Долг стратегов – думать о том, как вести войны, и о том, как их предотвращать. В наши дни это второе ремесло военных и дипломатов, предупреждение конфликтов осваивает множество журналистов, ученых и неправительственных организаций. В первую очередь конфликтов, чреватых масштабными нарушениями прав человека, включая убийства мирных жителей. Современным миротворцам интересен опыт их предшественников. Как успешный, так и неудачный. Может быть, неудачный даже больше, ибо он, вероятно, поучительнее успешного. В этом, надо думать, кроется причина живейшего любопытства, который конфликтологи проявляют в последнее время к персоне Уильяма Додда, американского посланника в Берлине с 1933 г. по конец 1937 г. Он отправился в Берлин с надеждой на установление добрых отношений между Вашингтоном и Третьим рейхом. Быстро разуверился в подобной перспективе. Вдумчиво и обстоятельно аргументировал свой пессимизм в телеграммах,
адресованных Государственному департаменту и лично президенту Рузвельту, призывая его блокироваться с ведущими демократиями, Англией и Францией, против Гитлера и ради спасения личных, религиозных и экономических свобод человечества. Белый дом еще как-то слушал его вполуха, но Госдеп отметал предсказания неисчислимых бед, которые нацистская Германия несет западной цивилизации, чье будущее было главной заботой Уильяма Додда. Великая экономическая депрессия вкупе с сильными изоляционистскими настроениями не настраивали на согласие с пророчествами Додда и образованную американскую общественность, которую он без устали агитировал с момента возвращения на родину до самой смерти, скосившей его двумя годами позже в возрасте 70 лет.
О том, что опыт миротворцев прошлого востребован сегодняшней Америкой, свидетельствует следующий факт: в прошлом году почти одновременно вышли три книги, посвященные Уильяму Додду, фигуре, пребывавшей досель в забвении. Первая – это его дневники. Вторая – своего рода документальная романистика о встречах американского посла с высокопоставленными чиновниками рейха и о связях его взрослой дочери со столпами высшего берлинского общества. А также – с одним агентом советской разведки. Третья книга под названием "Демократ и дипломат: жизнь Уильяма Додда" – принадлежит профессиональному историку Роберту Даллеку, почетному профессору Стэнфордского университета. Этот труд представляет собой его переработанную кандидатскую диссертацию. Роберт Даллек ответил на вопросы Радио Свобода.
– У Додда был мандат от Рузвельта добиваться установления взаимопонимания с новыми правителями Германии. Более того, он был полон самых радужных надежд на то, что ему это удастся. И этот человек оказался интеллектуально достаточно сильным, чтобы быстро отринуть свои иллюзии. В частности, отбросить догмат несуществования абсолютного зла, который культивировали просвещенные круги Америки и который сильно мешал им проникнуть в суть гитлеровского режима. Вы пишете, профессор Даллек, что глаза на подлинную сущность системы власти в Третьем рейхе Додду открыла "Ночь длинных ножей", случившаяся в конце июня 1934 года. Примечательно, что это же событие, уничтожение леворадикальных элементов в Национал-социалистической рабочей партии Германии, убедило консерваторов в немецкой армии и в деловых кругах в прямо противоположном – что с фюрером как раз можно иметь дело. Что же так шокировало американца в той, пусть жестокой, но, казалось бы, сугубо внутрипартийной разборке?
Это были, прежде всего, ученые еврейской национальности. При этом, рассказывает Даллек, Уильям Додд до приезда в Берлин не только не питал никакой активной симпатии к евреям, но был, что называется, "вежливым антисемитом", a benign anti-Semite, как говорят американцы.
– Выступая в Бостоне летом 1938 г., через полгода после окончания миссии в Берлин, Уильям Додд предсказывал, что Гитлер уничтожит всех евреев, попавших ему в руки, столь сильна его ненависть к ним. На тот момент это был совсем не банальный прогноз. Впрочем, как записал Додд в своем дневнике, его оценку разделяли некоторые высокопоставленные британские дипломаты в Берлине. Тем не менее, подчеркивает Роберт Даллек, еврейские организации Америки были для Додда не столько естественными союзниками по антигитлеровской агитации, сколько раздражителем, который администрации Рузвельта требовалось постоянно гасить.
Командировка Додда в Германию совпала примерно на полтора года с пребыванием в качестве посла в Москве другого ставленника Рузвельта, тоже не кадрового дипломата, правда, не ученого, а крупного адвоката Джозефа Дэвиса. Взгляды Додда претерпели фундаментальную эволюцию, исходно просоветская позиция Дэвиса таковой и осталась, невзирая на все ужасы сталинизма, очевидцем которых он стал. Почему такой контраст при всем сходстве их воспитания, классовой принадлежности, да и декларируемых политических взглядов?
– Рузвельт назначил этих людей на ключевые дипломатические посты, так как не доверял кадровым дипломатам, бывшим в ту пору поголовно республиканцами и консерваторами, которые не разделяли ни внутри- ни внешнеполитических устремлений либерального президента. Госдепартамент был настроен тогда также крайне изоляционистски, Рузвельт же, в принципе, тяготел к точке зрения своего предшественника Вудро Вильсона, который хотел проводить активную внешнюю политику с целью переустройства мира на демократический лад. Рузвельт был лично знаком с Доддом, ценил его интеллект и знал, что президентский курс будет отстаивать в Берлине искренний и умный либерал, который к тому же учился в Лейпциге, прекрасно знал язык и любил немецкую культуру. Додд, однако, не был фаворитом Рузвельта, поначалу он хотел отправить к Гитлеру Нюта Бейкера, который в годы Первой мировой войны при Вильсоне отвечал за ВМФ, воевавший с флотом германского кайзера; от этого откровенно оскорбительного жеста Рузвельт позволил себя отговорить. Что касается Джозефа Дэвиса, то реальные его взгляды нам неведомы. Дэвису было хорошо известно, что в окружении Рузвельта есть люди, симпатизировавшие СССР, которых он не хотел восстанавливать против себя, отправляя из Москвы недружественные по отношению к режиму телеграммы. Так что свои критические суждения он мог просто замалчивать. Кроме того, Дэвис знал, что Белый дом, не видя никаких точек соприкосновения с Германией, стремился установить стратегическое партнерство с Советским Союзом в качестве противовеса экспансионистской политике Японии на Дальнем Востоке.
– Нелишне вспомнить, что первый посол США в СССР, журналист и писатель Уильям Буллит, приехал в Москву в 1933 г. с просоветскими взглядами, прошел интеллектуально тот же путь, что и Додд в Берлине, и в 1936 г. вернулся в Штаты, поскольку жизнь в советской столице была ему невыносима.
– Уильям Додд не был выдающимся историком, крупных работ он после себя не оставил. Но он занимался историей рабовладения на американском Юге, которая на тот момент только входила в моду, и из своих занятий вынес весьма редкое для белого человека той эпохи неподдельное сочувствие обездоленным чернокожим рабам. Вместе со знанием псевдоинтеллектуальных подпорок, которыми пользуются апологеты рабовладения. Эта способность к эмпатии, с одной стороны, и нюх на ложь – с другой очень пригодились ему позднее в Германии: они обострили его восприимчивость и чувствительность к злу, воплощенному во власти. Не замшелые бюрократы Госдепа, а именно такие независимо мыслящие, пусть и не всегда правильно, люди, как Додд или посол при республиканском правительстве Испании на пике гражданской войны профессиональный литератор Клод Бауэрс, да и в определенном смысле тот же Дэвис, были нужны Рузвельту как его глаза и уши в ведущих мировых столицах. Это был вклад Рузвельта в процесс демократизации американской дипломатии.
Преемником Додда в должности посланника США в Берлине стал кадровый дипломат Хью Вильсон. Он был отозван домой в ноябре 1938 г. по следам устроенного нацистами еврейского погрома, известного как "Хрустальная ночь". Последние три мирных года, с 1938 по 1941 год, Вашингтон не имел посла в Третьем рейхе.
О том, что опыт миротворцев прошлого востребован сегодняшней Америкой, свидетельствует следующий факт: в прошлом году почти одновременно вышли три книги, посвященные Уильяму Додду, фигуре, пребывавшей досель в забвении. Первая – это его дневники. Вторая – своего рода документальная романистика о встречах американского посла с высокопоставленными чиновниками рейха и о связях его взрослой дочери со столпами высшего берлинского общества. А также – с одним агентом советской разведки. Третья книга под названием "Демократ и дипломат: жизнь Уильяма Додда" – принадлежит профессиональному историку Роберту Даллеку, почетному профессору Стэнфордского университета. Этот труд представляет собой его переработанную кандидатскую диссертацию. Роберт Даллек ответил на вопросы Радио Свобода.
– У Додда был мандат от Рузвельта добиваться установления взаимопонимания с новыми правителями Германии. Более того, он был полон самых радужных надежд на то, что ему это удастся. И этот человек оказался интеллектуально достаточно сильным, чтобы быстро отринуть свои иллюзии. В частности, отбросить догмат несуществования абсолютного зла, который культивировали просвещенные круги Америки и который сильно мешал им проникнуть в суть гитлеровского режима. Вы пишете, профессор Даллек, что глаза на подлинную сущность системы власти в Третьем рейхе Додду открыла "Ночь длинных ножей", случившаяся в конце июня 1934 года. Примечательно, что это же событие, уничтожение леворадикальных элементов в Национал-социалистической рабочей партии Германии, убедило консерваторов в немецкой армии и в деловых кругах в прямо противоположном – что с фюрером как раз можно иметь дело. Что же так шокировало американца в той, пусть жестокой, но, казалось бы, сугубо внутрипартийной разборке?
Роберт Даллек
– Позиция Додда, если смотреть на нее из дня сегодняшнего, может показаться нам абсолютно наивной, но в уничтожении левой фракции нацистской партии он увидел полное опровержение своих теорий, что Гитлер способен на прагматизм, на гибкость, что с ним можно договариваться. "Какие договоренности возможны с фанатиком, способным хладнокровно убивать своих ближайших соратников?" – недоумевал посол. Все, о чем разглагольствует диктатор, – "натиск на восток", "жизненное пространство", "еврейская закулиса", – каким бы бредом нам в Америке это ни казалось, заслуживает того, чтобы быть воспринятым самым серьезным образом. Нацисты кровожадны и преисполнены жаждой реванша, к доводам здравого смысла они глухи. Равноправное сотрудничество с Америкой их не манит, они мыслят в терминах экономической автаркии, которая единственно и совместима со стратегическим курсом на захватнические войны. Немцы зомбированы шовинизмом, не утратившие способности думать одиночки загнаны в подполье. Вот, что писал Додд в Госдеп, наталкиваясь на профессиональные предрассудки чиновников, обученных тому, что негоже посланнику высказывать собственные взгляды; ему-де следует придерживаться фактов и принимать страну, в которую он откомандирован, такой, какой она есть. После июня 1934 г. Додд не искал частной аудиенции с Гитлером, что кадровым дипломатам, ценящим личные контакты превыше всего, казалось святотатством. Но либералу, ставленнику Рузвельта, и интеллектуалу, профессору Чикагского университета, нацисты, превозносившие грубую физическую силу, после года с небольшим пребывания в Берлине стали отвратительны чуть ли не физиологически. Спаданию шор способствовали также отвращение Додда к словесным извержениям пропагандистской машины нацистов и его разговоры с уважаемыми немецкими учеными, подвергавшимися гонениям.Это были, прежде всего, ученые еврейской национальности. При этом, рассказывает Даллек, Уильям Додд до приезда в Берлин не только не питал никакой активной симпатии к евреям, но был, что называется, "вежливым антисемитом", a benign anti-Semite, как говорят американцы.
Дневники Уильяма Додда
– В 20-30-е годы прошлого столетия администрациям элитных университетов, медицинских и юридических школ в США удалось резко понизить число студентов-евреев, пробившихся туда в большом количестве в начале века, за счет негласных квот и манипулирования критериями отбора абитуриентов. Это касалось Гарварда, Принстона, Йеля, Чикаго, где преподавал историю Додд. На первой аудиенции с Гитлером Додд выразил понимание антисемитской политики фюрера и достаточно прозрачно намекнул на то, что ему следует задействовать те же средства, что и американский истеблишмент, избегая грубых силовых методов. И хотя нацисты на первых порах после прихода к власти тоже экспериментировали с еврейскими квотами, для них это была лишь тактическая уловка. Поэтому Додд, расхваливавший квоты как оптимальную стратегию окончательного решения еврейского вопроса, был записан ими в наивные американские профессора.– Выступая в Бостоне летом 1938 г., через полгода после окончания миссии в Берлин, Уильям Додд предсказывал, что Гитлер уничтожит всех евреев, попавших ему в руки, столь сильна его ненависть к ним. На тот момент это был совсем не банальный прогноз. Впрочем, как записал Додд в своем дневнике, его оценку разделяли некоторые высокопоставленные британские дипломаты в Берлине. Тем не менее, подчеркивает Роберт Даллек, еврейские организации Америки были для Додда не столько естественными союзниками по антигитлеровской агитации, сколько раздражителем, который администрации Рузвельта требовалось постоянно гасить.
Командировка Додда в Германию совпала примерно на полтора года с пребыванием в качестве посла в Москве другого ставленника Рузвельта, тоже не кадрового дипломата, правда, не ученого, а крупного адвоката Джозефа Дэвиса. Взгляды Додда претерпели фундаментальную эволюцию, исходно просоветская позиция Дэвиса таковой и осталась, невзирая на все ужасы сталинизма, очевидцем которых он стал. Почему такой контраст при всем сходстве их воспитания, классовой принадлежности, да и декларируемых политических взглядов?
– Нелишне вспомнить, что первый посол США в СССР, журналист и писатель Уильям Буллит, приехал в Москву в 1933 г. с просоветскими взглядами, прошел интеллектуально тот же путь, что и Додд в Берлине, и в 1936 г. вернулся в Штаты, поскольку жизнь в советской столице была ему невыносима.
– Уильям Додд не был выдающимся историком, крупных работ он после себя не оставил. Но он занимался историей рабовладения на американском Юге, которая на тот момент только входила в моду, и из своих занятий вынес весьма редкое для белого человека той эпохи неподдельное сочувствие обездоленным чернокожим рабам. Вместе со знанием псевдоинтеллектуальных подпорок, которыми пользуются апологеты рабовладения. Эта способность к эмпатии, с одной стороны, и нюх на ложь – с другой очень пригодились ему позднее в Германии: они обострили его восприимчивость и чувствительность к злу, воплощенному во власти. Не замшелые бюрократы Госдепа, а именно такие независимо мыслящие, пусть и не всегда правильно, люди, как Додд или посол при республиканском правительстве Испании на пике гражданской войны профессиональный литератор Клод Бауэрс, да и в определенном смысле тот же Дэвис, были нужны Рузвельту как его глаза и уши в ведущих мировых столицах. Это был вклад Рузвельта в процесс демократизации американской дипломатии.
Преемником Додда в должности посланника США в Берлине стал кадровый дипломат Хью Вильсон. Он был отозван домой в ноябре 1938 г. по следам устроенного нацистами еврейского погрома, известного как "Хрустальная ночь". Последние три мирных года, с 1938 по 1941 год, Вашингтон не имел посла в Третьем рейхе.