот – индеец! Повезло! "Велкам ту Аризона!" Колорадо-ривер. Опять кино, но только с неба. Как всему миру хорошо, в подробностях себя демонстрирует Америка, и в радости, и в горе. Практически по-эксгибиционистски, маниакально. Пошел вестерн: и жесткач, и спагетти, по выбору. Пилот в салоне ожидания забирает свою команду, подводит к вертолету, здоровается за руку, раздает пояса с какой-то дрянной сумочкой сбоку, точно не парашют.
Расселись. К нашей семье добавили парочку английскую, невыразительную. Седые летные деды тоже своих разобрали. А у нас ИНДЕЕЦ настоящий! Вертолет имеет гибкую маневренность. Мягко оторвался, толстопузым жуком покачался над взлетным рингом, разворачиваясь, и пошел свечой вверх и наискосок над городом. К горам.
Каменистое Днище! Роки Боттом. Хау! Озеро. Две реки сходятся, зеленая и коричневая. Видно, как берег круто уходит под водой вниз. Светлые лапы свои горы замачивают в отражении, уперевшись пальцами в дно. По самой кромке белая лента меловая, как специально покрашенный бордюр. National Geographic печатал, видела серию фоток сверху, сейчас модно. Теперь можно узнавать. Следы от джетов барочными завитками по озерной покойной воде раскиданы. Хотелось по самому каньону ниже пролететь, но только край его задели, поэтому весь дикий красноцветный смак, высвеченный уже прилично поднявшимся солнцем, остался на следующий раз. Но все равно и дух захватило, и волна восторга поднялась. "Все это было наше, все земли вокруг принадлежали индейцам", – из комментариев пилота. Огромное все вокруг, безграничное. Изрезанное глубоко внутрь плоское сверху плато упирается границей края в небо. Так странно без привычных вершин. Река внизу школьной лентой, и на ней цветные точки каяков и плотов. Завидно, тоже хочется.
Стеклянный мост. Развод на бабки. Но если в пользу индейцев, вроде как здесь их бизнес, их резервация, тогда ладно. Все вещи отнимают, кладешь в хранилище, включая фотоаппараты, одеваешь бахилы будто из картофельной шелухи, и ступаешь на полупрозрачный полукруг, выступающий над провалом. Напротив изгиб скалы повторяет фактурой рельефа корпус орла с раскрытыми крыльями. Туристы жмутся к перилам, где опорный край, но после дома ужасов – мы прошлись по самой середине с гордо поднятой головой. И под команды фотографа, тоже индейца, обязательные услуги которого входили в стоимость билета: скакать, ложиться, орать – выступили экстремально, сделав кассу и мосту, и фотографу, и всем краснокожим братьям.
Предупредили: не оставлять сумки и рюкзаки на земле: может заползти змея. Лизали очень вкусный лимонный лед. Подарки от племени перед отлетом нам раздал пилот, заплечные мешки с запасом – колбаска, печенье, сыр, вода и ручка. Походный набор следопыта. И моя татуировка Капапеле здесь в почете, я здесь не зря. Я тоже люблю доверяться. Индейцы в свое время доверились. Теперь толпится гордое племя в воротах резервации, встречает и провожает туристов, оперяет стрелы с именной этикеткой, строит соломенные вигвамы. Удел наивных и инфантильных. Насилие с оправданием непреложности правоты и истины. И все равно. Знать, что вымрешь, но стоять на краю своего! утеса.
Лас-Вегас стартовал в начале 1930-х, и стилистика дизайна игральных автоматов соответствует тому времени. Мертвый воздух застревает в носу. Порисовать в блокноте – будто веером прикрыть лицо. Можно безнаказанно разглядывать людей, ходить между играющими, не вызывая раздражения и беспокойства секьюрити, которые здесь как коршуны. Остановившиеся глаза, зажатые под мышкой сумочки у старых дам, как клонированные, все на одно лицо, бычки в зубах и у девушек, и у стариков, среди крупье много восточных женщин. А начинали как игроки. Я помню их по Берлину. Две стриптизерши на длинном столе, кассы с решеткой для выдачи бабок. Где по-крупному, там спины вокруг. Слава богу! Завтра вон!
Наконец чекаут. Все посчитали, сошлось. Я стерегла вещи, сидя на полу в холле – нигде нет кресел, – и наблюдала за стариком, как будто специально выпущенным, как экзистенциальная ремарка – дополнение к пережитому. Сутулый, худой, подбородок у шеи, пузо вперед, короткие штаны подтянуты вверх ремнем так, что задница глубоко закусила шов, рукава застегнутой вглухую рубашки (все старое и как будто давно не стиранное) не доставали до костлявых с редкой седой шерстью запястий, тонкие съехавшие криво носки оседали в остроносые просевшие ботинки. Мелкие глубокие водянистые глаза без признака интереса, руки, согнутые в локтях, с открытыми вверх корявыми кистями, вялый красноватый нос. Он как потерявший память слонялся по фойе, периодически обминая нечистым платком свое дряблое лицо. "И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?!" И так будет с каждым.
Вместе со всеми вещами на час меня посадили в баре казино. Чтобы записать пережитое, не хватало времени, друзья отправились доигрывать по маленькой и за покупками. Девушка-официант на запрос о пиве развернула тяжелую кожаную папку и предложила использовать "cчастливый час" с мартини. Я доверилась. Девушка дружески улыбалась. Мартини, давно забытый вкус, оливка внутри широкого бокала – классика! И два за одну плату. О’кей. Надо же что-то заказать, если хочешь посидеть не на полу, а как человек, за столиком. И принесли два стакана... водки... теплой... слегка разбавленной водой. Закуски не полагалось. Спас пакетик мармеладных мишек. В одиннадцать тридцать утра я таки выпила один "мартини", вспоминая поездку на катере в восьмидесятом, где всех тошнило, а только что выпущенный на свободу урка пил на нижней палубе стаканами теплую водку в буфете и заедал ее конфетами "Ласточка". Это называлось "экскурсия на светомузыкальный фонтан в Мисхоре".
Галина Быстрицкая – московский художник и глобтроттер. Окончание травелога "О путешествии в Америку" – 7 января в очерке "Большое яблоко"
Очерки о путешествии Галины Быстрицкой – "Шестой среди великих", "Глаза акул", "Гений места форева"
Пустыня Мохаве. Представлялась пустынная дорога, в одну полосу туда, в одну обратно. По кино, естественно. Про убийцу-маньяка, например. И никого вокруг. Хелп!!! Хелп!!! Но в реальности шли в потоке. Роскошные дальнобойные грузовики, каждый как личность. Самые красивые механические животные на дорогах Америки. Длинные составы вагонов с паровозом, тоннели, мосты, коробки простейших жилищ кажутся музейными экспонатами кукольных габаритов. Столь грандиозен масштаб пейзажа, где облака и горы – главные составляющие, а все остальное лишь уточняющий орнамент, мелкая вязь подробностей. Деревья-кактусы. Перекати-поле на обочинах пучками.
Несмотря на то что пустыня, нечего охранять вроде, весь периметр дороги огорожен проволочным забором, то ли от животных, то ли все же это частные территории. Вагончики вместо привычных домов, но и те редко: дерево и машина в скупом комплекте. Неужели там живут? Вдруг группа уличных туалетов в одиночестве посреди поля. Для кого? Для койотов? Сюрреализм. Привет от Бодрийяра. Обширное плато, сплошь покрытое солнечными батареями. Ни одного животного не видели, кроме двух хищноклювых особей, парящих невысоко.
Зато частная авиация работает вовсю, и маленькие самолеты замечаешь, куда глаз ни кинь. Градусник показывал серьезное. 106 – это +40 по-нашему. Серо-коричневый низ с розовыми полосками – цвет земли, камней, колючек и гор. Двусторонний верх: где голубое, слева, там слепленные творческой рукой облака – стая собак, тройка лошадей, в голландской шляпе и плоеном воротнике мужик с носом и кругом надувным для бассейна бьет короткими ножками – угадывай, не хочу, все новые и новые персонажи в текущем изменении. Справа свинцово-серо-фиолетовое все ближе и ближе.
Галина Быстрицкая. Лас-Вегас и Гранд Каньон
Проскочим?! Не похоже. Полыхают молнии, стена дождя перекрывает кое-где фрагмент пейзажа. Марина за рулем: "Слышала, что здесь дожди редкость, раз в год". Повезло нам, значит. Избранные? "Надо скорее прорваться. А то дороги будут скользкие". – "Да ладно, что мы, по скользкому, что ли, не рулили? Нашими зимами особенно". Тут оно ближе подошло. Припомнилась девочка Элли со своим Тотошкой, с улетевшим к чертовой матери домиком. Шоу из облаков, дождя и ветра развернулось прямо перед нами. Слева направо как арка, уперлась в землю радуга. И мы в нее въехали. Каждая капля вокруг светилась и играла известным разнокрасочным спектром "каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Прямо бриллианты сыпались вокруг. Пролетели сквозь, как молитву сотворили, без звука, с замершим сердцем. Избранные. Мистерия.Не накатались, а уже в Лас-Вегасе!
Запах денег в огромном как город отеле. Проклятие индейцев за похищенное золото. Жарит, будто в духовку заглянул. Тяжело давит кич. Муляж, гигантский муляж, а не город. На противень накиданы вповалку без разбора раскрученные, раритетные для большинства чудеса света. Гипертрофированные подобия, дразнящая имитация. Подмена, задвинутая недостающим кирпичом под качающийся стол повседневности. Ненастоящее, неживое, включая людей, порочное. Подмена, подмена, невозможное для возвращения место. Шоу фонтанов – экскурсия для провинциалов.
Друзья приготовили приятный сюрприз, отель наш называется "Париж", и Эйфелева башня как живая. Ужинали у Фореста Гампа. Первое, что по-настоящему понравилось. Ничем, кроме креветок и пива, не пахло. Цитаты на каждом столе из фильма, фотографии на стенах, таблички для официантов "Ран, Форест, ран!" Здорово сделано, с любовью. Что тебе твой Голливуд! Можно переходить над улицами по переходам и ехать на горизонтальных эскалаторах. Реклама яркая светится, в символиках казино, все мелькает, меняется, чумеешь, деревья каждый раз потрогать хочется, проверить жизнь, ан фу-ты! – рука щупает пластик. И люди активно и радостно в липком поту гуляют. Зацепила жадный взгляд китаянки с браслетом у Сваровски. Еще и еще! Неукротимая истерика желаний.
Утро. Утро в Казино. С разящим запахом запекшегося в складках тел парфюма. Шорохом купюр. Вампирскими улыбками крупье за пустыми еще столиками, мимо которых проходишь "сквозь строй", чтобы получить свой чертов брекфаст за девять баксов, булочку и кофе, о банане не может быть и речи (лимит), за что надо показать айди, простоять очередь, перейти в другое здание – бутики, ювелирка, парфюм, бухло и Казино! – а затем потащиться с полученной пайкой обратно: Казино! бухло, парфюм и ювелирка. Спустились для ожидания лимузина. Именно таким, достойным пошлости этого места, способом доставляются желающие вертолетного трипа на аэродром. Внутри длинной бандуры неудобно, душно, грязно, того и гляди наступишь или сядешь на использованный гондон.
Зато полетим в Гранд-Каньон! Такая давняя мечта. И она тоже сбывается! Пилот – индеец! Повезло! "Велкам ту Аризона!" Колорадо-ривер. Опять кино, но только с неба. Как всему миру хорошо, в подробностях себя демонстрирует Америка, и в радости, и в горе. Практически по-эксгибиционистски, маниакально. Пошел вестерн: и жесткач, и спагетти, по выбору. Пилот в салоне ожидания забирает свою команду, подводит к вертолету, здоровается за руку, раздает пояса с какой-то дрянной сумочкой сбоку, точно не парашют.
Расселись. К нашей семье добавили парочку английскую, невыразительную. Седые летные деды тоже своих разобрали. А у нас ИНДЕЕЦ настоящий! Вертолет имеет гибкую маневренность. Мягко оторвался, толстопузым жуком покачался над взлетным рингом, разворачиваясь, и пошел свечой вверх и наискосок над городом. К горам.
Каменистое Днище! Роки Боттом. Хау! Озеро. Две реки сходятся, зеленая и коричневая. Видно, как берег круто уходит под водой вниз. Светлые лапы свои горы замачивают в отражении, уперевшись пальцами в дно. По самой кромке белая лента меловая, как специально покрашенный бордюр. National Geographic печатал, видела серию фоток сверху, сейчас модно. Теперь можно узнавать. Следы от джетов барочными завитками по озерной покойной воде раскиданы. Хотелось по самому каньону ниже пролететь, но только край его задели, поэтому весь дикий красноцветный смак, высвеченный уже прилично поднявшимся солнцем, остался на следующий раз. Но все равно и дух захватило, и волна восторга поднялась. "Все это было наше, все земли вокруг принадлежали индейцам", – из комментариев пилота. Огромное все вокруг, безграничное. Изрезанное глубоко внутрь плоское сверху плато упирается границей края в небо. Так странно без привычных вершин. Река внизу школьной лентой, и на ней цветные точки каяков и плотов. Завидно, тоже хочется.
Стеклянный мост. Развод на бабки. Но если в пользу индейцев, вроде как здесь их бизнес, их резервация, тогда ладно. Все вещи отнимают, кладешь в хранилище, включая фотоаппараты, одеваешь бахилы будто из картофельной шелухи, и ступаешь на полупрозрачный полукруг, выступающий над провалом. Напротив изгиб скалы повторяет фактурой рельефа корпус орла с раскрытыми крыльями. Туристы жмутся к перилам, где опорный край, но после дома ужасов – мы прошлись по самой середине с гордо поднятой головой. И под команды фотографа, тоже индейца, обязательные услуги которого входили в стоимость билета: скакать, ложиться, орать – выступили экстремально, сделав кассу и мосту, и фотографу, и всем краснокожим братьям.
Предупредили: не оставлять сумки и рюкзаки на земле: может заползти змея. Лизали очень вкусный лимонный лед. Подарки от племени перед отлетом нам раздал пилот, заплечные мешки с запасом – колбаска, печенье, сыр, вода и ручка. Походный набор следопыта. И моя татуировка Капапеле здесь в почете, я здесь не зря. Я тоже люблю доверяться. Индейцы в свое время доверились. Теперь толпится гордое племя в воротах резервации, встречает и провожает туристов, оперяет стрелы с именной этикеткой, строит соломенные вигвамы. Удел наивных и инфантильных. Насилие с оправданием непреложности правоты и истины. И все равно. Знать, что вымрешь, но стоять на краю своего! утеса.
Лас-Вегас стартовал в начале 1930-х, и стилистика дизайна игральных автоматов соответствует тому времени. Мертвый воздух застревает в носу. Порисовать в блокноте – будто веером прикрыть лицо. Можно безнаказанно разглядывать людей, ходить между играющими, не вызывая раздражения и беспокойства секьюрити, которые здесь как коршуны. Остановившиеся глаза, зажатые под мышкой сумочки у старых дам, как клонированные, все на одно лицо, бычки в зубах и у девушек, и у стариков, среди крупье много восточных женщин. А начинали как игроки. Я помню их по Берлину. Две стриптизерши на длинном столе, кассы с решеткой для выдачи бабок. Где по-крупному, там спины вокруг. Слава богу! Завтра вон!
Вместе со всеми вещами на час меня посадили в баре казино. Чтобы записать пережитое, не хватало времени, друзья отправились доигрывать по маленькой и за покупками. Девушка-официант на запрос о пиве развернула тяжелую кожаную папку и предложила использовать "cчастливый час" с мартини. Я доверилась. Девушка дружески улыбалась. Мартини, давно забытый вкус, оливка внутри широкого бокала – классика! И два за одну плату. О’кей. Надо же что-то заказать, если хочешь посидеть не на полу, а как человек, за столиком. И принесли два стакана... водки... теплой... слегка разбавленной водой. Закуски не полагалось. Спас пакетик мармеладных мишек. В одиннадцать тридцать утра я таки выпила один "мартини", вспоминая поездку на катере в восьмидесятом, где всех тошнило, а только что выпущенный на свободу урка пил на нижней палубе стаканами теплую водку в буфете и заедал ее конфетами "Ласточка". Это называлось "экскурсия на светомузыкальный фонтан в Мисхоре".
Галина Быстрицкая – московский художник и глобтроттер. Окончание травелога "О путешествии в Америку" – 7 января в очерке "Большое яблоко"