Заброшенные сельскохозяйственные земли могут дать России возможность торговать воздухом на миллиард евро ежегодно
В последнем номере журнала Nature опубликована заметка, описывающая работу немецкого географа Флориана Ширхорна, сотрудника Лейбницовского института агрикультурного развития в Центральной и Восточной Европе (Халле, Германия). Ширхорн и его коллеги произвели новую оценку площади заброшенных сельскохозяйственных земель западной России, Украины и Белоруссии, которые перестали обрабатываться после 1990 года. Величина, к которой пришли ученые, поражает воображение: 31 миллион гектаров, что примерно соответствует площади Польши.
Это более чем в три раза превосходит предыдущую оценку, произведенную в 2009 году Продовольственной и сельскохозяйственной организацией ООН (ФАО). Если четыре года назад расчет был основан на данных спутниковой съемки, которая не всегда позволяет корректно дифференцировать необрабатываемые сельскохозяйственные земли, то Ширхорн проделал огромную работу, проанализировав региональную статистику посевов.
Адекватность сделанной Ширхорном оценки спорна. Александр Фомин, председатель научно-экспертного совета при комитете по аграрным вопросам Госдумы РФ, уверен, что “оценка уважаемого Флориана Ширхорна не соответствует реальности. Во первых, он не может быть объективным, во-вторых, у него нет достоверной информации”. В то же время Фомин отмечает, что достоверной информации нет не только у немецкого ученого, но и у российских чиновников: “На сегодня в России разрушена система управления земельными ресурсами и нет достоверной информации о сельхозземлях”, – заметил Фомин. А вот Алексей Кокорин, руководитель программы “Климат и энергетика” российского отделения Всемирного фонда дикой природы, считает, что проведенный Ширхорном расчет может быть достаточно точен, во всяком случае, в первом приближении: “Это не бред, подобные оценки делались, получалось примерно в три раза меньше. Другое дело, что с тех пор прошло некоторое время, кроме того, бывает сложно разграничить, где уже лес, а где еще заброшенная сельхозземля. Не могу сказать об Украине и Белоруссии, но то, что таких земель в России очень много, – это факт”.
Уже после того, как этот материал был опубликован, с нами связался Александр Прищепов, один из соавторов Флориана Ширхорна, работавший над оригинальной статьей, вышедшей в журнале Global Biogeochemical Cycles. Вот его комментарий:
"Господин Фомин показал, что в Госдуме плохо осведомлены, или то, что происходит с сельхозземлями в России – это очень чувствительный вопрос. Наши данные проверены с помощью спутниковых данных дистанционного зондирования земли и в поле (каждый год мы проводим полевые работы в России), и я могу говорить даже о недооценке площади заброшенных земель (мы пока не учитывали влияние сокращения поголовья скота на пастбищные земли). Так что, заброшено около 50-60 млн. га только в России. Я делал доклад с ноябре 2013 г. в Совете Федерации, куда меня специально пригласили на совещание по землепользованию, и не понимаю, почему в официальных статистике говорится, что только 10 млн га заброшено, почему такие старые данные. [...] Из перечисленных нами 30-40 млн га заброшенных посевных, 10 млн га не несут агро-климатических ограничений."
Одной из наиболее значимых глобальных проблем в ближайшие десятилетия станет продовольственная безопасность: растущее население Земли нуждается в еде, согласно оценкам той же ФАО, к 2050 году производство продовольствия на планете должно вырасти на 70 процентов и достигнуть 3 миллиардов тонн ежегодно. Авторы немецкого исследования указывают, что полная рекультивация заброшенных сельхозугодий на территории бывшего СССР могла бы внести существенный вклад в достижение этого показателя. Исследователи оценивают потенциальную урожайность пустующих земель в 90 миллионов тонн ежегодно, что, кстати, на треть больше суммарного урожая пшеницы в России за уходящий год.
Разумеется, использование заброшенных угодий для решения глобальной проблемы голода – трудноосуществимая задача. Во-первых, большая часть этих земель имеет низкое качество почвы и находится в не самом благоприятном для сельскохозяйственной деятельности климатическом поясе. Во-вторых, за время простоя на бывших полях и лугах вырос густой молодой лес, избавление от которого потребовало бы существенных затрат. “Выбывающие в России сельхозземли в основном непригодны для эффективного растениеводства”, – считает Фомин. С ним согласен и Кокорин: “Эти земли не осваиваются, потому что это попросту экономически невыгодно. Учитывая климат и качество почвы, даже выращивание технических культур в сегодняшней экономической ситуации не окупится”.
Однако оказывается, что непригодные для аграрной деятельности заброшенные поля приносят экологии планеты огромную пользу, поглощая и накапливая углекислый газ. Заросшие молодыми деревьями и кустарником пустыри работают как легкие планеты, причем почти так же эффективно, как леса. Немецкие исследователи из группы Ширхорна оценивают объем накопленного в растениях и почвах необрабатываемых полей России, Украины и Белоруссии углерода в 470 миллионов тонн. “Это примерно 15 тонн углерода на гектар – в принципе, разумное число. Более консервативная оценка была бы 10 тонн на гектар. Быстрорастущий молодой лес аккумулирует примерно тонну углерода на гектар в год. В первые годы после того, как сельхозземля заброшена, поглощения CO2 почти не идет. Самосевом начинают развиваться лиственные культуры – осины, березы, – и первые несколько лет они поглощают очень мало углекислого газа. Лет через 10 процесс усиливается, а через 20 лес начинает расти вовсю. Сейчас накопление биомассы CO2 на этих землях довольно существенно”, – соглашается Кокорин.
Много это или мало? По данным Кокорина, нетто-поглощение, производимое управляемыми лесами (а их порядка 70 процентов от всех лесов), в России составляет около 600 миллионов тонн ежегодно. Если считать, что примерно половина от 30 миллионов гектаров заброшенных сельхозземель находятся на территории России, они поглощают ежегодно до 25 миллионов тонн углерода или около 100 миллионов тонн в пересчете на углекислый газ, то есть примерно в 6 раз меньше, чем леса. Аналогичную оценку дает и Ширхорн: поглощение CO2, производимое всеми 31 миллионами гектаров необрабатываемых земель на территории трех стран, составляет около трети объема, который суммарно поглощают российские леса. При этом российские выбросы CO2 – это 1700-1800 миллионов тонн каждый год. Получается, леса компенсируют этот объем на треть, а пустующие поля – примерно на 5-10 процентов. “Для сравнения, программы энергоэффективности позволили бы потенциально сократить выбросы CO2 на 40 процентов”, – отмечает Кокорин.
Использование заброшенных сельхозземель в качестве аккумуляторов углекислоты (углеродных стоков) тоже требует определенной заботы о них. Молодые деревья растут на заброшенных полях очень близко друг к другу, буквально на расстоянии 20-30 сантиметров. Когда они достаточно вырастут, а это произойдет через 10-15 лет, большая часть деревьев, до двух третей, погибнет, уступив в борьбе за место под солнцем. Вместе с этим значительно снизится потребление углекислого газа. Для того чтобы поддерживать эффективность работы углеродного стока, молодняк нужно регулярно прореживать. Кстати, срубленные деревья можно использовать в качестве биотоплива, которое без дополнительного ущерба для экологии могло бы в некоторых случаях заменить уголь или газ. “Если эти земли перевести в категорию лесов, обеспечить должные рубки ухода и разумное использование срубленной древесины, это могло бы стать замечательной экологической программой”, – говорит Кокорин. Кстати, один из проектов Фонда дикой природы как раз направлен на перевод части неиспользуемых пахотных земель Приморья в земли лесного фонда.
Особое внимание немецких ученых и журнала Nature к заброшенным сельхозземлям бывшего СССР, скорее всего, связано с их беспрецедентно большой площадью: в мире, где остро стоит проблема вырубки лесов под сельхозугодья, обратный процесс, тем более в таких масштабах, происходит редко. Как это ни удивительно, самопроизвольное образование крупнейшего углеродного стока потенциально может принести России и соседним странам экономические дивиденды. Речь идет об эмиссионных квотах – рыночном механизме снижения выбросов парниковых газов в атмосферу.
Эмиссионная квота – право осуществить выброс парникового газа, например CO2, в определенном объеме. Теоретически предприятие, модернизировавшее производство и снизившее вредные выбросы, может продать высвободившуюся квоту заводу, который по каким-то причинам, наоборот, увеличивает эмиссию парниковых газов. Торговать квотами могут не только те, кто осуществляет выбросы, но и те, кто обеспечивает поглощение CO2 из атмосферы. Общий объем квот определяется текущей плановой экологической задачей и может устанавливаться государством или международным договором.
“Схема торговли эмиссионными квотами уже действует в Европейском союзе. Правда, углеродные стоки, то есть поглотители углекислого газа, в этой системе пока не учитываются. У стран есть определенные обязательства по нетто-балансу парниковых газов, это единая корзина, в которой учитываются одновременно и выбросы, и поглощение. И дальше перед государством стоит задача с наименьшими затратами добиться нужной планки. Может быть, для этого проще снизить эмиссию, а может быть – надлежащим образом ухаживать за лесом и использовать биотопливо. Внутри страны это может быть экономически реализовано по-разному, например, путем выдачи определенных эмиссионных квот предприятиям”, – объясняет Кокорин.
Однако и те, кто контролирует “поглотители” – углеродные стоки, такие как, например, леса, уже сегодня могут продать эмиссионные квоты. Для этого существует международный добровольный рынок, на котором права на вредные выбросы покупают предприятия и организации, по какой-то причине взявшие на себя добровольные экологические обязательства. Алексей Кокорин рассказал, что при поддержке Фонда дикой природы заработать на чистом воздухе удалось общине коренного населения “Тигр” в Приморском крае.
“С нашей помощью община взяла в аренду на 49 лет полмиллиона гектаров леса, который был предназначен для коммерческой вырубки. Немецкая компания провела аудит и выдала сертификат, в котором был указан объем углекислого газа, поглощенного сохраненным от вырубки лесом за определенный период, это было 500 000 тонн CO2. С помощью специального брокера эти единицы были проданы компаниям, которые по каким-то причинам приняли решение сделать свою деятельность углеродно-нейтральной. На счет общины от брокера поступило 17 миллионов рублей. Это позволит общине не только на несколько лет оплатить аренду, но и провести линию электропередач”.
Покупатели на право вредного выброса нашлись и в России: десять процентов предложенного "Тигром" объема были приобретены для олимпиады в Сочи. Оргкомитет Сочи 2014 взял на себя определенные обязательства по углеродной нейтральности (оперативно выяснить их объем не удалось). Впрочем, Кокорин считает, что понятие углеродной нейтральности можно трактовать очень широко, учитывая или не учитывая различные косвенные источники выбросов, от освещения стадионов и других олимпийских объектов до эмиссии CO2, которую производят доставляющие в Сочи спортсменов и зрителей самолеты. В любом случае, эмиссионные потребности олимпиады не были покрыты 10 процентами сертификата приморской общины “Тигр”, остальную часть квоты оргкомитет приобретал через собственного брокера, по мнению Алексея Кокорина, скорее всего не в России.
По оценке Кокорина, стоимость эмиссионных квот, которые может продать община “Тигр” или другая подобная организация, теоретически может в два раза превосходить стоимость аренды леса, кстати, намного менее эффективного углеродного стока, чем поросшие быстро растущим молодняком поля и леса. Однако, пока рынок эмиссионных квот является добровольным, гарантировать, что хоть какие-то права на вредные выбросы вообще удастся продать, нельзя.
Экологи настаивают, что рынок эмиссионных квот должен стать принудительным, если не во всем мире, то по крайней мере локально – на уровне отдельных стран или регионов. Сейчас готовится новое глобальное соглашение по климату, которое должно быть подписано в 2015 году. Возможно, его частью станет обязательство участников развивать национальные системы торговли эмиссионными квотами.
Если это произойдет, 30 миллионов гектаров заброшенных сельскохозяйственных земель в России, Украине и Белоруссии могут оказаться прибыльным активом, даже те из них, где и картошку сложно вырастить. В этом году стоимость эмиссионной квоты на тонну CO2 доходила на добровольных рынках до 10 евро, а значит, теоретически Россия могла бы зарабатывать на своих заброшенных угодьях до миллиарда евро в год. И делать ничего не надо, разве что изредка прореживать молодняк.
Это более чем в три раза превосходит предыдущую оценку, произведенную в 2009 году Продовольственной и сельскохозяйственной организацией ООН (ФАО). Если четыре года назад расчет был основан на данных спутниковой съемки, которая не всегда позволяет корректно дифференцировать необрабатываемые сельскохозяйственные земли, то Ширхорн проделал огромную работу, проанализировав региональную статистику посевов.
Адекватность сделанной Ширхорном оценки спорна. Александр Фомин, председатель научно-экспертного совета при комитете по аграрным вопросам Госдумы РФ, уверен, что “оценка уважаемого Флориана Ширхорна не соответствует реальности. Во первых, он не может быть объективным, во-вторых, у него нет достоверной информации”. В то же время Фомин отмечает, что достоверной информации нет не только у немецкого ученого, но и у российских чиновников: “На сегодня в России разрушена система управления земельными ресурсами и нет достоверной информации о сельхозземлях”, – заметил Фомин. А вот Алексей Кокорин, руководитель программы “Климат и энергетика” российского отделения Всемирного фонда дикой природы, считает, что проведенный Ширхорном расчет может быть достаточно точен, во всяком случае, в первом приближении: “Это не бред, подобные оценки делались, получалось примерно в три раза меньше. Другое дело, что с тех пор прошло некоторое время, кроме того, бывает сложно разграничить, где уже лес, а где еще заброшенная сельхозземля. Не могу сказать об Украине и Белоруссии, но то, что таких земель в России очень много, – это факт”.
Уже после того, как этот материал был опубликован, с нами связался Александр Прищепов, один из соавторов Флориана Ширхорна, работавший над оригинальной статьей, вышедшей в журнале Global Biogeochemical Cycles. Вот его комментарий:
"Господин Фомин показал, что в Госдуме плохо осведомлены, или то, что происходит с сельхозземлями в России – это очень чувствительный вопрос. Наши данные проверены с помощью спутниковых данных дистанционного зондирования земли и в поле (каждый год мы проводим полевые работы в России), и я могу говорить даже о недооценке площади заброшенных земель (мы пока не учитывали влияние сокращения поголовья скота на пастбищные земли). Так что, заброшено около 50-60 млн. га только в России. Я делал доклад с ноябре 2013 г. в Совете Федерации, куда меня специально пригласили на совещание по землепользованию, и не понимаю, почему в официальных статистике говорится, что только 10 млн га заброшено, почему такие старые данные. [...] Из перечисленных нами 30-40 млн га заброшенных посевных, 10 млн га не несут агро-климатических ограничений."
Одной из наиболее значимых глобальных проблем в ближайшие десятилетия станет продовольственная безопасность: растущее население Земли нуждается в еде, согласно оценкам той же ФАО, к 2050 году производство продовольствия на планете должно вырасти на 70 процентов и достигнуть 3 миллиардов тонн ежегодно. Авторы немецкого исследования указывают, что полная рекультивация заброшенных сельхозугодий на территории бывшего СССР могла бы внести существенный вклад в достижение этого показателя. Исследователи оценивают потенциальную урожайность пустующих земель в 90 миллионов тонн ежегодно, что, кстати, на треть больше суммарного урожая пшеницы в России за уходящий год.
Разумеется, использование заброшенных угодий для решения глобальной проблемы голода – трудноосуществимая задача. Во-первых, большая часть этих земель имеет низкое качество почвы и находится в не самом благоприятном для сельскохозяйственной деятельности климатическом поясе. Во-вторых, за время простоя на бывших полях и лугах вырос густой молодой лес, избавление от которого потребовало бы существенных затрат. “Выбывающие в России сельхозземли в основном непригодны для эффективного растениеводства”, – считает Фомин. С ним согласен и Кокорин: “Эти земли не осваиваются, потому что это попросту экономически невыгодно. Учитывая климат и качество почвы, даже выращивание технических культур в сегодняшней экономической ситуации не окупится”.
Однако оказывается, что непригодные для аграрной деятельности заброшенные поля приносят экологии планеты огромную пользу, поглощая и накапливая углекислый газ. Заросшие молодыми деревьями и кустарником пустыри работают как легкие планеты, причем почти так же эффективно, как леса. Немецкие исследователи из группы Ширхорна оценивают объем накопленного в растениях и почвах необрабатываемых полей России, Украины и Белоруссии углерода в 470 миллионов тонн. “Это примерно 15 тонн углерода на гектар – в принципе, разумное число. Более консервативная оценка была бы 10 тонн на гектар. Быстрорастущий молодой лес аккумулирует примерно тонну углерода на гектар в год. В первые годы после того, как сельхозземля заброшена, поглощения CO2 почти не идет. Самосевом начинают развиваться лиственные культуры – осины, березы, – и первые несколько лет они поглощают очень мало углекислого газа. Лет через 10 процесс усиливается, а через 20 лес начинает расти вовсю. Сейчас накопление биомассы CO2 на этих землях довольно существенно”, – соглашается Кокорин.
Много это или мало? По данным Кокорина, нетто-поглощение, производимое управляемыми лесами (а их порядка 70 процентов от всех лесов), в России составляет около 600 миллионов тонн ежегодно. Если считать, что примерно половина от 30 миллионов гектаров заброшенных сельхозземель находятся на территории России, они поглощают ежегодно до 25 миллионов тонн углерода или около 100 миллионов тонн в пересчете на углекислый газ, то есть примерно в 6 раз меньше, чем леса. Аналогичную оценку дает и Ширхорн: поглощение CO2, производимое всеми 31 миллионами гектаров необрабатываемых земель на территории трех стран, составляет около трети объема, который суммарно поглощают российские леса. При этом российские выбросы CO2 – это 1700-1800 миллионов тонн каждый год. Получается, леса компенсируют этот объем на треть, а пустующие поля – примерно на 5-10 процентов. “Для сравнения, программы энергоэффективности позволили бы потенциально сократить выбросы CO2 на 40 процентов”, – отмечает Кокорин.
Использование заброшенных сельхозземель в качестве аккумуляторов углекислоты (углеродных стоков) тоже требует определенной заботы о них. Молодые деревья растут на заброшенных полях очень близко друг к другу, буквально на расстоянии 20-30 сантиметров. Когда они достаточно вырастут, а это произойдет через 10-15 лет, большая часть деревьев, до двух третей, погибнет, уступив в борьбе за место под солнцем. Вместе с этим значительно снизится потребление углекислого газа. Для того чтобы поддерживать эффективность работы углеродного стока, молодняк нужно регулярно прореживать. Кстати, срубленные деревья можно использовать в качестве биотоплива, которое без дополнительного ущерба для экологии могло бы в некоторых случаях заменить уголь или газ. “Если эти земли перевести в категорию лесов, обеспечить должные рубки ухода и разумное использование срубленной древесины, это могло бы стать замечательной экологической программой”, – говорит Кокорин. Кстати, один из проектов Фонда дикой природы как раз направлен на перевод части неиспользуемых пахотных земель Приморья в земли лесного фонда.
Особое внимание немецких ученых и журнала Nature к заброшенным сельхозземлям бывшего СССР, скорее всего, связано с их беспрецедентно большой площадью: в мире, где остро стоит проблема вырубки лесов под сельхозугодья, обратный процесс, тем более в таких масштабах, происходит редко. Как это ни удивительно, самопроизвольное образование крупнейшего углеродного стока потенциально может принести России и соседним странам экономические дивиденды. Речь идет об эмиссионных квотах – рыночном механизме снижения выбросов парниковых газов в атмосферу.
Эмиссионная квота – право осуществить выброс парникового газа, например CO2, в определенном объеме. Теоретически предприятие, модернизировавшее производство и снизившее вредные выбросы, может продать высвободившуюся квоту заводу, который по каким-то причинам, наоборот, увеличивает эмиссию парниковых газов. Торговать квотами могут не только те, кто осуществляет выбросы, но и те, кто обеспечивает поглощение CO2 из атмосферы. Общий объем квот определяется текущей плановой экологической задачей и может устанавливаться государством или международным договором.
“Схема торговли эмиссионными квотами уже действует в Европейском союзе. Правда, углеродные стоки, то есть поглотители углекислого газа, в этой системе пока не учитываются. У стран есть определенные обязательства по нетто-балансу парниковых газов, это единая корзина, в которой учитываются одновременно и выбросы, и поглощение. И дальше перед государством стоит задача с наименьшими затратами добиться нужной планки. Может быть, для этого проще снизить эмиссию, а может быть – надлежащим образом ухаживать за лесом и использовать биотопливо. Внутри страны это может быть экономически реализовано по-разному, например, путем выдачи определенных эмиссионных квот предприятиям”, – объясняет Кокорин.
Однако и те, кто контролирует “поглотители” – углеродные стоки, такие как, например, леса, уже сегодня могут продать эмиссионные квоты. Для этого существует международный добровольный рынок, на котором права на вредные выбросы покупают предприятия и организации, по какой-то причине взявшие на себя добровольные экологические обязательства. Алексей Кокорин рассказал, что при поддержке Фонда дикой природы заработать на чистом воздухе удалось общине коренного населения “Тигр” в Приморском крае.
“С нашей помощью община взяла в аренду на 49 лет полмиллиона гектаров леса, который был предназначен для коммерческой вырубки. Немецкая компания провела аудит и выдала сертификат, в котором был указан объем углекислого газа, поглощенного сохраненным от вырубки лесом за определенный период, это было 500 000 тонн CO2. С помощью специального брокера эти единицы были проданы компаниям, которые по каким-то причинам приняли решение сделать свою деятельность углеродно-нейтральной. На счет общины от брокера поступило 17 миллионов рублей. Это позволит общине не только на несколько лет оплатить аренду, но и провести линию электропередач”.
Покупатели на право вредного выброса нашлись и в России: десять процентов предложенного "Тигром" объема были приобретены для олимпиады в Сочи. Оргкомитет Сочи 2014 взял на себя определенные обязательства по углеродной нейтральности (оперативно выяснить их объем не удалось). Впрочем, Кокорин считает, что понятие углеродной нейтральности можно трактовать очень широко, учитывая или не учитывая различные косвенные источники выбросов, от освещения стадионов и других олимпийских объектов до эмиссии CO2, которую производят доставляющие в Сочи спортсменов и зрителей самолеты. В любом случае, эмиссионные потребности олимпиады не были покрыты 10 процентами сертификата приморской общины “Тигр”, остальную часть квоты оргкомитет приобретал через собственного брокера, по мнению Алексея Кокорина, скорее всего не в России.
По оценке Кокорина, стоимость эмиссионных квот, которые может продать община “Тигр” или другая подобная организация, теоретически может в два раза превосходить стоимость аренды леса, кстати, намного менее эффективного углеродного стока, чем поросшие быстро растущим молодняком поля и леса. Однако, пока рынок эмиссионных квот является добровольным, гарантировать, что хоть какие-то права на вредные выбросы вообще удастся продать, нельзя.
Экологи настаивают, что рынок эмиссионных квот должен стать принудительным, если не во всем мире, то по крайней мере локально – на уровне отдельных стран или регионов. Сейчас готовится новое глобальное соглашение по климату, которое должно быть подписано в 2015 году. Возможно, его частью станет обязательство участников развивать национальные системы торговли эмиссионными квотами.
Если это произойдет, 30 миллионов гектаров заброшенных сельскохозяйственных земель в России, Украине и Белоруссии могут оказаться прибыльным активом, даже те из них, где и картошку сложно вырастить. В этом году стоимость эмиссионной квоты на тонну CO2 доходила на добровольных рынках до 10 евро, а значит, теоретически Россия могла бы зарабатывать на своих заброшенных угодьях до миллиарда евро в год. И делать ничего не надо, разве что изредка прореживать молодняк.