Регулярно происходит следующее: какое-нибудь интернет-издание публикует в разделе “курьезы” новость об изнасиловании мужчины женщиной, и мои знакомые мужчины это публикуют у себя в социальных сетях, сопровождая ехидными комментариями. “Вот мужику повезло”, “Это ж что там за бабища?”, “А как это технически возможно-то, ребят?”
Ну и все в таком духе. И это я уже даже не удивляюсь женщинам, которые обвиняют других женщин, переживших изнасилования, в “легком” поведении и том, что “сама виновата”. Или кросс-гендерной виктимизации жертв, когда взрослые мужчины, например, укоряют изнасилованную девушку за то, что “довела парня до ручки, скромнее надо себя вести”. Мне остается только удивляться тому, что взрослые, образованные, часто даже продвинутые и свободной воли люди могут жить в таком вот волшебном, будто выдуманном мире, в котором абсолютно невозможно насилие.
Впрочем, почему-то почти никто из них никогда так не реагирует на новости об убийствах. Хотя, казалось бы, каждого бытового убийцу тоже кто-то доводил до ручки; каждая жертва маньяка, наверное, была недостаточно осторожна, чересчур отзывчива или чем-то его провоцировала.
Нет, об этом посудачить могут, конечно, но как-то перенести вину убийцы на убитого обычно не принято. Наверное, потому, что у каждого человека от новостей о чужой гибели собственный страх смерти встает комом в горле. Но страха насилия никакого нет практически ни у кого – кроме тех, кто сам насилие успел пережить. Это необычайно странно, учитывая то, насколько хрупкое у человека тело, насколько просто причинить человеку боль.
Если кого-то в метро, на улице, в любом общественном месте внезапно резко схватить за руку, уверена, практически каждый среагирует так, как должен среагировать человек на насильственные действия. Так почему же так просто дается полное, безоговорочное отрицание того, что в сексуальном контакте насилие тоже может быть? И более того: бывает, сплошь и рядом.
Я уже писала о том, как невозможность человека поставить себя на чужое место и учесть все нюансы чужого существования препятствует возникновению независимой эмпатии. Тут – та же ситуация, но сложней. Насилие для нас настолько абсолютно и обыденно – в бытовых проявлениях, в воспитании детей, в утверждении авторитарной позиции и, безусловно, в постели – что дистанцироваться от него, посмотреть на него со стороны и осознать его мы не можем. И предусмотреть последствия этого насилия на других тоже не получается.
Поясню на примерах самых общих, с виду ничего не имеющих общего с сексуальным насилием. Скажем, телесные наказания как часть воспитательного процесса – существующие, но в идеале уголовно наказуемые в западных странах – в России остаются абсолютно живым и часто получающим оправдание свыше институтом. Логическая цепочка “меня отец бил, но я же нормальным пацаном вырос” создает замкнутый круг насилия в поколениях семьи. Вместе с кулаками от отца к сыну передается и глубокая психологическая травма. Но ее никто не видит, так как сын не оглядывается, а просто повторяет наработанные шаблоны. То же и с пенитенциарной системой: процесс инициации в тюрьме непременно включает в себя физическое насилие. И жертвы, не задумываясь, становятся палачами, когда приходит их черед. Исправительное учреждение имеет ту же цель, что и семья: воспитать человека, только в данном случае по новой. Замыкается круг наказаний, результатом которого становятся рецидивисты, а не исправившиеся люди. Потому что от насилия души ломаются так же просто, как судьбы.
Но цикл есть цикл, и армия в России в этом аспекте почти не отличается от тюрьмы. Никто не удивляется, мясорубка работает. Таким образом, когда насилие становится рутиной, происходит то, что в философии называется “отчуждением”: человек и процесс и результат его деятельности разделяются, и существуют абсолютно параллельно, чуждо друг другу. Именно отчуждением, например, объясняются такие явления, как массовое участие обычных граждан в Холокосте и взаимоотношения рабочего и работодателя при капитализме.
Обычный сотрудник концентрационного лагеря – например, повар на кухне – не видел взаимосвязи между своей работой и гибелью сотен людей в газовой камере в том же лагере на его глазах. Конвейерный рабочий в Китае, собирающий по 16 часов в сутки айфоны, занимается физически тяжелой и духовно изнуряющей работой и не принадлежит себе, а его мизерной зарплаты вряд ли хватит на пару шестеренок в собранном смартфоне. Но и владелец айфона не видит в своем новеньком гаджете труда конвейерного рабочего. Однако это не значит, что повара в концентрационном лагере можно полностью по-человечески оправдать. И это не значит, что айфоны возникают из чистого воздуха.
То же самое и с насилием: если человек, причинивший насилие, не видит, как оно покалечило физически, морально или как-то еще его жертву, если он даже просто не видит, что его действия были неприятны – это не значит, что насилия не было. В России о сексе говорят либо стыдливо прикрывшись ручкой, либо переведя тему в грубую шутку. А как разглядеть насилие в том, что кажется несерьезным? Как осознать, что изнасилование может произойти не только в страшной ситуации, которую так любят в кино – где невинную, прекрасную девушку похищают целой преступной группой на огромном черном джипе, увозят в пустующую квартиру и по очереди насилуют, приковав к батарее? Безусловно, такое бывает и в жизни, но когда мы рассматриваем изнасилование только там, где спецэффекты, становится слишком легко не разглядеть его в самом частом, простом, обыденном проявлении.
Мало у кого есть огромные черные джипы, пустующие квартиры и преступные группы. Но у всех есть половые органы и жестокая воля, которой так просто пробиться. И когда она пробивается, жертвами становятся не только прекрасные, стройные красавицы с безупречной репутацией, а первая (или первый), кто попадется под руку. Поэтому изнасилования случаются везде: на улице, в раздевалках, на вечеринках, в магазинах, на рабочем месте, в гостях и даже в супружеской постели. Жертвами становятся худые женщины и толстые женщины, хорошенькие студентки и пенсионерки за 80, жертвами становятся мужчины и, конечно же, подростки, дети, даже младенцы.
Жертвы изнасилования иногда сами приходят туда, где будут изнасилованы, иногда они хорошо знакомы с теми, кто их изнасилует, даже состоят с ними в родственных отношениях или браке. А еще оны бывают в стельку пьяны, нескромно одеты и без сознания. Это все вообще не важно. Почему никто не будет оправдывать человека, который подошел к спящему и убил его?
Важно единственное – любое действие сексуального характера, на которое не получено и четко не озвучено согласие человека в трезвом уме и памяти, является насилием. Вычеркните словосочетание “сексуального характера” – и вряд ли захочется спорить. Секс – это абсолютно такой же набор физических действий между людьми, как, например, драка. Но есть огромная разница между ситуациями, когда два трезвых человека в шутку боксируют, и когда один пьяный другого, еще более пьяного, пинает ногами за то, что он его полчаса назад "невежливо обозвал". Первое – глупость, конечно, но по доброй воле. За второе ждет уголовная ответственность, потому что это причинение вреда здоровью. И да, может кончится убийством.
Так же и с сексуальным. Нормально только то, что происходит между взрослыми людьми по обоюдному согласию. Если согласия нет, то это насилие. Даже если насильник – законная супруга. Даже если изнасилованный спит. Да, может быть, проснется и не будет возражать. Но тогда это уже взаимная симпатия, и она никуда не денется, если чуть-чуть подождать, разбудить и отнестись к своему партнеру с уважением.
Недавно я услышала в стихотворении потрясающе точную метафору об изнасилованной девушке: “Внутри нее разрасталось кладбище”. Не знаю, как можно лучше описать то, что происходит после насилия. И ведь последствия его – не только рубцы, ссадины, внутренние кровотечения и все то, что можно оформить в протоколе медицинского обследования. Но даже если ограничиться физическим: насилие – это всегда полшага до смерти. Незавершенное, несовершенное, приостановленное убийство. И я думаю, может, если говорить так, станет понятней и страшнее? Может, тогда не будет больше нападок на жертву?
Катя Казбек – феминистка, ЛГБТ-исследователь, публицист, гражданка мира
Автор текста не получала за него вознаграждение. Мнение автора может не соответствовать точке зрения редакции