Следовало бы студентам факультетов журналистики давать тему дипломной работы: "Образ Фиделя Кастро в советской и российской прессе". Сюжет захватывающий и поучительный. Теперь, когда Кастро исполнилось 80 лет – тема основательная.
Журналистика, особенно электронная, немыслима без штампов – не только в силу косности, но и потому, что в минуте всегда шестьдесят секунд, так что радио- и тележурналист обязан уложиться в единицу времени. Отсюда – и скороговорка, порожденная скоромыслием. Другое дело – когда штампы навязчивы. Невозможно слушать, как Англию именуют "туманным Альбионом". Не ясно, что миллионы раз эту дешевку уже произносили? Нет, не ясно. Не стыдно. А старшие – по небрежению или неведению – не сказали, что неудобно быть попкой, бубнящим одно и то же от Калининграда до Камчатки.
Однако есть среди "географических" штампов один примечательный. По частоте употребления он идет сразу после "Альбиона", "Поднебесной" и "Страны восходящего солнца". Это – "Остров свободы".
Советское клише времен холодной войны успешно перешло в нынешний журналистский обиход. И никого не смущает фраза "Новые репрессии на Острове свободы". Сменились история, география, политические коды – а словосочетание осталось.
В отличие от названий Англии, Китая, Японии, за которыми многовековая традиция, здесь – образ всего-то сорока с лишним лет. Любовь к Кубе ушла давно, еще в глубокие советские времена, когда возникла частушка: "Куба, верни наш хлеб, / Куба, возьми свой сахар, / нам надоел твой косматый Фидель, / Куба, иди ты на ...". Куба сместилась на дальние окраины сознания, но в нем накрепко засела фигура вождя – Фиделя Кастро.
Когда говорят "харизматический лидер" – это про него. Ни черта не удалось Фиделю на Кубе: все революции бестолковы, но кубинская – баснословна по числу нелепостей и бездарностей, это режим Батисты сам исчерпал себя и упал в руки Кастро. Ничего не получилось и потом: ни создать противовес США, ни поднять экономику, ни довести до расцвета культуру. С Кубы как бежали в начале 60-х, так и продолжают бежать.
Все это известно. Но нет ни одного латиноамериканского (да и другого) популистского лидера, который бы не объяснялся в любви к Фиделю. Кастро – локомотив. Уго Чавес обнимается с Лукашенко, Путиным и Ахмадинежадом, понимая, что у него самого, вытесанного каменным топором, нет шансов без связки с Кастро. У того – еще сохранившийся флёр самого слова "революция", он в свои 80 (при понятных возрастных сложностях со здоровьем) сохранил энергию (говорит уже не шесть часов без бумажки, но два с половиной может) и почти прежний облик романтического "барбудо".
Личное обаяние Кастро несомненно: что-то же в нем находили Маркес и другие интеллектуалы. Но и общественная харизма – тоже. Поразительный пример долговременности режима, который не держится ни на чем, кроме своего вождя. Наглядный и назидательный образец подлинной диктатуры, из тех, что давно ушли в прошлое. Чавес, глава богатой нефтяной Венесуэлы, не хуже других видит убожество кубинской жизни, но безграничная власть всегда кажется связанной с безграничным доверием и любовью. Это манит неодолимо. При этом легко представить – с каким даже не треском, а бульканьем канет в никуда страна Кастро с его уходом. Именно так: не страна, построенная Кастро, потому что он ничего не построил, а его строй, потому что он сумел построить народ под себя.
Неужели и тогда российские журналисты будут называть Кубу – Островом свободы?
Журналистика, особенно электронная, немыслима без штампов – не только в силу косности, но и потому, что в минуте всегда шестьдесят секунд, так что радио- и тележурналист обязан уложиться в единицу времени. Отсюда – и скороговорка, порожденная скоромыслием. Другое дело – когда штампы навязчивы. Невозможно слушать, как Англию именуют "туманным Альбионом". Не ясно, что миллионы раз эту дешевку уже произносили? Нет, не ясно. Не стыдно. А старшие – по небрежению или неведению – не сказали, что неудобно быть попкой, бубнящим одно и то же от Калининграда до Камчатки.
Однако есть среди "географических" штампов один примечательный. По частоте употребления он идет сразу после "Альбиона", "Поднебесной" и "Страны восходящего солнца". Это – "Остров свободы".
Советское клише времен холодной войны успешно перешло в нынешний журналистский обиход. И никого не смущает фраза "Новые репрессии на Острове свободы". Сменились история, география, политические коды – а словосочетание осталось.
В отличие от названий Англии, Китая, Японии, за которыми многовековая традиция, здесь – образ всего-то сорока с лишним лет. Любовь к Кубе ушла давно, еще в глубокие советские времена, когда возникла частушка: "Куба, верни наш хлеб, / Куба, возьми свой сахар, / нам надоел твой косматый Фидель, / Куба, иди ты на ...". Куба сместилась на дальние окраины сознания, но в нем накрепко засела фигура вождя – Фиделя Кастро.
Когда говорят "харизматический лидер" – это про него. Ни черта не удалось Фиделю на Кубе: все революции бестолковы, но кубинская – баснословна по числу нелепостей и бездарностей, это режим Батисты сам исчерпал себя и упал в руки Кастро. Ничего не получилось и потом: ни создать противовес США, ни поднять экономику, ни довести до расцвета культуру. С Кубы как бежали в начале 60-х, так и продолжают бежать.
Все это известно. Но нет ни одного латиноамериканского (да и другого) популистского лидера, который бы не объяснялся в любви к Фиделю. Кастро – локомотив. Уго Чавес обнимается с Лукашенко, Путиным и Ахмадинежадом, понимая, что у него самого, вытесанного каменным топором, нет шансов без связки с Кастро. У того – еще сохранившийся флёр самого слова "революция", он в свои 80 (при понятных возрастных сложностях со здоровьем) сохранил энергию (говорит уже не шесть часов без бумажки, но два с половиной может) и почти прежний облик романтического "барбудо".
Личное обаяние Кастро несомненно: что-то же в нем находили Маркес и другие интеллектуалы. Но и общественная харизма – тоже. Поразительный пример долговременности режима, который не держится ни на чем, кроме своего вождя. Наглядный и назидательный образец подлинной диктатуры, из тех, что давно ушли в прошлое. Чавес, глава богатой нефтяной Венесуэлы, не хуже других видит убожество кубинской жизни, но безграничная власть всегда кажется связанной с безграничным доверием и любовью. Это манит неодолимо. При этом легко представить – с каким даже не треском, а бульканьем канет в никуда страна Кастро с его уходом. Именно так: не страна, построенная Кастро, потому что он ничего не построил, а его строй, потому что он сумел построить народ под себя.
Неужели и тогда российские журналисты будут называть Кубу – Островом свободы?