Архивный проект. Часть 43. "Закат Европы" Освальда Шпенглера
«Не логика причинно-следственных связей, а логика Судьбы – вот что отличает, по мысли Шпенглера, историю от природы». Такую фразу можно услышать где-то ближе к середине нижеследующей беседы Пятигорского об историософской системе автора «Заката Европы». На мой взгляд, это одна из лучших программ цикла – и потому, что сам Александр Моисеевич явно находился под большим впечатлением от этой чудовищной (по количеству использованного материала и безжалостным выводам) книги, и из-за явной актуальности всей историософской проблематики второй половины XIX—первой половины XX века для философа. Как мне кажется, Пятигорский был уверен, что он – и окружающие – живет в эпоху Вл. Соловьева и Шпенглера, а не, к примеру Лукача и Делеза. Всегда яростно отрицавший свою причастность к любому из поколений и школ, Пятигорский подсознательно считал именно эти системы мышления «своими» – это не значит, что он их разделял (конечно, нет), но в смысле историко-культурного контекста он чувствовал себя в их окружении наиболее уютно. «Уют» в данном случае вовсе не означает покойное кресло, зажженную сигарету, чашку чая или кофе, рюмку водки и дружескую беседу – то есть, все то, что Пятигорский-частный человек так любил и ценил; он означает возможность думать над этими вещами как над теми, которые понимаешь by default, по умолчанию. Это целый ряд мыслителей; все они ускользают от точного определения – то ли философы, то ли историософы, то ли мистики, то ли даже идеологи. Думаю, Пятигорскому нравилось в них как раз вот это – непопадание под жесткие категории, отсутствие академической «истории болезни», свобода думать о чем и как хочешь. Конечно, за такую свободу следует расплачиваться – как Вл. Соловьеву, не дотянувшему до пятидесяти, как Бердяеву, над которым потешался любой, кому не лень, как позже Кестлеру с его длинной страшноватой жизнью. Впрочем, не стоит перебарщивать с жалостью: перечисленные мыслители с удовольствием отыгрывались на других.
В этом ряду Шпенглер выделяется как человек, которому везло. Прежде всего, он был человеком невероятной (немецкой) внутренней дисциплины, что позволило ему, не отвлекаясь на пустяки вроде зарабатывания относительно приличных денег и продвижения по социальной лестнице, спокойно писать свой opus magnum. Освальд Шпенглер работал скромным учителем, получил скромное наследство, иногда, очень редко, публиковался в прессе – всего этого хватало, чтобы поддерживать собственное одинокое существование. Освальд Шпенглер обожал книги, но пока не разбогател – а он разбогател неожиданно, после шумного успеха «Заката Европы», обязанного своей популярностью чисто хронологическому совпадению выхода книги с финалом Первой мировой, – дома их не держал, довольствуясь походами в библиотеки (правда, хорошие, ведь он жил в Гамбурге, а потом в Мюнхене. Подумать страшно, что бы делал Шпенглер, окажись в пусть и большом, но провинциальном советском городе, где на месте областной библиотеки обычно источал миазмы унылый совковый ад.). Когда появилась возможность, Шпенглер принялся набивать дом разнообразными томами и восточным оружием, но до образа жизни «богатого интеллектуала» не опустился. Флиртовал с нацистами – иного и представить себе невозможно, когда читаешь «Закат Европы», особенно второй том, «Человека и технику» и «Годы решений» – но вовремя опомнился, не подвело эстетическое чувство. Брезгливость не позволила Шпенглеру замарать себя сотрудничеством с Гитлером; впрочем, никаких особенных антинацистских жестов он тоже не делал. Сидел дома, в Мюнхене, в окружении замечательной библиотеки, на стенах – затейливые щиты и кривые кинжалы, слушал музыку и читал книги, сочиненные, в основном, до наступления Века Разума и Эпохи Романтизма. Умер от сердечного приступа в 56 лет – тоже, в общем-то, повезло, не дотянул даже до «Хрустальной ночи», а ведь среди его предков были евреи. В общем, если можно использовать в отношении философа такой термин, он прожил счастливую жизнь – никто и ничто ему особенно не мешало жить и думать: ни тяжкие мигрени, ни недостаток средств, ни богатство, ни Гинденбург, ни Тельман, ни Гитлер.
Александр Пятигорский на юге Индии, декабрь 2006 г. Фото Людмилы Пятигорской
Иными словами, Шпенглер смог додумать до конца свои мысли и достроить свою концепцию мироустройства. Результат получился страшный, крайне пессимистический, завораживающий. Любой представитель любой из пары десятков исторических дисциплин, откуда Шпенглер таскал кирпичики для возведения сложной конструкции «Заката Европы», найдет в этой книге множество натяжек, фактических ошибок, неправильно понятых научных выводов. Удивительно, но это ровным образом никак не ставит под вопрос ни внутреннюю ее логику, ни сокрушительную силу ее выводов. В этом смысле «Закат Европы» есть продукт скорее художественного воображения, нежели тщательной кропотливой работы (хотя – на своем уровне – Шпенглер ее, конечно, проделал); точнее – перед нами тщательно записанное мистическое откровение историософского свойства. Глупо упрекать Сведенборга в неточности описания его путешествия по Аду и Раю, вот и упреки Шпенглеру, что, мол, он неверно трактует что-то из древнеиндийской истории или из Ренессанса, бессмысленны. Шпенглер уловил и сформулировал – пусть и избыточно многословно – цайтгайст своей эпохи, fin de siecle; тот факт, что явив миру свои выводы уже после того, как эта эпоха кончилась, он получил восторженный ответ, говорит об одном: с историко-культурной и социо-психологической точек зрения, западный мир довоенный (до Первой мировой) и послевоенный есть примерно одно и то же. Отсюда можно уже рассуждать дальше – например, о «современности» (modernity), о «долгом», как сказали бы историки, «девятнадцатом веке», о том, что Ахматова с ее «некалендарным, настоящим двадцатым веком», кажется, ошибалась, наконец, о том, в каком именно времени мы живем: «современном» (модерном), «постсовременном» (постмодерном) или уже неосовременном (неомодерном).
Все это, безусловно, не значит, что Шпенглер был прав. Он, скорее, что называется, «попал в точку» – играя по правилам, которые сам же и придумал. Но важно вот какое обстоятельство: многие люди приняли его правила за свои; в этом смысле, Освальда Шпенглера стоит, скорее, поместить в компанию Джеймса Джойса, Франца Кафки, Марселя Пруста, Андрея Белого, Итало Звево и других великих литературных модернистов. В таком контексте было бы интересно сравнить, например, шпенглеровское понятие Судьбы и кафковское Приговора, истолковать «фаустовского человека» из «Заката Европы» через историософию «Петербурга» и так далее. Да и в романе самого Пятигорского «Вспомнишь странного человека» тень одинокого мюнхенского библиофила мелькает тут и там (среди других – по воле автора, намеренно более узнаваемых – теней).
Наверное, мы сейчас действительно живем в «пост-», а не в «неосовременной» эпохе. Джойса признали автором исключительно «важным», но «нечитаемым» и поставили в шкаф, где пылятся сочинения некогда забавных литературных затейников. Пруста отдали на откуп немолодым дамам с достатком, которые могут себе позволить чтение многотомной эпопеи за бесконечным чаем в отеле «Савой». Кафку – и это хуже всего – насилуют никогда не открывавшие его книг политические публицисты. Андрея Белого вообще помнят только филологи. От Шпенглера осталось лишь противопоставление «культуры» (хорошо) и «цивилизации» (плохо), которым балуются второразрядные идеологи из консервативных. Ну и само название его главной книги, конечно, куда вместо «Европы» (в оригинале, все-таки, «Закат Запада», что более подходит под шпенглеровскую органистическую концепцию истории) подставляют что угодно – от названия популярного некогда футбольного клуба до американской порноиндустрии. Впрочем, самому Шпенглеру это бы понравилось: разве перед нами не подтверждение его слов (в пересказе Пятигорского) «в будущем историческое сознание будет отброшено как прошлое»?
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Александр Пятигорский. Философия XX века. "Закат Европы" Освальда Шпенглера
Беседа Александра Моисеевича Пятигорского под названием «"Закат Европы" Освальда Шпенглера» вышла в эфир Радио Свобода 27 мая 1977 года
Проект «Свободный философ Пятигорский» готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста «Свободы» Ольги Широковой; она соавтор всего начинания. Бессменный редактор рубрики (и автор некоторых текстов) – Ольга Серебряная. Постоянная заглавная фотография рубрики сделана Петром Серебряным в лондонской квартире А.М.Пятигорского в 2006 году.
