10 дней в Судане
Я купил билеты в Хартум в сентябре, как раз в тот день, когда там начались беспорядки, заблокировали дорогу в аэропорт, расстреляли 30 человек и отключили интернет по всей стране. Это сущий пустяк для Судана, где несколько десятилетий идет гражданская война, миллионы погибших и беженцев, а управляет страной человек, на арест которого выдано уже два ордера. Омару аль-Баширу 1 января 2014 года исполнилось 70, а в июне будет 25 лет со дня военного переворота, который привел его к власти. Башир – первый в истории действующий глава государства, выдачи которого добивается Международный уголовный суд, обвиняющий его в геноциде и этнических чистках во время конфликта в Дарфуре и войны Севера и Юга. После того, как в 2011 году самая большая в Африке страна развалилась на две части, началась новая война: в Южном Кордофане, Нубийских горах.
Сто лет назад будущих страдальцев – Кордофан и Дарфур – упомянул в своем гимне Судану Николай Гумилев:
Ах, наверно, сегодняшним утром
Слишком громко звучат барабаны,
Крокодильей обтянуты кожей,
Слишком звонко взывают колдуньи
На утесах Нубийского Нила,
Потому что сжимается сердце,
Лоб горяч и глаза потемнели
И в мечтах оживленная пристань,
Голоса смуглолицых матросов,
В пенных клочьях веселое море,
А за морем ущелье Дарфура,
Галереи-леса Кордофана
И великие воды Борну.
В начале 60-х годов Лени Рифеншталь увидела фотографию Джорджа Роджера "Нуба из Кордофана" и решила отправиться на поиски загадочного племени нагих скитальцев. В мемуарах она рассказывает, с какими сложностями столкнулась экспедиция, результатом которой стал знаменитый альбом Die Nuba (1973). Десять лет назад я собирался поехать в Судан по маршруту Рифеншталь и вел долгие переговоры об интервью с ней. В августе 2003 года Рифеншталь наконец дала согласие на встречу, поставив одно условие: она готова отвечать на вопросы только о рыбах и нубийцах и ни слова не скажет о Гитлере. Наше свидание было назначено на 10 сентября 2003 года, а 8 сентября Рифеншталь, которой шел 102-й год, умерла. Отменилась и моя поездка в Судан, и сейчас, когда я наконец вернулся к прежним планам, выяснилось, что Кордофан для иностранцев категорически закрыт. Известия о том, что там происходит, мир получает благодаря сайту Nuba Reports, основанному бесстрашным американцем Райаном Бойэтом, живущим в Нубийских горах и сотрудничающим с повстанцами, которых регулярно бомбит башировская авиация. Вместо бомбардировщиков – украинские грузовые самолеты, так что слово "Антонов" стало у друзей Рифеншталь проклятием. Проникнуть сюда можно только партизанскими тропами с Юга, что и сделал посланец Голливуда Джордж Клуни:
Клуни дорого заплатил за свою отвагу: в Нубийских горах его укусила малярийная комариха, и он заболел. Где-то неподалеку заразился малярией и дизайнер-путешественник Артемий Лебедев. В самолете, по дороге в Хартум, я с тревогой читал про "болезнь Маргеллонов": вымышленный дерматит, при котором из ран у неврастеников вылетают комары и бабочки. Маршрут, который я себе нарисовал, оказался по вине диктатора Башира увечным: на юг нельзя, на запад (Дарфур) запрещено, остаются Восток и Север. Страна-изгой обернулась калекой без ног и правой руки. В ночь перед поездкой мне приснился кошмар: стюардесса говорит, что я забыл вынуть из чемодана собачку; открываю крышку, а там лежит совершенно плоская болонка, запаянная в полиэтилен.
9 декабря 2013
Пассажирские самолеты прилетают в Хартум под покровом ночи: видимо, так дешевле, но кажется, что это конспирация. Туристов почти нет, все боятся. В списке самых опасных стран мира Судан находится на первом месте. Правда, на втором – Грузия, где якобы можно подорваться на российском снаряде, а на третьем – прекрасный Ливан, так что комичного в рейтинге больше, чем достоверного. Время от времени в Судане похищают иностранцев (три года назад из плена дважды вызволяли российских летчиков), а двух сотрудников американского посольства застрелили прямо в столице. В 1998 году США нанесли удар по фармацевтической фабрике "Аль-Шифа" в Хартуме (там производили, среди прочего, лекарства от малярии), заподозрив ее в сотрудничестве с "Аль-Каидой", а в октябре прошлого года израильские самолеты разбомбили хартумский завод по производству боеприпасов "Ярмук". Большая война тут может начаться когда угодно.
В хартумском аэропорту хмурятся самолеты ООН с гуманитарной помощью, а гражданских рейсов кот наплакал: в Кению, Турцию и Каир. Первый признак диктатуры – изощренная и бессмысленная бюрократия (видимо, подражание британской): нужно сначала оставить отпечатки четырех пальцев правой руки, потом четырех пальцев левой, и наконец – отдельно – двух больших пальцев. Вспоминаю гонконгский триллер о нелегальном мигранте, который, чтобы обмануть полицию и заполучить вид на жительство, прикрутил себе отрубленные руки таксиста.
На моем невинном чемодане таможня поставила оранжевым мелом зловещий крест, как на двери гугенота, но спецпроверка ничего предосудительного не обнаруживает. Здесь, как и в Иране, не действуют кредитные карты из-за введенных в 2002 году американских санкций, однако доллары открывают все двери. Элегантная полицейская (которой я от растерянности не по-мусульмански пытаюсь пожать руку) забирает мою сотню, и вот уже виза готова.
Познания о России у таксиста исчерпываются словом "водка", которое он произносит со сладострастным причмокиванием. В Судане строжайший сухой закон, и упоминания о недоступном алкоголе похожи на разговор о женщинах в камере смертников.
Не озабоченные правами человека и прочей сентиментальной мишурой китайцы занимают места, освобожденные европейцами и американцами. Контракты на крупное строительство в Судане (например, злодейских плотин, уничтожающих тысячелетнюю историю Нила) получают китайские компании. В четыре утра попадаю в китайскую гостиницу с узорами на перилах и статуями журавлей.
10 декабря
Два самых известных иностранца, до недавнего времени обитавших в Хартуме, – террористы Усама бин Ладен и Карлос-Шакал. В августе исполнится 20 лет со дня захвата Карлоса французской разведкой. Говорят, он так раздражал ваххабитов Башира пьянством и распутством, что они сами сдали его французам, но дело темное. Бин Ладен покинул Судан в 1996 году и переселился в Афганистан. В Хартуме у него были два дома, тщательно охранявшиеся – в одном он пережил покушение секты такфиристов, считавшей его недостаточно правоверным. Режим Башира уже много лет пытается доказать, что больше не спонсирует терроризм, однако все тщетно: только что диктатора не пустили в Нью-Йорк, где он собирался "бросить вызов США" с трибуны ООН.
Получаю пачку документов: размноженные для блокпостов разрешения на передвижение и фотографию. Нельзя снимать мосты, вокзалы, водонапорные башни, электростанции, а также трущобы, нищих и другие неэтичные сюжеты. Суданская диктатура, как водится, больше всего озабочена укреплением нравственности. К Лени Рифеншталь был приставлен хартумский полицейский, он всюду следовал за ней и следил, чтобы она не фотографировала голых туземцев.
В романе Сорокина "Теллурия", который я читал в самолете, междоусобные войны нового средневековья раскалывают Россию и Европу на мелкие княжества. Что-то подобное уже произошло в Судане: нефтеносный Юг окончательно отделился, еще несколько провинций (например, богатый район Абей) не хотят признавать власть Хартума, так что Север быстро движется к экономическому краху. Цены на бензин подскочили за несколько месяцев от полутора фунтов до почти четырех, из-за этого в сентябре и начались беспорядки. Наверху уже идет раскол: в сентябре возникло Национальное движение за перемены, объединившее всех врагов аль-Башира. Появился и свой Ельцин: Гази Атабани, бывший советник диктатора, исключенный из правящей партии. Дряхление суданского режима, у которого нет ничего, кроме иссякающей нефти, похоже на поздний путинизм. Как и в России, всем заправляют спецслужбы, и сходство типажей поразительно: поменяй цвет кожи, и товарищ, ставящий печать на очередное разрешение, вполне мог бы заседать в Управлении ФСБ по Самарской области.
Как и в СССР, здесь все боятся стукачей, и разговор на любую рискованную тему обрывается, не начавшись. Бин Ладен? Впервые слышим это имя. Малярия? В Судане ее вообще нету. Еще одно неожиданное напоминание о позабытых нравах: водитель не пристегивает, а накидывает ремень, завидев полицейского – помню, этот ритуал "накидывания" был наполнен в стране Советов маскулинным задором.
Центр Хартума с министерствами и президентским дворцом сохранил добротное колониальное уныние, а на рынке в Омдурмане начинается Африка. Все теперь производят в Китае: и венецианские маски, и муранское стекло, и венские бонбоны с Моцартом. Адресованный несуществующим туристам пыльный суданский брик-а-брак (носороги из черного дерева, жирафы из поддельной слоновой кости) тоже рождается там. Но за границами сувенирного переулка возникает великий африканский сюрреализм, который я безмятежно люблю с тех пор, как много лет назад, еще в прошлом веке, оказался в Гамбии, вышел на пляж и увидел человека, несущего на голове небольшую акулу. Вот и на рынке в Омдурмане сразу замечаю древний черный велосипед, к багажнику которого привязан огромный брусок льда, тающего на тридцатиградусной жаре. Рядом висит портрет Джастина Бибера. Встреча швейной машинки и зонтика на анатомическом столе из сновидений старой Европы здесь случается каждый день.
Слияние Белого и Голубого Нила незаметно: и справа, и слева одинаковая бурая вода. Недостроенное огромное здание Центробанка зияет: деньги кончились. Ливийская гостиница Corinthia, которую тут называют "яйцом Каддафи"; рядом на пластиковых стульях расселась грустная молодежь и взирает на бурый Нил. Никто не пристает, только один отважный фарцовщик двусмысленно шепчет: Black market!
Европейцев нет, лишь испанская женщина с огромными зубами пьет грейпфрутовый сок. Завтра улетает домой, но хочет вернуться, и я подозреваю, что она нашла себе милого дружка по методу, описанному в фильме Ульриха Зайдля "Любовь". Ничего интересного о своей поездке испанка не сообщает, кроме того, что Судан – не Египет, а Африка, но то же самое написано в путеводителе, да и так сразу понятно.
Ужин в ресторане для золотой молодежи с бетонными деревьями, изображающими нарядную рощу. Из невидимого шланга на обедающих снисходит водная пыль, охлаждая страсти. Женщины не прячут лица, но и простоволосых не сыщешь. Мое вегетарианство наталкивается на плотину недоумения, потому что ассоциируется с нищетой. Когда во время первой войны в Заливе хартумский режим, поддержавший Саддама, был наказан, экономную фасолевую похлебку стали называть "супом Буша". "Ножки Буша" чуть раньше достались советским людям.
Официант-сириец сообщает, что на родине был учителем географии, при этом говорит, что Россия – друг Сирии, так что, видимо, он за Асада. Но спорить о политике тут категорически невозможно, все всего боятся. Переулки возле президентского дворца не освещены. В темноте гвардеец, размахивая автоматом Калашникова, начинает что-то вопить – то ли сошел с ума и сейчас нас расстреляет, то ли так экзальтированно сдает караул.
11 декабря
Первый фильм в Судане снял Золтан Корда в 1938 году. "Четыре пера" – одна из многих (и, наверное, лучшая) экранизация романа о британском лейтенанте, который, чтобы доказать свою мужественность толстощекой невесте, выдает себя за номада с отрезанным языком из наказанного за вероломство племени сангали. Этот бредовый сюжет – замечательный материал для гендерного исследователя; вокруг одной только метафоры с белыми перьями, символами трусости, можно возвести цитадель квирфеминизма. Фильм, предназначенный для отмененного из-за Второй мировой войны протоканнского фестиваля, до сих пор прекрасен: панорамы Нила и балы ослепляют текниколором, а лучше всего – батальные сцены с сотнями боевых верблюдов.
В 1885 году Хартум захватила армия дервишей во главе с Махди (т. е. мессией), генерал-губернатор Судана Чарльз Джордж Гордон был убит; на месте египетской провинции образовалось ваххабитское государство, предшественник нынешнего режима Башира. В 1898-м армия генерала Китченера, в составе которой были и персонажи "Четырех перьев", в битве при Омдурмане разгромила махдистов. Гробница Махди была взорвана, прах его сбросили в реку, а череп святого Китченер хотел превратить в чернильницу, но потом одумался. В 1947 году мавзолей Махди отстроили заново. Это одна из святынь ислама, и те, у кого не хватает средств на хадж в Мекку, обязаны его посетить. Совершил паломничество и я, в неурочный день, но охранник проснулся и милостиво разрешил войти. Напротив мавзолея – дом преемника Махди, Халифа Абдуллы, возглавлявшего армию дервишей в омдурманской битве. Во дворе стоит первый в Судане автомобиль, похожий на трактор Джека Восьмеркина. Отмечено место гибели Гордона, а в бывшем англиканском соборе, ныне превращенном в музей республики, сохранилась мемориальная надпись, прославляющая павшего губернатора, но она полузакрыта витриной с подарками Баширу, а буквы осыпались. Там, где в соборе стояло распятие, теперь пыжится декоративный чайник, подаренный президентом Пакистана, а во дворе выставлены автомобили, возившие сперва колониальное начальство, а затем Брежнева, Тито, Хайле Селассие и Чаушеску.
Одно из злодеяний советской империи зла – строительство Асуанской плотины, уничтожившей сотни памятников древних цивилизаций на берегах Нила. В Египте кое-что (храмы Абу-Симбела, например) перенесли, в нищем Судане спасено гораздо меньше. На втором этаже великолепного хартумского музея (ни одного посетителя, десятки изнывающих от скуки охранников) – останки христианской Нубии, фрески из уничтоженного насеровским потопом собора в Фарасе (только часть, половину увезли в Варшаву), во дворе – три с половиной спасенных египетских храма, самый большой посвящен соколиноголовому богу Гору, с которым дружил Алистер Кроули. Все на свете двоится и отражается: вот и у меня в рюкзаке приветствует родное божество книга Гленуэя Уэскотта Pilgrim Hawk о самке сокола, разрушающей честную ирландскую семью.
12 декабря
Дорога на север пустынна, иногда кряхтит грузовик, нагруженный миллиардом тюков. Африканское искусство паковать немыслимые грузы может сравниться с японской сноровкой эротического бондажа. Над новым мостом – портрет президента, подарившего подданным счастье пересекать реку. Никаких признаков гражданской войны, промелькнул только один БТР, да и блокпостов гораздо меньше, чем в других африканских странах. Пачка разрешений на проезд понемногу уменьшается – свирепые постовые забирают их, а потом скармливают своим осликам. Полицейского, который должен пустить нас на руины христианского царства Макурия в оазисе Старая Донгола, приходится ждать целый час. Но никакой ограды нет, можно пройти и посмотреть на мраморные колонны, торчащие из песка, королевский дворец, превращенный в мечеть, и храм Святой Троицы, оккупированный польскими археологами. Под христианским холмом – некрополь, в гробницах живут летучие мыши. Как и обещал путеводитель, нет ни одного туриста, и пока европейцев я вообще не видел. Нет и японцев, которые в соседней Эфиопии сидят под каждым кустом. Репутация Судана даже хуже, чем у Афганистана и Ирака.
В Старой Донголе уже вечный 13 век, Аладдин едет на своем ослике, свесив ноги. Останавливаемся на финиковой ферме. На улице оазиса (песок под луной, электричество выключили в 10 вечера, хмурые люди сидят у жаровни) вспоминаю рассказ Боулза о любознательном профессоре, которого поймали кочевники, отрезали ему язык и заставили плясать на базарах. Боязливо возвращаюсь на ферму, сплю возле бруствера из фиг, накрывшись молитвенным ковриком. Аномальный холод: в Израиле метель, в Египте чуть было не выпал снег, номады умирают от мороза. За стеной кроткие дети смотрят телевизор. Посреди двора на привязи беспрерывно блеет коза с овальными мохнатыми ушами. Как только за пальмой садится солнце, она умолкает.
13 декабря
Боулз и его друг Билл Берроуз. Хартум в сумерках – один из бесчисленных "городов красной ночи", а документальный фильм "Бог устал от нас" прославил lost boys of Sudan, родственников диких мальчиков Берроуза. Тысячи таких потерявшихся в гражданской войне детей нашли убежище в Эфиопии, Кении и Чаде. Четырем героям фильма разрешили эмигрировать в США. В Америке их научили включать и выключать свет, пользоваться унитазом, спать на кровати, а потом выдали будильник и объяснили, что время – деньги. В Судане ни времени, ни денег нет.
В Керме, где я остановился, имеется электричество, но в опустошенном плантаторском доме кубинской расцветки – вылинявшие голубой, зеленый и розовый – нет ни горячей воды, ни полотенец. Нет и зеркала, так что бриться приходится, глядя в айпад. Керма – центр великой некроцентрической цивилизации, с руинами дворца (Дефуффа) и фундаментами глиняного города, унесенного ветром. Вторая Дефуффа – огромный могильник; вместе с властителями Кермы в жертву приносили женщин, детей и зверей, на черном песке до сих пор валяются кости. Когда-то по саванне бегали тысячи страусов. Потом их съели или превратили в ослов. Возле главной Дефуффы музей с семью прекрасными статуями фараонов XXV династии, которые были разбиты бронзовым долотом и закопаны, а в 2003 году решили выйти из-под земли.
Хозяин нашего дома, благородный старик в бифокальных очках, оказывается внуком бывшего египетского наместника. Показывает разрушенный дождями и Асуанской плотиной дворец семьи Аль-Малик с видом на Нил. Потом приглашает в дом своего деда – огромная цветущая джакаранда, темная гостиная, возле каждого кресла табуретка с пластмассовой пепельницей, но курят здесь очень мало. Под каждой пальмой стоит ослик, а из окна разрушенного дворца виден рыжий племенной бык, похожий на Вавилонскую башню.
14 декабря
Lost Boys из Южного Судана бежали от северных войск, потому что были уверены, что мусульмане хотят если не убить их, то кастрировать. Так это или нет, трудно сказать: тем более что по Африке периодически прокатываются волны истерии, вызванной ритуальной кражей пенисов колдунами. Никак не связано с гражданской войной, современностью и религией женское обрезание, одним из центров которого является Судан. Почти 90% девочек (чуть меньше, чем в соседнем Сомали) подвергаются этой ужасающей процедуре. Правительство Башира вроде бы осудило обрезание, но потом диктатор объявил, что не позволит империалистам влезать в национальные суданские традиции.
Едем дальше на север, мимо древней каменоломни, где на боку уже 3000 лет валяется незаконченная статуя фараона Тахарки. В огромном валуне – очертания незаконченной стелы по случаю взятия египтянами Кермы. Вокруг всех этих обломков грандёра живут в хижинах дикие люди, отрезающие девочкам клитор крышкой от консервной банки и разбрасывающие повсюду черные и розовые пластиковые пакеты. На рыночной площади думаю, как здесь все безопасно и безмятежно, и тут же мимо проносится грузовичок, на котором стоит, растопырив ноги, убийца с крупнокалиберным пулеметом.
Паром на западный берег Нила не ходит, так что придется ночевать на кошмарном постоялом дворе возле автобусной станции, к крыше которой присобачено чучело крокодила. Всюду стаи мух, отведать арбуз не решаюсь. На берегу – спаленная деревня: обгоревшие стволы пальм, мечеть с ковром из пепла. Впервые за несколько дней вижу европейца, молодого человека в фуфайке с надписью Febiofest. Аспирант пражской киноакадемии FAMU тоже хочет посмотреть на знаменитые руины Солеб и Садинга, и всю дорогу мы говорим о фильмах Шванкмайера, Менцеля и Немеца, таких бесед суданская пустыня еще не слыхала. Мой новый знакомый хочет побывать во всех странах мира и каждый декабрь отправляется на месяц в путешествие, ходит пешком по самым опасным трущобам, испытывая судьбу и играя со смертью. Не курит, не пьет, испытывает отвращение к молоку, наркотикам и пиву, никогда не завтракает, принадлежит римско-католической церкви и больше всего любит фильмы братьев Коэн и кофолу – заменитель кока-колы, придуманный чехословаками назло Западу, вроде советского напитка "Байкал". В сумерках (электричества нет) мы говорим о красоте Корана и о том, что на душу населения в Чехии выпускают больше кинофильмов, чем в Индии. Прошлую ночь он провел с учителями в деревенской школе: мальчиков и девочек учат раздельно, а все учителя живут вместе – 7 человек в одной комнате. Он рассказал им об однополых браках в Европе и привел в полное замешательство.
15 декабря
Всю ночь за стеной верещал осел и лаяли собаки. Очень холодно. Чешский киновед, не завтракая, уходит пешком – он торопится в Сомали, посмотреть на пиратов, но из принципа пользуется только общественным транспортом и не хочет, чтобы его подвезли хотя бы до автобусной станции. Но нам и не по пути – еду на остров Сай, где среди развалин оттоманской крепости обитают невеселые крокодилы. По дороге удается посмотреть петроглифы – безымянную гору, на которой пещерный человек рисовал страусов, баранов и пауков. Неолитическая живность хороша, но не так совершенна, как недосягаемая пара изысканных жирафов, спрятавшаяся глубоко в Сахаре.
Поворот на юг, к священной горе Джебель-Баркал, столице древнего царства Куш с пирамидами, сфинксами и темным храмом-пещерой Амона. У подножия горы – похороны, могила окружена керосиновыми фонарями, словно в японской сказке, и сотни мужчин в белых джеллабах выстраиваются на молитву спиной к Амону и его жене-матери Мут. В придорожном ресторане показывают "Миллионера из трущоб". Вместо финального поцелуя – цензурное затемнение, пресекающее разврат.
С 1956 года, когда англо-египетское правление закончилось, в Судане один диктаторский режим сменял другой, гражданские войны не прекращались. У конфликта в Дарфуре вообще нет никакой внятной причины. Наверное, и в Раю начнется резня, если там введут сухой закон, запретят наркотики (запаха гашиша, успокаивающего людей в странах Магриба, я в Судане ни разу не уловил), кастрируют 90% женщин и пригласят в гости бин Ладена.
16 декабря
26 октября 1910-го Николай Гумилев отправил Евгению Зноско-Боровскому открытку: "Дорогой Женя, привет тебе и всему Аполлону из Порт-Судана. Пишу это сейчас после купанья за стаканом виски с содовой". На открытке изображен осел, который живет в Порт-Судане до сих пор. Через 30 лет после того, как Золтан Корда отснял омдурманское сражение, сюда прибыл другой бесстрашный режиссер – Сэмюэл Фуллер. Это был короткий период демократии после Октябрьской суданской революции 1964 года, и Порт-Судан стал модным местом. Жак Кусто, открывший его для дайверов, экспериментировал с жизнью под водой на станции Conshelf II, у обитателей которой быстрее исцелялись раны, но медленнее росли волосы. Один из персонажей снятого Фуллером
Ресторан очень похож на московский валютный "Испанский дворик" 1990 года. Невероятный арабский канал MTV из Бейрута рекламирует Рождество с подарками, елкой, но без Иисуса. Камера стоит в огромном торговом центре, посетителям раздают милые вещицы. Один подарок вручают корпулентной тетке в дубленке, и, когда она открывает рот, выясняется, что у нее нет двух передних зубов.
Дорога в Порт-Судан бесконечна и идет по самым бедным районам. Это не нищета, а что-то за ее пределами, даже не лачуги, а какие-то прутья, увешанные тряпками. Но нубийцы необычайно красивы: бродяжка в сарафане может запросто шагнуть на миланский подиум (см. волшебные истории Иман и Варис Дирие).
На побережье пейзаж меняется: начинаются нефтехранилища. Перед гостиницей висит тройной портрет: Башир, президент Эритреи и местный губернатор на фоне тропических рыбок советуют посетить океанариум. Колониальный квартал очень хорош; шныряют темные личности, и я сразу вспоминаю "черный рынок спермы и детей" из романа "Порт Святых". Возникают даже какие-то иностранцы: английские дайверы спускаются в ресторан в шортах (верх неприличия) и изъясняются исключительно факами. За большим столом – группа напряженных русских, в том числе православный поп. Хочется припасть к его длани и просить защиты от басурман, опять унесших из номера полотенца.
Строительство дороги и местного аэропорта отчасти финансировал Усама бин Ладен. В суданскую экономику он вложил 50 миллионов долларов, а Башир расплатился с ним кунжутом, семечками подсолнуха и гуммиарабиком. Впервые за несколько дней, обойдя шаткую американскую блокировку, залезаю в почтовый ящик и вижу письмо о нью-йоркском художнике с грозным сабджектом "Комар". Так хитроумно Ангел-хранитель напоминает о малярии.
В 60 километрах от Порт-Судана – славившийся дебошами Суакин, где когда-то шумел знаменитый невольничий рынок. Здесь обитает злой дух, от которого забеременели сразу все эфиопские девственницы, направлявшиеся на корабле в гости к царице Савской. В фильме "Четыре пера" Суакин цел и невредим, но теперь выглядит как Дрезден в 1945 году. Прекрасные белые дома, сложенные из коралловых кирпичей, в том числе резиденция генерала Китченера, разрушены демоном. Ленивые труженики что-то еле-еле реставрируют, не забывая, что "швы расползутся, рухнет дом".
17 декабря
Обратно по шоссе бин Ладена. Кончается бензин. Одна пустая заправка за другой. Самая популярная машина – пикап Toyota Hillux, их, нагруженных ржавыми канистрами, собралась у водопоя чертова прорва. Наш джип пропускают без очереди, и мы попадаем в столицу мероитского царства, от которого осталась сотня маленьких пирамид, распотрошенных искателем сокровищ Джузеппе Ферлини, военным хирургом. В Египте перед каждым камнем топталась бы экскурсия, а тут нет ни единого посетителя, только у будки привратника два с половиной торговца продают пирамидки, сделанные из слез. В ресторане под потолком в декоративных целях висит огромная утка, отломанная от карусели. В соседнем бунгало, распотрошенном вандалами, заперта коза и орет ослиным голосом. Рядом с гостиницей – маленький минарет, через сломанный репродуктор доносится фальцет муэдзина – жутко искаженный, словно пластинку Робертино Лоретти пустили не на той скорости. Зловещие комары. Над пирамидами поднимается огромная луна, похожая на прожектор в концлагере, но айфон ее не берет.
18 декабря
Глубоко в пустыне, вдали от дорог и селений, руины Нака и Муссаварат-эль-Суфра: храмы крошечные, как будто волшебной силой уменьшены в 10 раз. Гор, Изида, Осирис и Амон смотрят с желтых стен. "Слоновий город" восстанавливали археологи из ГДР, не подозревая, что вскоре их собственная страна исчезнет, как мероитское царство. Из-за тернового куста выскальзывает джип, набитый серьезными парнями с автоматами Калашникова. Это ведомство по охране природы разыскивает саудовцев, которые нелегально охотятся на птиц.
Снова Хартум. Надеюсь познакомиться с местными христианами. Главный вход в собор святого Матфея наглухо заперт. Ворота перегорожены огромным бетонным блоком (боятся машины со взрывчаткой?), возле него – лужа мочи, возможно, свидетельствующая о религиозных противоречиях. Наконец, обнаруживается калитка. Собор закрыт, христиане поют рядом под навесом – все чернокожие. Впервые встречаю неприветливых людей. Пытаюсь спросить, как войти в храм, но прихожане проходят со святыми дарами и каменными лицами, словно меня нет на свете. Как раз сегодня началась гражданская война в христианском Южном Судане.
За ужином в "яйце Каддафи" знакомлюсь с пожилой немецкой парой, путешествующей по свету. Недавно они ездили в Тибет и три дня совершали парикраму вокруг священной горы Кайлас. Старый немец говорит, что, может быть, прикупит недвижимость в Судане. Советую ему приобрести пирамиду. "Ах нет, – отмахивается он, – пирамида – это могила, а мне и так скоро туда".
В страшном аэропорту опять ночной рейс. Компьютеры не работают, так что всех вписывают вручную, как в Судный день. Сегодня в Петербурге похороны моего дяди, профессора Владимира Якубского, знатока истории средневековой Польши. Когда мне было 13 лет, дядя познакомил меня с сыном Гумилева, Львом Николаевичем, я выпросил у него африканскую книгу "Шатер" и выучил наизусть.
Вечер. Глаз различить не умеет
Ярких нитей на поясе белом;
Это знак, что должны мусульмане
Пред Аллахом свершить омовенье,
Тот водой, кто в лесу над рекою,
Тот песком, кто в безводной пустыне.
И от голых песчаных утесов
Беспокойного Красного Моря
До зеленых валов многопенных
Атлантического Океана
Люди молятся. Тихо в Судане,
И над ним, над огромным ребенком,
Верю, верю, склоняется Бог.
Сто лет назад будущих страдальцев – Кордофан и Дарфур – упомянул в своем гимне Судану Николай Гумилев:
Ах, наверно, сегодняшним утром
Слишком громко звучат барабаны,
Крокодильей обтянуты кожей,
Слишком звонко взывают колдуньи
На утесах Нубийского Нила,
Потому что сжимается сердце,
Лоб горяч и глаза потемнели
И в мечтах оживленная пристань,
Голоса смуглолицых матросов,
В пенных клочьях веселое море,
А за морем ущелье Дарфура,
Галереи-леса Кордофана
И великие воды Борну.
В начале 60-х годов Лени Рифеншталь увидела фотографию Джорджа Роджера "Нуба из Кордофана" и решила отправиться на поиски загадочного племени нагих скитальцев. В мемуарах она рассказывает, с какими сложностями столкнулась экспедиция, результатом которой стал знаменитый альбом Die Nuba (1973). Десять лет назад я собирался поехать в Судан по маршруту Рифеншталь и вел долгие переговоры об интервью с ней. В августе 2003 года Рифеншталь наконец дала согласие на встречу, поставив одно условие: она готова отвечать на вопросы только о рыбах и нубийцах и ни слова не скажет о Гитлере. Наше свидание было назначено на 10 сентября 2003 года, а 8 сентября Рифеншталь, которой шел 102-й год, умерла. Отменилась и моя поездка в Судан, и сейчас, когда я наконец вернулся к прежним планам, выяснилось, что Кордофан для иностранцев категорически закрыт. Известия о том, что там происходит, мир получает благодаря сайту Nuba Reports, основанному бесстрашным американцем Райаном Бойэтом, живущим в Нубийских горах и сотрудничающим с повстанцами, которых регулярно бомбит башировская авиация. Вместо бомбардировщиков – украинские грузовые самолеты, так что слово "Антонов" стало у друзей Рифеншталь проклятием. Проникнуть сюда можно только партизанскими тропами с Юга, что и сделал посланец Голливуда Джордж Клуни:
Клуни дорого заплатил за свою отвагу: в Нубийских горах его укусила малярийная комариха, и он заболел. Где-то неподалеку заразился малярией и дизайнер-путешественник Артемий Лебедев. В самолете, по дороге в Хартум, я с тревогой читал про "болезнь Маргеллонов": вымышленный дерматит, при котором из ран у неврастеников вылетают комары и бабочки. Маршрут, который я себе нарисовал, оказался по вине диктатора Башира увечным: на юг нельзя, на запад (Дарфур) запрещено, остаются Восток и Север. Страна-изгой обернулась калекой без ног и правой руки. В ночь перед поездкой мне приснился кошмар: стюардесса говорит, что я забыл вынуть из чемодана собачку; открываю крышку, а там лежит совершенно плоская болонка, запаянная в полиэтилен.
9 декабря 2013
Пассажирские самолеты прилетают в Хартум под покровом ночи: видимо, так дешевле, но кажется, что это конспирация. Туристов почти нет, все боятся. В списке самых опасных стран мира Судан находится на первом месте. Правда, на втором – Грузия, где якобы можно подорваться на российском снаряде, а на третьем – прекрасный Ливан, так что комичного в рейтинге больше, чем достоверного. Время от времени в Судане похищают иностранцев (три года назад из плена дважды вызволяли российских летчиков), а двух сотрудников американского посольства застрелили прямо в столице. В 1998 году США нанесли удар по фармацевтической фабрике "Аль-Шифа" в Хартуме (там производили, среди прочего, лекарства от малярии), заподозрив ее в сотрудничестве с "Аль-Каидой", а в октябре прошлого года израильские самолеты разбомбили хартумский завод по производству боеприпасов "Ярмук". Большая война тут может начаться когда угодно.
В 2014 году исполняется 25 лет со дня военного переворота, который привел к власти Омара аль-Башира
В хартумском аэропорту хмурятся самолеты ООН с гуманитарной помощью, а гражданских рейсов кот наплакал: в Кению, Турцию и Каир. Первый признак диктатуры – изощренная и бессмысленная бюрократия (видимо, подражание британской): нужно сначала оставить отпечатки четырех пальцев правой руки, потом четырех пальцев левой, и наконец – отдельно – двух больших пальцев. Вспоминаю гонконгский триллер о нелегальном мигранте, который, чтобы обмануть полицию и заполучить вид на жительство, прикрутил себе отрубленные руки таксиста.
На моем невинном чемодане таможня поставила оранжевым мелом зловещий крест, как на двери гугенота, но спецпроверка ничего предосудительного не обнаруживает. Здесь, как и в Иране, не действуют кредитные карты из-за введенных в 2002 году американских санкций, однако доллары открывают все двери. Элегантная полицейская (которой я от растерянности не по-мусульмански пытаюсь пожать руку) забирает мою сотню, и вот уже виза готова.
Познания о России у таксиста исчерпываются словом "водка", которое он произносит со сладострастным причмокиванием. В Судане строжайший сухой закон, и упоминания о недоступном алкоголе похожи на разговор о женщинах в камере смертников.
Не озабоченные правами человека и прочей сентиментальной мишурой китайцы занимают места, освобожденные европейцами и американцами. Контракты на крупное строительство в Судане (например, злодейских плотин, уничтожающих тысячелетнюю историю Нила) получают китайские компании. В четыре утра попадаю в китайскую гостиницу с узорами на перилах и статуями журавлей.
10 декабря
Два самых известных иностранца, до недавнего времени обитавших в Хартуме, – террористы Усама бин Ладен и Карлос-Шакал. В августе исполнится 20 лет со дня захвата Карлоса французской разведкой. Говорят, он так раздражал ваххабитов Башира пьянством и распутством, что они сами сдали его французам, но дело темное. Бин Ладен покинул Судан в 1996 году и переселился в Афганистан. В Хартуме у него были два дома, тщательно охранявшиеся – в одном он пережил покушение секты такфиристов, считавшей его недостаточно правоверным. Режим Башира уже много лет пытается доказать, что больше не спонсирует терроризм, однако все тщетно: только что диктатора не пустили в Нью-Йорк, где он собирался "бросить вызов США" с трибуны ООН.
Получаю пачку документов: размноженные для блокпостов разрешения на передвижение и фотографию. Нельзя снимать мосты, вокзалы, водонапорные башни, электростанции, а также трущобы, нищих и другие неэтичные сюжеты. Суданская диктатура, как водится, больше всего озабочена укреплением нравственности. К Лени Рифеншталь был приставлен хартумский полицейский, он всюду следовал за ней и следил, чтобы она не фотографировала голых туземцев.
Поклонник президента Судана целует его портрет
В романе Сорокина "Теллурия", который я читал в самолете, междоусобные войны нового средневековья раскалывают Россию и Европу на мелкие княжества. Что-то подобное уже произошло в Судане: нефтеносный Юг окончательно отделился, еще несколько провинций (например, богатый район Абей) не хотят признавать власть Хартума, так что Север быстро движется к экономическому краху. Цены на бензин подскочили за несколько месяцев от полутора фунтов до почти четырех, из-за этого в сентябре и начались беспорядки. Наверху уже идет раскол: в сентябре возникло Национальное движение за перемены, объединившее всех врагов аль-Башира. Появился и свой Ельцин: Гази Атабани, бывший советник диктатора, исключенный из правящей партии. Дряхление суданского режима, у которого нет ничего, кроме иссякающей нефти, похоже на поздний путинизм. Как и в России, всем заправляют спецслужбы, и сходство типажей поразительно: поменяй цвет кожи, и товарищ, ставящий печать на очередное разрешение, вполне мог бы заседать в Управлении ФСБ по Самарской области.
Как и в СССР, здесь все боятся стукачей, и разговор на любую рискованную тему обрывается, не начавшись. Бин Ладен? Впервые слышим это имя. Малярия? В Судане ее вообще нету. Еще одно неожиданное напоминание о позабытых нравах: водитель не пристегивает, а накидывает ремень, завидев полицейского – помню, этот ритуал "накидывания" был наполнен в стране Советов маскулинным задором.
Центр Хартума с министерствами и президентским дворцом сохранил добротное колониальное уныние, а на рынке в Омдурмане начинается Африка. Все теперь производят в Китае: и венецианские маски, и муранское стекло, и венские бонбоны с Моцартом. Адресованный несуществующим туристам пыльный суданский брик-а-брак (носороги из черного дерева, жирафы из поддельной слоновой кости) тоже рождается там. Но за границами сувенирного переулка возникает великий африканский сюрреализм, который я безмятежно люблю с тех пор, как много лет назад, еще в прошлом веке, оказался в Гамбии, вышел на пляж и увидел человека, несущего на голове небольшую акулу. Вот и на рынке в Омдурмане сразу замечаю древний черный велосипед, к багажнику которого привязан огромный брусок льда, тающего на тридцатиградусной жаре. Рядом висит портрет Джастина Бибера. Встреча швейной машинки и зонтика на анатомическом столе из сновидений старой Европы здесь случается каждый день.
Непросто перевозить лед по пустыне на сорокоградусной жаре
Слияние Белого и Голубого Нила незаметно: и справа, и слева одинаковая бурая вода. Недостроенное огромное здание Центробанка зияет: деньги кончились. Ливийская гостиница Corinthia, которую тут называют "яйцом Каддафи"; рядом на пластиковых стульях расселась грустная молодежь и взирает на бурый Нил. Никто не пристает, только один отважный фарцовщик двусмысленно шепчет: Black market!
Европейцев нет, лишь испанская женщина с огромными зубами пьет грейпфрутовый сок. Завтра улетает домой, но хочет вернуться, и я подозреваю, что она нашла себе милого дружка по методу, описанному в фильме Ульриха Зайдля "Любовь". Ничего интересного о своей поездке испанка не сообщает, кроме того, что Судан – не Египет, а Африка, но то же самое написано в путеводителе, да и так сразу понятно.
Ужин в ресторане для золотой молодежи с бетонными деревьями, изображающими нарядную рощу. Из невидимого шланга на обедающих снисходит водная пыль, охлаждая страсти. Женщины не прячут лица, но и простоволосых не сыщешь. Мое вегетарианство наталкивается на плотину недоумения, потому что ассоциируется с нищетой. Когда во время первой войны в Заливе хартумский режим, поддержавший Саддама, был наказан, экономную фасолевую похлебку стали называть "супом Буша". "Ножки Буша" чуть раньше достались советским людям.
Официант-сириец сообщает, что на родине был учителем географии, при этом говорит, что Россия – друг Сирии, так что, видимо, он за Асада. Но спорить о политике тут категорически невозможно, все всего боятся. Переулки возле президентского дворца не освещены. В темноте гвардеец, размахивая автоматом Калашникова, начинает что-то вопить – то ли сошел с ума и сейчас нас расстреляет, то ли так экзальтированно сдает караул.
11 декабря
Первый фильм в Судане снял Золтан Корда в 1938 году. "Четыре пера" – одна из многих (и, наверное, лучшая) экранизация романа о британском лейтенанте, который, чтобы доказать свою мужественность толстощекой невесте, выдает себя за номада с отрезанным языком из наказанного за вероломство племени сангали. Этот бредовый сюжет – замечательный материал для гендерного исследователя; вокруг одной только метафоры с белыми перьями, символами трусости, можно возвести цитадель квирфеминизма. Фильм, предназначенный для отмененного из-за Второй мировой войны протоканнского фестиваля, до сих пор прекрасен: панорамы Нила и балы ослепляют текниколором, а лучше всего – батальные сцены с сотнями боевых верблюдов.
Одно из злодеяний советской империи зла – строительство Асуанской плотины, уничтожившей сотни памятников древних цивилизаций на берегах Нила. В Египте кое-что (храмы Абу-Симбела, например) перенесли, в нищем Судане спасено гораздо меньше. На втором этаже великолепного хартумского музея (ни одного посетителя, десятки изнывающих от скуки охранников) – останки христианской Нубии, фрески из уничтоженного насеровским потопом собора в Фарасе (только часть, половину увезли в Варшаву), во дворе – три с половиной спасенных египетских храма, самый большой посвящен соколиноголовому богу Гору, с которым дружил Алистер Кроули. Все на свете двоится и отражается: вот и у меня в рюкзаке приветствует родное божество книга Гленуэя Уэскотта Pilgrim Hawk о самке сокола, разрушающей честную ирландскую семью.
Бывший англиканский храм в Хартуме. Вместо распятия – чайник
12 декабря
Дорога на север пустынна, иногда кряхтит грузовик, нагруженный миллиардом тюков. Африканское искусство паковать немыслимые грузы может сравниться с японской сноровкой эротического бондажа. Над новым мостом – портрет президента, подарившего подданным счастье пересекать реку. Никаких признаков гражданской войны, промелькнул только один БТР, да и блокпостов гораздо меньше, чем в других африканских странах. Пачка разрешений на проезд понемногу уменьшается – свирепые постовые забирают их, а потом скармливают своим осликам. Полицейского, который должен пустить нас на руины христианского царства Макурия в оазисе Старая Донгола, приходится ждать целый час. Но никакой ограды нет, можно пройти и посмотреть на мраморные колонны, торчащие из песка, королевский дворец, превращенный в мечеть, и храм Святой Троицы, оккупированный польскими археологами. Под христианским холмом – некрополь, в гробницах живут летучие мыши. Как и обещал путеводитель, нет ни одного туриста, и пока европейцев я вообще не видел. Нет и японцев, которые в соседней Эфиопии сидят под каждым кустом. Репутация Судана даже хуже, чем у Афганистана и Ирака.
На руинах Макурии
В Старой Донголе уже вечный 13 век, Аладдин едет на своем ослике, свесив ноги. Останавливаемся на финиковой ферме. На улице оазиса (песок под луной, электричество выключили в 10 вечера, хмурые люди сидят у жаровни) вспоминаю рассказ Боулза о любознательном профессоре, которого поймали кочевники, отрезали ему язык и заставили плясать на базарах. Боязливо возвращаюсь на ферму, сплю возле бруствера из фиг, накрывшись молитвенным ковриком. Аномальный холод: в Израиле метель, в Египте чуть было не выпал снег, номады умирают от мороза. За стеной кроткие дети смотрят телевизор. Посреди двора на привязи беспрерывно блеет коза с овальными мохнатыми ушами. Как только за пальмой садится солнце, она умолкает.
13 декабря
Боулз и его друг Билл Берроуз. Хартум в сумерках – один из бесчисленных "городов красной ночи", а документальный фильм "Бог устал от нас" прославил lost boys of Sudan, родственников диких мальчиков Берроуза. Тысячи таких потерявшихся в гражданской войне детей нашли убежище в Эфиопии, Кении и Чаде. Четырем героям фильма разрешили эмигрировать в США. В Америке их научили включать и выключать свет, пользоваться унитазом, спать на кровати, а потом выдали будильник и объяснили, что время – деньги. В Судане ни времени, ни денег нет.
В Керме, где я остановился, имеется электричество, но в опустошенном плантаторском доме кубинской расцветки – вылинявшие голубой, зеленый и розовый – нет ни горячей воды, ни полотенец. Нет и зеркала, так что бриться приходится, глядя в айпад. Керма – центр великой некроцентрической цивилизации, с руинами дворца (Дефуффа) и фундаментами глиняного города, унесенного ветром. Вторая Дефуффа – огромный могильник; вместе с властителями Кермы в жертву приносили женщин, детей и зверей, на черном песке до сих пор валяются кости. Когда-то по саванне бегали тысячи страусов. Потом их съели или превратили в ослов. Возле главной Дефуффы музей с семью прекрасными статуями фараонов XXV династии, которые были разбиты бронзовым долотом и закопаны, а в 2003 году решили выйти из-под земли.
Дефуффа в Керме
Хозяин нашего дома, благородный старик в бифокальных очках, оказывается внуком бывшего египетского наместника. Показывает разрушенный дождями и Асуанской плотиной дворец семьи Аль-Малик с видом на Нил. Потом приглашает в дом своего деда – огромная цветущая джакаранда, темная гостиная, возле каждого кресла табуретка с пластмассовой пепельницей, но курят здесь очень мало. Под каждой пальмой стоит ослик, а из окна разрушенного дворца виден рыжий племенной бык, похожий на Вавилонскую башню.
От дворца египетского наместника Кермы остались одни стены
14 декабря
Lost Boys из Южного Судана бежали от северных войск, потому что были уверены, что мусульмане хотят если не убить их, то кастрировать. Так это или нет, трудно сказать: тем более что по Африке периодически прокатываются волны истерии, вызванной ритуальной кражей пенисов колдунами. Никак не связано с гражданской войной, современностью и религией женское обрезание, одним из центров которого является Судан. Почти 90% девочек (чуть меньше, чем в соседнем Сомали) подвергаются этой ужасающей процедуре. Правительство Башира вроде бы осудило обрезание, но потом диктатор объявил, что не позволит империалистам влезать в национальные суданские традиции.
Едем дальше на север, мимо древней каменоломни, где на боку уже 3000 лет валяется незаконченная статуя фараона Тахарки. В огромном валуне – очертания незаконченной стелы по случаю взятия египтянами Кермы. Вокруг всех этих обломков грандёра живут в хижинах дикие люди, отрезающие девочкам клитор крышкой от консервной банки и разбрасывающие повсюду черные и розовые пластиковые пакеты. На рыночной площади думаю, как здесь все безопасно и безмятежно, и тут же мимо проносится грузовичок, на котором стоит, растопырив ноги, убийца с крупнокалиберным пулеметом.
Паром на западный берег Нила не ходит, так что придется ночевать на кошмарном постоялом дворе возле автобусной станции, к крыше которой присобачено чучело крокодила. Всюду стаи мух, отведать арбуз не решаюсь. На берегу – спаленная деревня: обгоревшие стволы пальм, мечеть с ковром из пепла. Впервые за несколько дней вижу европейца, молодого человека в фуфайке с надписью Febiofest. Аспирант пражской киноакадемии FAMU тоже хочет посмотреть на знаменитые руины Солеб и Садинга, и всю дорогу мы говорим о фильмах Шванкмайера, Менцеля и Немеца, таких бесед суданская пустыня еще не слыхала. Мой новый знакомый хочет побывать во всех странах мира и каждый декабрь отправляется на месяц в путешествие, ходит пешком по самым опасным трущобам, испытывая судьбу и играя со смертью. Не курит, не пьет, испытывает отвращение к молоку, наркотикам и пиву, никогда не завтракает, принадлежит римско-католической церкви и больше всего любит фильмы братьев Коэн и кофолу – заменитель кока-колы, придуманный чехословаками назло Западу, вроде советского напитка "Байкал". В сумерках (электричества нет) мы говорим о красоте Корана и о том, что на душу населения в Чехии выпускают больше кинофильмов, чем в Индии. Прошлую ночь он провел с учителями в деревенской школе: мальчиков и девочек учат раздельно, а все учителя живут вместе – 7 человек в одной комнате. Он рассказал им об однополых браках в Европе и привел в полное замешательство.
Дорога в пустыне
15 декабря
Всю ночь за стеной верещал осел и лаяли собаки. Очень холодно. Чешский киновед, не завтракая, уходит пешком – он торопится в Сомали, посмотреть на пиратов, но из принципа пользуется только общественным транспортом и не хочет, чтобы его подвезли хотя бы до автобусной станции. Но нам и не по пути – еду на остров Сай, где среди развалин оттоманской крепости обитают невеселые крокодилы. По дороге удается посмотреть петроглифы – безымянную гору, на которой пещерный человек рисовал страусов, баранов и пауков. Неолитическая живность хороша, но не так совершенна, как недосягаемая пара изысканных жирафов, спрятавшаяся глубоко в Сахаре.
Поворот на юг, к священной горе Джебель-Баркал, столице древнего царства Куш с пирамидами, сфинксами и темным храмом-пещерой Амона. У подножия горы – похороны, могила окружена керосиновыми фонарями, словно в японской сказке, и сотни мужчин в белых джеллабах выстраиваются на молитву спиной к Амону и его жене-матери Мут. В придорожном ресторане показывают "Миллионера из трущоб". Вместо финального поцелуя – цензурное затемнение, пресекающее разврат.
Вид на пирамиды со священной горы Джебель-Баркал
С 1956 года, когда англо-египетское правление закончилось, в Судане один диктаторский режим сменял другой, гражданские войны не прекращались. У конфликта в Дарфуре вообще нет никакой внятной причины. Наверное, и в Раю начнется резня, если там введут сухой закон, запретят наркотики (запаха гашиша, успокаивающего людей в странах Магриба, я в Судане ни разу не уловил), кастрируют 90% женщин и пригласят в гости бин Ладена.
16 декабря
26 октября 1910-го Николай Гумилев отправил Евгению Зноско-Боровскому открытку: "Дорогой Женя, привет тебе и всему Аполлону из Порт-Судана. Пишу это сейчас после купанья за стаканом виски с содовой". На открытке изображен осел, который живет в Порт-Судане до сих пор. Через 30 лет после того, как Золтан Корда отснял омдурманское сражение, сюда прибыл другой бесстрашный режиссер – Сэмюэл Фуллер. Это был короткий период демократии после Октябрьской суданской революции 1964 года, и Порт-Судан стал модным местом. Жак Кусто, открывший его для дайверов, экспериментировал с жизнью под водой на станции Conshelf II, у обитателей которой быстрее исцелялись раны, но медленнее росли волосы. Один из персонажей снятого Фуллером
Сильвия Пиналь в фильме "Акула"
фильма "Акула" (1969) – пародия на Кусто: бессовестный авантюрист, якобы исследующий морские глубины, на самом деле хочет украсть сокровища затонувшего корабля. Его жена – увядающая мексиканская звезда Сильвия Пиналь (у Бунюэля она играла Сатану, искушавшую Симеона Столпника ) – пытается забрать золото себе, но появляется удачливый прохиндей и всех обманывает. В фуллеровском Порт-Судане льются реки спиртного, все герои балансируют на грани алкоголизма, а единственный хороший человек – врач, похожий на доктора Бенуэя, – бесповоротно спился и способен делать операцию, только вылакав бутылку виски, недопитую Гумилевым. При Башире сухой закон действует повсюду, даже в единственном хорошем отеле – бывшем "Хилтоне", а теперь, из-за американских санкций, носящем невзрачное имя "Корал". Санкции так суровы, что здесь не открываются Gmail и Yahoo. Зато в местном ресторане отменно готовят десерт Ом Али, названный так в честь жены мамлюкского султана Изз ад-Дина Айбека, убившей мужа и его вторую жену деревянным башмаком и на радостях приготовившей угощение для всего народа.Ресторан очень похож на московский валютный "Испанский дворик" 1990 года. Невероятный арабский канал MTV из Бейрута рекламирует Рождество с подарками, елкой, но без Иисуса. Камера стоит в огромном торговом центре, посетителям раздают милые вещицы. Один подарок вручают корпулентной тетке в дубленке, и, когда она открывает рот, выясняется, что у нее нет двух передних зубов.
Дорога в Порт-Судан бесконечна и идет по самым бедным районам. Это не нищета, а что-то за ее пределами, даже не лачуги, а какие-то прутья, увешанные тряпками. Но нубийцы необычайно красивы: бродяжка в сарафане может запросто шагнуть на миланский подиум (см. волшебные истории Иман и Варис Дирие).
Заброшенная яхта в Порт-Судане
На побережье пейзаж меняется: начинаются нефтехранилища. Перед гостиницей висит тройной портрет: Башир, президент Эритреи и местный губернатор на фоне тропических рыбок советуют посетить океанариум. Колониальный квартал очень хорош; шныряют темные личности, и я сразу вспоминаю "черный рынок спермы и детей" из романа "Порт Святых". Возникают даже какие-то иностранцы: английские дайверы спускаются в ресторан в шортах (верх неприличия) и изъясняются исключительно факами. За большим столом – группа напряженных русских, в том числе православный поп. Хочется припасть к его длани и просить защиты от басурман, опять унесших из номера полотенца.
Строительство дороги и местного аэропорта отчасти финансировал Усама бин Ладен. В суданскую экономику он вложил 50 миллионов долларов, а Башир расплатился с ним кунжутом, семечками подсолнуха и гуммиарабиком. Впервые за несколько дней, обойдя шаткую американскую блокировку, залезаю в почтовый ящик и вижу письмо о нью-йоркском художнике с грозным сабджектом "Комар". Так хитроумно Ангел-хранитель напоминает о малярии.
В 60 километрах от Порт-Судана – славившийся дебошами Суакин, где когда-то шумел знаменитый невольничий рынок. Здесь обитает злой дух, от которого забеременели сразу все эфиопские девственницы, направлявшиеся на корабле в гости к царице Савской. В фильме "Четыре пера" Суакин цел и невредим, но теперь выглядит как Дрезден в 1945 году. Прекрасные белые дома, сложенные из коралловых кирпичей, в том числе резиденция генерала Китченера, разрушены демоном. Ленивые труженики что-то еле-еле реставрируют, не забывая, что "швы расползутся, рухнет дом".
на острове Суакин был знаменитый рынок невольников
17 декабря
Обратно по шоссе бин Ладена. Кончается бензин. Одна пустая заправка за другой. Самая популярная машина – пикап Toyota Hillux, их, нагруженных ржавыми канистрами, собралась у водопоя чертова прорва. Наш джип пропускают без очереди, и мы попадаем в столицу мероитского царства, от которого осталась сотня маленьких пирамид, распотрошенных искателем сокровищ Джузеппе Ферлини, военным хирургом. В Египте перед каждым камнем топталась бы экскурсия, а тут нет ни единого посетителя, только у будки привратника два с половиной торговца продают пирамидки, сделанные из слез. В ресторане под потолком в декоративных целях висит огромная утка, отломанная от карусели. В соседнем бунгало, распотрошенном вандалами, заперта коза и орет ослиным голосом. Рядом с гостиницей – маленький минарет, через сломанный репродуктор доносится фальцет муэдзина – жутко искаженный, словно пластинку Робертино Лоретти пустили не на той скорости. Зловещие комары. Над пирамидами поднимается огромная луна, похожая на прожектор в концлагере, но айфон ее не берет.
Автомобиль UNAMID – миссии ООН в Дарфуре
18 декабря
Глубоко в пустыне, вдали от дорог и селений, руины Нака и Муссаварат-эль-Суфра: храмы крошечные, как будто волшебной силой уменьшены в 10 раз. Гор, Изида, Осирис и Амон смотрят с желтых стен. "Слоновий город" восстанавливали археологи из ГДР, не подозревая, что вскоре их собственная страна исчезнет, как мероитское царство. Из-за тернового куста выскальзывает джип, набитый серьезными парнями с автоматами Калашникова. Это ведомство по охране природы разыскивает саудовцев, которые нелегально охотятся на птиц.
Храм в Наке
Снова Хартум. Надеюсь познакомиться с местными христианами. Главный вход в собор святого Матфея наглухо заперт. Ворота перегорожены огромным бетонным блоком (боятся машины со взрывчаткой?), возле него – лужа мочи, возможно, свидетельствующая о религиозных противоречиях. Наконец, обнаруживается калитка. Собор закрыт, христиане поют рядом под навесом – все чернокожие. Впервые встречаю неприветливых людей. Пытаюсь спросить, как войти в храм, но прихожане проходят со святыми дарами и каменными лицами, словно меня нет на свете. Как раз сегодня началась гражданская война в христианском Южном Судане.
За ужином в "яйце Каддафи" знакомлюсь с пожилой немецкой парой, путешествующей по свету. Недавно они ездили в Тибет и три дня совершали парикраму вокруг священной горы Кайлас. Старый немец говорит, что, может быть, прикупит недвижимость в Судане. Советую ему приобрести пирамиду. "Ах нет, – отмахивается он, – пирамида – это могила, а мне и так скоро туда".
В страшном аэропорту опять ночной рейс. Компьютеры не работают, так что всех вписывают вручную, как в Судный день. Сегодня в Петербурге похороны моего дяди, профессора Владимира Якубского, знатока истории средневековой Польши. Когда мне было 13 лет, дядя познакомил меня с сыном Гумилева, Львом Николаевичем, я выпросил у него африканскую книгу "Шатер" и выучил наизусть.
Вечер. Глаз различить не умеет
Ярких нитей на поясе белом;
Это знак, что должны мусульмане
Пред Аллахом свершить омовенье,
Тот водой, кто в лесу над рекою,
Тот песком, кто в безводной пустыне.
И от голых песчаных утесов
Беспокойного Красного Моря
До зеленых валов многопенных
Атлантического Океана
Люди молятся. Тихо в Судане,
И над ним, над огромным ребенком,
Верю, верю, склоняется Бог.
Чудеса Судана