Бельгия стала первой в мире страной, где закон об эвтаназии распространен на детей
Парламент Бельгии 13 февраля снял возрастные ограничения на действие существующего в этой стране с 2002 года закона, который предоставляет смертельно больным бельгийцам право на добровольный уход из жизни с помощью врачей. До сих пор такое право распространялось только на взрослых, отныне – на всех граждан, вне зависимости от возраста. За принятие "закона о детской эвтаназии" проголосовали 86 депутатов парламента, против – 44, 12 воздержались. Сразу после объявления результатов голосования с галереи для гостей донесся чей-то выкрик: "Убийцы!".
Закон подробно прописывает обстоятельства, при которых просьбу умертвить его может подать даже ребенок. Это официально подтвержденная медиками неизлечимая болезнь, причиняющая пациенту постоянные физические и/или психические страдания. Новый закон рассчитан на особые случаи неизлечимых заболеваний детей, когда психологическая экспертиза устанавливает способность пациента принимать решение. Воспользоваться правом на эвтаназию при письменном согласии родителей могут лишь несовершеннолетние, которые подвергаются "непереносимым и неустранимым физическим страданиям в финальной стадии болезни". Между подачей соответствующего заявления и смертельной инъекцией должно пройти не менее месяца – срок, за который больной и его близкие могут передумать и отказаться от рокового решения.
Несмотря на острые многомесячные дебаты, законопроект пользуется поддержкой большинства бельгийского общества. Главные протагонисты этой законодательной инициативы – франкоязычные и фламандские социалисты, которых поддержали часть либералов и экологисты. Весомый, возможно, решающий вклад в голосование внес также националистический "Новый фламандский альянс". Депутат от Социалистической партии Карен Лальё в ходе очень бурных дебатов заявила, что ответственностью парламента является "разрешить всем достойно жить и достойно умирать":
– Мы никого не обязываем, мы никого ни к чему не побуждаем. Но мы говорим: если дети хотят достойной смерти, потому что они пребывают в невыносимых страданиях, а их семьи и медики бессильны перед лицом этой ситуации, мы должны сделать так, чтобы у них была возможность в определенный момент прибегнуть к эвтаназии на полностью законных основаниях, – объяснила Карен Лальё позицию разработчиков закона.
Однако немалая часть депутатов считала, что закон о детской эвтаназии продвигается слишком поспешно, без необходимых углубленных профессиональных экспертиз.
Вот мнение депутата от партии "Гуманистический демократический центр" Жоржа Дальманя, высказанное незадолго до голосования: "Мы хотели бы услышать, например, министра здравоохранения. Мы никогда не слышали ее мнения по этому поводу. Кроме того, не были заслушаны медицинские академии, не заслушаны те врачи, которые заявили, что такой закон не нужен. Складывается впечатление, что все это происходит слишком поспешно, что Палата представителей торопится с этими дебатами, считая, что все необходимые дискуссии уже состоялись в Сенате, но ясно, что это не так".
Депутат от "Реформаторского движения" Мари-Кристин Маргем, чьи соратники по партии в основном голосовали за этот закон, заявила о своем несогласии с ним: "Положения закона недостаточно точны для достижения той цели, к которой мы шли. И если все основывается на способности ребенка принять решение, то нет уверенности, что мы сумеем правильно распознать тот момент, когда ребенок способен понять, что итог решения – это конец его собственной жизни. И в этом источник опасности. Это обратное тому, чего мы добивались. Поэтому я голосую против".
Католическая церковь провела ряд акций протеста против "закона о детской эвтаназии". С ее подачи 160 врачей-педиатров обратились к законодателям с просьбой не утверждать законопроект. Главный аргумент противников эвтаназии для смертельно больных детей сформулировал глава бельгийских католиков, архиепископ Брюссельский Андре-Жозеф Леонар: "Законодательство не дает детям возможности принимать важные политические, экономические или эмоциональные решения. И вдруг он разрешит им решать вопрос о собственной смерти от чьих-то рук". Архиепископу вторит Карин Брошье из расположенного в Брюсселе Европейского института биоэтики: "В Бельгии ребенок не имеет права купить дом. Он не имеет права приобретать алкоголь. Но этот закон разрешит ребенку подать просьбу убить его". Педиатры, подписавшие упомянутое выше обращение к депутатам, добавляют, что современная медицина достигла такого прогресса в области обезболивания, что случаи невыносимых и постоянных физических мучений пациентов становятся все более редкими, практически исключительными.
Сторонники эвтаназии с этим не согласны. Вим Дистельманс, самый известный в Бельгии врач, занимающийся вопросами добровольного ухода тяжелобольных из жизни и основатель клиники, в которой проводится эта процедура, считает, что "даже при очень высоком уровне паллиативной помощи всегда будут люди, страдания которых приведут их к твердому убеждению в необходимости ухода из жизни. Это не обязательно физические страдания, поскольку сейчас мы действительно способны хорошо справляться с болевыми проявлениями. Но это психологические и экзистенциальные муки".
Мнения врачей в отношении нового закона, однако, разошлись, хотя почти все они признают, что случаи детской эвтаназии будут чрезвычайно редкими. "Я сталкивалась с ситуациями, когда ребенок больше не мог выносить страдания. Ему старались давать лучшие болеутоляющие средства, препараты от чувства страха, а им ведь очень страшно, и в нашей команде всегда работает психолог. Это очень редкие случаи. Я могла бы назвать вам все имена. Их мало. Я никогда не смогу их забыть", – поделилась своим опытом Сара Дебюльпер, врач отделения срочной педиатрической помощи брюссельского госпиталя Сен-Пьер. Ее коллеге Кристиан Вермейлен из педиатрического отделения клиники Сен-Люк, однако, трудно смириться с возможностью эвтаназии: "Это драматическое решение. Это же то же самое, что убить ребенка".
А вот Марейке Башели, потерявшая 10 лет назад семилетнего ребенка, который умер в муках от рака, считает, что дала бы свое разрешение на эвтаназию, если бы такой закон тогда уже существовал. "Одно из опасений, когда встает вопрос об эвтаназии взрослых, вызвано подозрениями относительно того, а что скрывается за этим решением. У взрослых это могут быть вопросы, связанные с наследством. Ничего этого нет, когда речь идет о ребенке. Единственное, чего добиваются в случае ребенка, – это прекратить страдания от терзающей его боли", – объясняет Марейке Башейли.
Нынешний закон делает Бельгию первой в мире страной, узаконившей детскую эвтаназию. Эвтаназия для взрослых пациентов легальна, помимо Бельгии, также в Нидерландах и Люксембурге. (Голландский закон имеет минимальную возрастную "планку" в 12 лет.) В Швейцарии официально эта процедура не разрешена, но фактически законодательство этой страны разрешает помощь врача при добровольном уходе из жизни, и там действуют соответствующие клиники. За пределами Европы эвтаназия разрешена в 4 из 50 штатов США. В Германии, Мексике, Индии и еще ряде стран легализована так называемая пассивная эвтаназия (при ней больной добровольно отказывается от приема лекарств или процедур, поддерживающих его жизнь).
Полемика об эвтаназии, однако, идет, то нарастая, то утихая, даже в Бельгии, несмотря на четкое законодательное решение этого вопроса. Тем более что за 11 лет действия закона, разрешающего добровольный уход неизлечимо больных людей из жизни, в стране накопился опыт, играющий на руку как сторонникам, так и противникам эвтаназии. В частности, много сомнений вызывает распространение этой практики на людей, собственно говоря, не являющихся неизлечимо больными. Много шуму наделала история 44-летнего Натана Верхельста, ушедшего из жизни в сентябре прошлого года. Натан (он родился и жил большую часть своей жизни как Нэнси) был транссексуалом. Однако из-за возникшей у пациента реакции отторжения несколько операций по смене пола не удались. Натан подал заявление на эвтаназию. Оно было удовлетворено.
Критике подвергается "доктор Эвтаназия" Вим Дистельманс, который не только заведует клиникой, где людям помогают уйти из жизни, но и является сопредседателем специальной контрольной комиссии, следящей за соблюдением закона об эвтаназии. "Кто он такой? Кем он считает себя – кем-то вроде Бога?" – задается вопросом один из противников Дистельманса, преподаватель Лёвенского университета Том Мортье. Его мать добровольно ушла из жизни в апреле 2012 года. Она не была больна в физическом смысле слова, но страдала от хронической тяжелой депрессии. О том, что его матери больше нет, Тому Мортье сообщили по телефону сотрудники клиники, в которой ей была сделана смертельная инъекция. Ни он, ни другие члены семьи до этого ничего не знали о намерении своей родственницы. Мортье считает это недопустимым, действующую в Бельгии практику эвтаназии – чрезмерной, а ее законодательную регуляцию – недостаточной. Он даже принял участие в кампании против закона об эвтаназии в Канаде, где в скором времени возможно его рассмотрение парламентом.
С момента принятия закона об эвтаназии в Бельгии число зарегистрированных случаев такого ухода из жизни непрерывно растет. Если в 2003 году, первом после легализации эвтаназии, этот путь избрали чуть более 200 человек, то в 2009 году их число превысило 800, а в 2012-м приблизилось к полутора тысячам. Известны случаи, когда на эвтаназии настаивают люди, у которых, безусловно, серьезные, но никак не фатальные проблемы со здоровьем. Например, уйти из жизни хотят две подруги, 44-летняя Пегги Ликенс и 43-летняя Нэнси Вермёлен. У одной из них – тяжелое расстройство пищеварения после неудачной операции: она может принимать лишь жидкую и кашеобразную пищу, а также страдает от острых болей в позвоночнике. У другой – рассеянный склероз, хотя врачи уверяют, что его развитие можно сдержать, хоть и не остановить.
Впрочем, заявление обеих женщин пока не одобрено – и, вероятно, не будет, учитывая остроту нынешних общественных дискуссий по вопросу об эвтаназии. В них звучат заявления об "эпидемии эвтаназии" и "банализации смерти", а также о том, что эвтаназия – не только трагедия для самого уходящего из жизни и его близких, но и немалая психологическая нагрузка для врачей, которые ее осуществляют. В связи с этим, по словам Карин Брошье из Европейского института биоэтики, нужно сделать все для того, чтобы исключить возможность злоупотребления законом об эвтаназии. Судя по нынешнему решению парламента Бельгии, большинство его членов уверены, что это возможно.
Закон подробно прописывает обстоятельства, при которых просьбу умертвить его может подать даже ребенок. Это официально подтвержденная медиками неизлечимая болезнь, причиняющая пациенту постоянные физические и/или психические страдания. Новый закон рассчитан на особые случаи неизлечимых заболеваний детей, когда психологическая экспертиза устанавливает способность пациента принимать решение. Воспользоваться правом на эвтаназию при письменном согласии родителей могут лишь несовершеннолетние, которые подвергаются "непереносимым и неустранимым физическим страданиям в финальной стадии болезни". Между подачей соответствующего заявления и смертельной инъекцией должно пройти не менее месяца – срок, за который больной и его близкие могут передумать и отказаться от рокового решения.
– Мы никого не обязываем, мы никого ни к чему не побуждаем. Но мы говорим: если дети хотят достойной смерти, потому что они пребывают в невыносимых страданиях, а их семьи и медики бессильны перед лицом этой ситуации, мы должны сделать так, чтобы у них была возможность в определенный момент прибегнуть к эвтаназии на полностью законных основаниях, – объяснила Карен Лальё позицию разработчиков закона.
Однако немалая часть депутатов считала, что закон о детской эвтаназии продвигается слишком поспешно, без необходимых углубленных профессиональных экспертиз.
Вот мнение депутата от партии "Гуманистический демократический центр" Жоржа Дальманя, высказанное незадолго до голосования: "Мы хотели бы услышать, например, министра здравоохранения. Мы никогда не слышали ее мнения по этому поводу. Кроме того, не были заслушаны медицинские академии, не заслушаны те врачи, которые заявили, что такой закон не нужен. Складывается впечатление, что все это происходит слишком поспешно, что Палата представителей торопится с этими дебатами, считая, что все необходимые дискуссии уже состоялись в Сенате, но ясно, что это не так".
Депутат от "Реформаторского движения" Мари-Кристин Маргем, чьи соратники по партии в основном голосовали за этот закон, заявила о своем несогласии с ним: "Положения закона недостаточно точны для достижения той цели, к которой мы шли. И если все основывается на способности ребенка принять решение, то нет уверенности, что мы сумеем правильно распознать тот момент, когда ребенок способен понять, что итог решения – это конец его собственной жизни. И в этом источник опасности. Это обратное тому, чего мы добивались. Поэтому я голосую против".
Католическая церковь провела ряд акций протеста против "закона о детской эвтаназии". С ее подачи 160 врачей-педиатров обратились к законодателям с просьбой не утверждать законопроект. Главный аргумент противников эвтаназии для смертельно больных детей сформулировал глава бельгийских католиков, архиепископ Брюссельский Андре-Жозеф Леонар: "Законодательство не дает детям возможности принимать важные политические, экономические или эмоциональные решения. И вдруг он разрешит им решать вопрос о собственной смерти от чьих-то рук". Архиепископу вторит Карин Брошье из расположенного в Брюсселе Европейского института биоэтики: "В Бельгии ребенок не имеет права купить дом. Он не имеет права приобретать алкоголь. Но этот закон разрешит ребенку подать просьбу убить его". Педиатры, подписавшие упомянутое выше обращение к депутатам, добавляют, что современная медицина достигла такого прогресса в области обезболивания, что случаи невыносимых и постоянных физических мучений пациентов становятся все более редкими, практически исключительными.
Сторонники эвтаназии с этим не согласны. Вим Дистельманс, самый известный в Бельгии врач, занимающийся вопросами добровольного ухода тяжелобольных из жизни и основатель клиники, в которой проводится эта процедура, считает, что "даже при очень высоком уровне паллиативной помощи всегда будут люди, страдания которых приведут их к твердому убеждению в необходимости ухода из жизни. Это не обязательно физические страдания, поскольку сейчас мы действительно способны хорошо справляться с болевыми проявлениями. Но это психологические и экзистенциальные муки".
Мнения врачей в отношении нового закона, однако, разошлись, хотя почти все они признают, что случаи детской эвтаназии будут чрезвычайно редкими. "Я сталкивалась с ситуациями, когда ребенок больше не мог выносить страдания. Ему старались давать лучшие болеутоляющие средства, препараты от чувства страха, а им ведь очень страшно, и в нашей команде всегда работает психолог. Это очень редкие случаи. Я могла бы назвать вам все имена. Их мало. Я никогда не смогу их забыть", – поделилась своим опытом Сара Дебюльпер, врач отделения срочной педиатрической помощи брюссельского госпиталя Сен-Пьер. Ее коллеге Кристиан Вермейлен из педиатрического отделения клиники Сен-Люк, однако, трудно смириться с возможностью эвтаназии: "Это драматическое решение. Это же то же самое, что убить ребенка".
А вот Марейке Башели, потерявшая 10 лет назад семилетнего ребенка, который умер в муках от рака, считает, что дала бы свое разрешение на эвтаназию, если бы такой закон тогда уже существовал. "Одно из опасений, когда встает вопрос об эвтаназии взрослых, вызвано подозрениями относительно того, а что скрывается за этим решением. У взрослых это могут быть вопросы, связанные с наследством. Ничего этого нет, когда речь идет о ребенке. Единственное, чего добиваются в случае ребенка, – это прекратить страдания от терзающей его боли", – объясняет Марейке Башейли.
Полемика об эвтаназии, однако, идет, то нарастая, то утихая, даже в Бельгии, несмотря на четкое законодательное решение этого вопроса. Тем более что за 11 лет действия закона, разрешающего добровольный уход неизлечимо больных людей из жизни, в стране накопился опыт, играющий на руку как сторонникам, так и противникам эвтаназии. В частности, много сомнений вызывает распространение этой практики на людей, собственно говоря, не являющихся неизлечимо больными. Много шуму наделала история 44-летнего Натана Верхельста, ушедшего из жизни в сентябре прошлого года. Натан (он родился и жил большую часть своей жизни как Нэнси) был транссексуалом. Однако из-за возникшей у пациента реакции отторжения несколько операций по смене пола не удались. Натан подал заявление на эвтаназию. Оно было удовлетворено.
Критике подвергается "доктор Эвтаназия" Вим Дистельманс, который не только заведует клиникой, где людям помогают уйти из жизни, но и является сопредседателем специальной контрольной комиссии, следящей за соблюдением закона об эвтаназии. "Кто он такой? Кем он считает себя – кем-то вроде Бога?" – задается вопросом один из противников Дистельманса, преподаватель Лёвенского университета Том Мортье. Его мать добровольно ушла из жизни в апреле 2012 года. Она не была больна в физическом смысле слова, но страдала от хронической тяжелой депрессии. О том, что его матери больше нет, Тому Мортье сообщили по телефону сотрудники клиники, в которой ей была сделана смертельная инъекция. Ни он, ни другие члены семьи до этого ничего не знали о намерении своей родственницы. Мортье считает это недопустимым, действующую в Бельгии практику эвтаназии – чрезмерной, а ее законодательную регуляцию – недостаточной. Он даже принял участие в кампании против закона об эвтаназии в Канаде, где в скором времени возможно его рассмотрение парламентом.
Впрочем, заявление обеих женщин пока не одобрено – и, вероятно, не будет, учитывая остроту нынешних общественных дискуссий по вопросу об эвтаназии. В них звучат заявления об "эпидемии эвтаназии" и "банализации смерти", а также о том, что эвтаназия – не только трагедия для самого уходящего из жизни и его близких, но и немалая психологическая нагрузка для врачей, которые ее осуществляют. В связи с этим, по словам Карин Брошье из Европейского института биоэтики, нужно сделать все для того, чтобы исключить возможность злоупотребления законом об эвтаназии. Судя по нынешнему решению парламента Бельгии, большинство его членов уверены, что это возможно.