Концовка этой беседы – если слушать ее отдельно и не знать, что речь в программе идет о Владимире Соловьеве – посвящена буддистской концепции Срединного Пути, концентрации и созерцанию. Пятигорский говорит: оба крайних отношения к плоти (иными словам, к миру чувств) – как рабство у нее, так и ее отрицание – есть, по сути, одно и то же, ведь представление о неважности, недейственности, несерьезности «материального» – это только иллюзия, притом очень опасная. Отрицая плоть, попадаешь в рабство к ней, ибо не знаешь ее. И здесь встает другой вопрос – о контроле над собой и своим отношением к плоти. Стоит ему ослабнуть – тут же проваливаешься в эйфорию по поводу победы над плотью, чтобы после этого мгновенно разочароваться в себе и впасть в уныние. А ведь уныние это грех, по крайней мере, в христианстве.
Но все это не буддийские школы Хинаяны и Махаяны, а русский философ второй половины XIX века Владимир Сергеевич Соловьев, точнее, его работа «Духовные основы жизни», которую обсуждает в нижеследующей программе Пятигорский. Соловьев еще более раннего периода, до «Смысла любви», «Оправдания добра», «Трех разговоров». Как считает Пятигорский, с Вл. Соловьева началась настоящая философия в России – и здесь он несколько раз настаивает на оригинальности соловьевской мысли. Думаю, в «Духовных основах» Пятигорского привлекло больше всего именно это – идея отказа от крайностей, необходимость тотального контроля над своими действиями, чувствами, мыслями, сосредоточенность на преображении.
Но сделаем небольшое отступление. Вл. Соловьев не только первый настоящий философ в России (по версии Пятигорского), он, говоря отвратительным языком современных российских медиа, «самый влиятельный» из русских философов XIX века, да и XX, кажется, тоже. В прошлом столетии разве что Розанов может сравниться с Соловьевым в этом отношении, но тут есть одна проблема – Розанов не философ. Что же до автора «Духовных основ жизни», то русский символизм – та его линия, что можно назвать «блоковской» в противоположность «брюсовской», питалась соловьевскими идеями, даже, скорее, образами. Но это были идеи и образы позднего Соловьева, как мне представляется, более мистического, дальше ушедшего от «земли», от «материального», от «плоти». Блок, Белый и другие впали именно в те самые грехи, о которых говорит, пересказывая Соловьева, Пятигорский – они начисто отринули «плоть», отчего сначала впали в эйфорию (ранний Блок, некоторые подробности его брака с Любовью Дмитриевной Менделеевой, «Стихи о Прекрасной Даме», история с «обожанием» Менделеевой Андреем Белым и проч.), а потом, после краха всего жизнестроительного проекта, погрузились в уныние и даже цинизм. Эти великие люди, некоторые из них – гении, нет, не «испортили» жизнь себе и окружающим, они ее фактически уничтожили, последовательно отравив парфюмом и желчью. «При чем здесь Соловьев? – спросите вы, – Он что, виноват в этом?» Нет, конечно, не виноват; наоборот, предупреждал, не послушались.
Так что влияние Соловьева на жизнестроительство русских символистов было мощнейшим, пусть и искаженным самими символистами. А влияние русских символистов на русскую поэзию и, шире, литературу было гигантским. Даже их противники черпали свои силы в оппозиции Блоку, Белому, Эллису, Чулкову, Вячеславу Иванову и другим. Без русского символизма не было бы русского акмеизма и русского футуризма, а без двух последних – вообще ничего не было бы, сплошной Семен Бабаевский, Юрий Бондарев и Захар Прилепин. Впрочем, последнего, быть может, тоже не было бы – он же стилизует себя под Максима Горького, а отношение Горького к модернизму начала XX века было очень напряженным, да и вообще он – важная часть русского «серебряного века».
Александр Пятигорский в Ницце, 2009. Фото Людмилы Пятигорской
Получается, что даже плохо прочитанный настоящий философ может многое, очень многое в культуре, области, которая, по мнению Пятигорского, не предполагает «философии» как вневременного, внеисторического волевого акта. О «воле» и ее концепции кратко поговорим ниже, а здесь важно отметить следующее. Любое превращение «настоящей философии» в культурный продукт влечет за собой искажение, непонимание и так далее. Довольно часто это приводит к неприятным и даже катастрофическим последствиям, на частном уровне – к загубленным жизням, как у Блока или Белого, на общественном – сошлюсь на сюжет «Ницше и германский нацизм». В то же время, «хорошего», «правильного», «настоящего» прочтения культурой философии просто не бывает, это системы разного порядка с разными настройками, несмотря на кажущуюся близость и даже иллюзорное совпадение. Сигнал одного типа преобразуется в сигнал другого типа – можно использовать и такую техническую метафору. Обычная история, более того – несмотря на все ужасы и потрясения – нормальная, естественная и, по большей части, продуктивная. Без нее культура вообще не могла бы существовать и воспроизводиться.
Тут неизбежно возникает вопрос, следует ли тогда стремиться «понимать» философию при ее «прочтении» в поле культуры – если все равно ошибка неизбежна? Конечно, следует. Прежде всего, сам вопрос довольно наивен; он напоминает детский нигилизм рассуждений в духе «Стоит ли жить, если все равно помрешь?». Жить стоит, ведь жизнь если и имеет смысл, то как процесс, а не цель. Стремиться понимать чужую (и свою, кстати говоря, непременно!) философию – необходимо; собственно, культура есть процесс понимания, а не его результат. Результат, любые установившиеся культурные институции, традиции, культурные продукты и проч. – побочный эффект понимания, а не цель его. В противном случае мы имеем дело со стилизацией чужой культуры, а то и просто с профанацией своей собственной, которой приписывают все (якобы) хорошее из (якобы) собственного прошлого. Оба печальных следствия можно отчетливо наблюдать сегодня в России по обе стороны общественно-политической баррикады, которую пытаются выдать за социокультурную.
Но вернемся к чисто философскому вопросу о воле у Вл. Соловьева. Как и «природа», даже как и «свобода», «воля» не есть абсолютная ценность в «Духовных основах жизни». Соловьев пишет: «Итак, преграда, отделяющая от сущего добра или Бога, есть воля человека. (...) Насильно нельзя заставить человека изменить свою волю, можно заставить его отказаться от дурного действия — страхом или принуждением, но не от дурной воли, которая есть движение внутреннее, неподверженное внешней силе». Воля – то, что должно быть преображено на пути к богочеловеческому, пересказывает Пятигорский Вл. Соловьева. Здесь мы видим результат любопытного – и довольно странного – прочтения русским философом Ницше и Шопенгауэра. Соловьевская воля есть нечто обратное шопенгауэровской, которая лежит в основе мира. «Богочеловек» Соловьева – «сверхчеловек» Ницше, если вдруг представить на секунду, что Бог не умер, Рагнарека не случилось и Христос по-прежнему возлагает на нас, людей, большие надежды. Не напрасно возлагает, считает Соловьев.
При этом Вл. Соловьев испытывал совершенно гностическое отвращение к «природе», видя в ней проявление Вселенского Зла. Это зло извращает нашу жизнь, а «задача религии, – цитирует Пятигорский в самом начале этой беседы, – исправить нашу извращенную жизнь, ибо мы живем безбожно, вечно в рабстве у низшей природы». И вот здесь мы возвращаемся к тому, с чего начали наше рассуждение. Рабство у низшей природы значит одновременно и ее отрицание. Лишь тот, кто осознает ее могущество, может проявить волю и, обретя свободу, постараться преобразить все это сразу – природу, волю, свободу. Собственно, говоря о Срединном Пути, буддисты имеют в виду то же самое. Только в конце их пути – не богочеловек, а просветление, отказ от желаний, выпадение из цепи перерождений, пустота, Нирвана.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Александр Пятигорский. Философия в России - идеи и проблемы. Владимир Соловьев
Беседа Александра Моисеевича Пятигорского о книге Владимира Соловьева «Духовные основы жизни» вышла в эфир Радио Свобода 6 июня 1978 года.
Проект «Свободный философ Пятигорский» готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста «Свободы» Ольги Широковой; она соавтор всего начинания. Бессменный редактор рубрики (и автор некоторых текстов) – Ольга Серебряная. Постоянная заглавная фотография рубрики сделана Петром Серебряным в лондонской квартире А.М.Пятигорского в 2006 году.
