Иван Толстой: Начнем с Голландии. В центре Амстердама в прошедшую субботу состоялось интерактивное представление «Радиобалет» - пародия на общество потребления и всеобщего контроля. Вместе с амстердамцами «радиобалет» танцевала наш корреспондент в Нидерландах Софья Корниенко.
Софья Корниенко: Вы никогда не замечали, как, если надеть наушники и включить ритмичную музыку, отчего-то меняется качество зрения? Город, прохожие воспринимаются, как стереоскопическое кино: в их реальности начинаешь сомневаться, зато характеры и руководящая рука режиссера проступают ярче. Поиграть в такой интерактивный театр приехал в прошедшие выходные в Амстердам гамбургский творческий коллектив LIGNA с композицией «Радиобалет». Всем желающим порадиотанцевать выдавались под залог в пять евро старомодные радиоприемники и наушники, в которые просачивался перебиваемый более мощными коммерческими станциями сигнал свободного городского радио «Патапу». В течение часа участникам предстояло неукоснительно выполнять приказы дикторов радио и двигаться под музыку. Это комическое действо напоминало затянувшийся флэшмоб, с той разницей, что, в отличие от флэшмоба, «Радиобалет» - не только абсурдистский этюд, а еще и акция протеста. По словам одного из создателей «Радиобалета» Оле Фрахма, главная сатирическая мишень авторов – новая кампания по рекламе Амстердама “ I AmSterdam ” (игра слов типа «Ямстердам»). «Радиобалет» - пародия на общество потребления, в котором даже сами жители города выступают в качестве рекламируемой продукции.
Отрывок из «Радиобалета»:
Женский голос : Никто их разрешения не спрашивал. Они – просто новая рекламная кампания городского правительства.
Мужской голос: Может быть, они даже не знают об этом. Не могло же быть так, что они проснулись однажды утром и сказали: «С сегодняшнего дня – Ямстердам!»
Женский голос : Остановитесь на секунду. Постарайтесь заглянуть кому-нибудь в глаза.
Мужской голос: Как человек реагирует? Не скрывает ли чего-нибудь? Что выражают его глаза?
Женский голос: Идите дальше... Если вы вышли на площадь Ляйдсепляйн, прогуляйтесь вокруг, влейтесь в толпу. Вы ничем не отличаетесь от остальных прохожих, ваш радиоприемник пока не заметен. Остановитесь на секунду.
Оле Фрахм : Таковы все новые кампании, создающие города-бренды. Мы из Гамбурга, и Гамбург также активно борется за место на карте важнейших городов будущего. Мода на рекламные кампании городов появилась всего лет 25 назад. Города стали представлять на туристическом рынке, причем каждый город следует своей рекламной стратегии. Амстердам выбрал в качестве своего главного актива – жителей города, что само по себе странно и страшно, когда всех вот так мешают в одну кучу.
Отрывок из «Радиобалета»:
Женский голос: Теперь вы должны сфокусировать внимание на каком-нибудь особенном предмете и не упускать этот предмет из виду.
Мужской голос: Если у предмета нет коммерческой ценности, его не должно быть видно.
Женский голос: Вы видите, чего не хватает на Ляйдсепляйн? Что стало в последнее время незаметным? Вы помните, как выглядела площадь в первый раз, когда вы ее видели?
Мужской голос : То, что центр города похож на выставочный зал – это продукт санитарной политики экспроприации, слежения и контроля. Эти меры проводят в жизнь не только полиция и сотрудники безопасности, но и сами граждане, пользуясь внутренними механизмами контроля.
Женский голос : Видите, как самоконтроль влияет на жесты и движения людей?
Мужской голос : Люди от всей души стараются быть самими собой. Это очень сложная роль. Может быть, им хочется немного признания?
Женский голос : Похлопайте им. Не стесняйтесь! Аплодируйте! Громче аплодируйте!
Оле Фрахм : Наше представление – пародия. Пародия ежедневного поведения. Ведь мы все каждый день куда-то идем, где-то останавливаемся. В традиционном смысле мы даже ничего не преувеличиваем, просто все действия у нас выполняет не один человек, а коллектив одновременно. То есть это не гротескное преувеличение, а скорее некая механическая репродукция, механический повтор. Можно долго спорить, мы ли контролируем наших участников или это сам город управляет ими, однако, совместно повторяя определенные действия и жесты, участники вдруг начинают созерцать город как бы на расстоянии. Такого эффекта в одиночку добиться сложно. Впоследствии они видят город и ведут себя иначе.
Отрывок из «Радиобалета»:
Женский голос: Постучите по мостовой.
Мужской голос: Слышите что-нибудь?
Женский голос: Стучите сильнее... Наклоните голову, удалите один наушник и прислонитесь ухом к мостовой. Постучите опять.
Мужской голос: Теперь – слышите эхо ваших ударов? Слышите, как оно отдается в системе канализации под землей? Слышите, как оно доходит до предыдущей мостовой, и до той, что была до нее и лежит старинным слоем глубоко под вами?
Софья Корниенко : Чей голос пародирует голос диктора «Радиобалета»?
Оле Фрахм : Никакого голоса на самом деле нет, поведение прохожего диктуют декорации. В Амстердаме, например, перед витринами магазинов на расстоянии полуметра улица вымощена не обычным красным, а черным камнем. Улица словно говорит горожанину: «Вот на таком расстоянии ты должен остановиться и смотреть на витрину, потому что отсюда видно все товары». Казалось бы очень просто, но ведь работает! Меня же больше всего интересует, насколько мы привыкаем к собственным телам, к рутинным движениям. Нам не приходит в голову пройтись вперед спиной – на затылке нет глаз, да и глупо вести себя подобным образом. Однако как только ты не один, и все начинают идти вперед спиной, тебе это кажется нормальным. Более того, под тебя подстраивается, меняется пространство вокруг.
Софья Корниенко : «Во всяком случае, он чувствует себя еще в более глупом положении, чем я», - подумала я, завершив «балет», гладя на нескладного мужчину двухметрового роста, одетого в зеленый комбинезон и картонный цветок вместо шляпы. Мужчина стоял посреди площади Ляйдсепляйн, вытянувшись по струнке, и смотрел на хрупкий пюпитр перед собой. Затем радио приказало нам окружить мужчину – которого звали «Поющий тюльпан» – в живое кольцо. И вдруг он запел брелевский «Амстердам». Пространство вокруг снова преобразилось, и я почувствовала острую боль, нет – любовь к этому городу за все, чем я отличаюсь от окружающих. Так, кажется, учил великий социолог Ричард Сеннетт – главный вдохновитель «Радиобалета»:
Цитата из Ричарда Сеннетта : Города бывают с дурным управлением, высоким уровнем преступности, грязными и разлагающимися. И все-таки люди полагают, что стоит в них жить, даже в самых плохих из городов. Почему? Потому что города обладают способностью превращать нас в более сложные человеческие существа. Город – это такое место, где человек учится жить среди незнакомцев, приобщаться к опыту и интересам чужих жизней. Одинаковость отупляет разум. Разнообразие стимулирует и развивает его.
Иван Толстой: Что значит быть писателем во Франции? О социологическом аспекте этой темы – наш парижский корреспондент Дмитрий Савицкий.
Дмитрий Савицкий: Во Франции только что опубликовано исследование социолога Бернара Лаира «Состояние литературы». Главный вывод: лишь 2% писателей живут пером. Остальные, либо имеют вторую профессию, либо бедствуют, либо зависят от дохода других членов семьи. Бернар Лаир опросил 503х писателей. Сорок интервью опубликованы на страницах его исследования. Анкета эта приурочена к главному литературному событию года, тому, что французы называют rentree – буквально повторному входу в жизнь, в календарный год. В стране три основных rentrees : политическое, школьников и студентов и – литературное.
Диктор: «Что за существо – писатель? Творец, прежде всего, но так же существо из плоти и костей, мужчина или женщина, чьи эстетические устремления не освобождают от прозаических нужд материальной жизни. Мы, быть может, забыли под влиянием идей структуралистов, которые в течении нескольких десятилетий пытались убрать самого литератор за кулисы сцены литературы, предпочитая удерживать у рампы – сам текст, который они наградили неким автономным существованием. (…) Отсюда и цель исследования Бернара Лаира – вернуть к жизни, материализовать авторов, в наши времена считающихся существами практически бесплотными..»
Дмитрий Савицкий: Так характеризует в своей рецензии в «Телераме» Натали Кром «Состояние литературы» Бернара Лаира.
Французским писателям, ни в одну из эпох не довелось пользоваться благами местных литфондов. В стране нет ни поликлиник для писателей, ни санаториев, ни распределителей, нет писательских квартир и, само собой, обеспеченных высшими инстанциями – гигантских тиражей, позволяющих жить и творить, не задумываясь над проблемами бренной жизни. То, чего не было у Мандельштама или у Платонова, и что в избытке было у Ошанина и Тихонова – и в России исчезло навсегда, забрызгав едкой горечью тех, кто, живя под крылом Литфонда, старался не платить за это власть имущим хотя бы и сдачей с 13 серебряников.
У парижских литераторов есть два Дома Писателей, есть две крошечные дачки, где-то в Испании и очередь на них длинной в три километра. И есть, конечно, министерство культуры и знаменитый CNL министерству принадлежащий – Национальный Центр Литературы, который несколько раз в год, в ограниченном количестве и по конкурсу, дает писателям стипендии. Самым лакомым куском, однако, является двухгодичная стипендия для молодых талантов на вилле Медичи в Риме. И это все. Причем этим всем, пользуются в огромной степени именно те, кому ничего не нужно, кто входит в знаменитые 2% процента. И, скажем честно, (блат существует повсюду) их друзья и близкие.
Но такой массовой тотальной закупки творческих душ, которая осуществлялась в СССР, на гнилом западе нет.
Есть весьма благородные структуры не безвозмездной помощи. Если вы читали лучшее произведения Набокова, «Пнин», оно именно об этом и написано: writer - in - residence – писатель, живущий при университете бесплатно, а за это дающий какое-то количество лекций в месяц..
Как же справляются с этой ситуацией французы. Те самые – 98%...? Многие перестают писать. Большинство работает в двух основных профессиях: журнализм и система образования. Но, как говорит, автор двух дюжин книг Жан-Люк Эниг, журнализм и проза вещи разные, однако у них один источник, чернильница, и бывает весьма трудно, закончив статью, вернуться на 72ую страницу романа…
В последние годы писатели считают себя обойденными, так как иные деятели культуры (в основном актеры и работники смежных профессий: осветители, машинисты сцены, бутафоры, кинооператоры, звукооператоры, декораторы) получили статус intermittents – то есть буквально «работающих время от времени», а вместе со статусом и право на пособие по безработице. Писатель, который пишет книгу и не пишет в журнал, такой помощи лишен. Что можно понять. Некоторые книги пишутся десятилетиями, а пособие по безработице, это как бы деньги, которые возвращают человеку из общей кассы, когда он оказывается без работы, из кассу, в которую он и сам платил когда зарабатывал.
Но, вопрос, бывает ли писатель без работы? Без писательской работы? Ведь само «записывание» текста, фиксация его – лишь часть творчества.
Диктор: «Когда вкалываешь 12 часов в сутки, на все остальное остается не так уж много времени. Но творчество – это мое пространство свободы. Поэтому я пишу зимой и – по ночам. В спешке, конечно. Но у крестьянина есть время на размышления; голова у меня вечно гудит от идей. Я записываю мысли – прямо в поле, или на тракторе. Ну, а писать можно лишь когда ты один и вся работа сделана…»
Дмитрий Савицкий: Это выдержка из интервью Бернара Лаира с шестидесятилетнем писателем, сыном и внуком крестьян из Монфрока, что в Дроме, Андре Бюшером, который выпустил в 2004 году «Птичье Кабаре» в изд-ве Сабин Везпайзер и «Страна на продажу», там же.
А вот, что думает о создавшейся во французской литературе ситуации писатель и продюсер документальных фильмов, Франсуа Демаре.
На этой неделе «Телерама» опубликовала статью, в которой говорится, что лишь 2% французских писателей зарабатывают на жизнь пером. Кто эти – два процента?
Франсуа Демаре: Это не сложно объяснить. Два процента - это писатели крайне медиатизированые. Они постоянно мелькают на телеэкранах, они же – на радио, они заняты саморекламой. У них лучшие издатели, лучшая сеть распространения, связи… Это круг (друг в друге заинтересованных) друзей. Среди них можно назвать Жана Д’Ормессона, Филиппа Соллерса, Бернара Анри Леви, Бегбедера… Все они известны и только ИХ мы и видим повсюду… Они кочуют с одного телеканала на другой, звучат на всех радиоволнах. (На авансцене) лишь они, одни и те же..
Дмитрий Савицкий: Это клан и стать частью этого клана практически невозможно, потому что каждая литературная передача это нечто вроде книжной лавки, в которой продают книги, но книги – одних и тех же авторов..
Франсуа Демаре: В наши времена издательскими группами владеют крупные промышленники, которые вовсе не заражены любовью к искусству, а скорее – к прибыли. То есть они предпочитают проталкивать авторов, которые делают приличные тиражи, которых легко читать… Здесь мне приходит на ум Марк Леви, которого мы видим повсюду и который угождает буквально всем вкусам… Но это трудно назвать литературой. Вещи эти неплохо состряпаны и больше всего напоминают телевизионные сериалы…Такие произведения не требуют от человека большой культуры… И (что плюс) такие тексты легко забываются.
Дмитрий Савицкий: Франсуа Демаре все меньше пишет, все больше снимает по заказу документальные фильмы. У него семья и ее нужно кормить. На скромный издательский аванс можно лишь чуть-чуть залатать бюджет
Я не знаю, сколько всего романов было опубликована за ВЕСЬ 19 век, скажем в России или той же Англии. Но во Франции, вот уже несколько лет подряд в сентябре выходит более полутысячи НОВЫХ романов. В этом году – 643… И хозяева книжных магазинов, у которых просто нет места ни на полках, ни на складе, берут из 643 – не более 30… И, как вы понимаете, в основном авторов из этих 2%, тех, что приносят прибыль…
Иван Толстой: Продолжим литературную линию. Недавно британский писатель Джеймс Мик был удостоен премии Шотландского совета по делам искусств за роман «Акт народной любви» (« The People ’ s Act of Love »), действие которого происходит в 1919 году в затерянной в тайге сибирской деревушке. Книга получила широкий резонанс в британских литературных кругах и уже внесена в «лонг лист» Букеровской премии. В декабре русский перевод романа Мика будет опубликован в Москве. Джеймс Мик родился в 1962 году в Лондоне. С 1985 года работает журналистом в различных британских газетах. С 1991 по 1999 год был корреспондентом газеты «Гардиан» в России и на Украине. Автор трех романов и двух сборников рассказов. В 2004 году получил премию за репортажи из Ирака. Живет в Лондоне, продолжая сотрудничать с «Гардиан». C Джеймсом Миком беседует Наталья Голицына.
Наталья Голицына: Роман Джеймса Мика - это художественное исследование истоков идеологического и религиозного фанатизма, причем автор не видит между ними принципиального различия. В романе сталкиваются глава религиозной секты скопцов Балашов и бежавший из тюрьмы революционер Самарин, одержимый идеей разрушения старого мира. Оба фанатично преданы своим идеалам, оба готовы жертвовать собой во имя своих абстракций. Причем Балашов делает это в прямом смысле – сектанты-скопцы в романе не только кастраты, но еще и каннибалы - они отрезают различные части собственного тела и пожирают их во имя любви к богу. Самарин же проповедует уничтожение недостойных во имя счастья будущих поколений. Для обоих замешанная на насилии и фанатизме жертвенность – это акт любви к богу или к народу – собственно, отсюда и название романа – «Акт народной любви». В какой-то мере этот роман и художественное исследование русского национального сознания. Обнаружил ли Джеймс Мик в русском сознании и культуре какие-либо черты, чуждые европейскому сознанию? Джеймс Мик:
Джеймс Мик: Нет, так просто нет. Может быть, есть удаление. Я могу сказать, что, может быть, я заметил разницу в русском характере, но я не знаю, если это отражается в моем романе. Я считаю, что в моем романе, конечно, есть что-то русское, но это, прежде всего, роман про людей, которые случайно живут в России. Я просто использовал такие уникальные случаи, уникальный фон, который был в России в то время и в том месте. Но что касается характера этих персонажей, я думаю, что я хотел, чтобы они просто показались, прежде всего, как русские люди.
Наталья Голицына: Прочитав ваш роман, я отнесла его, прежде всего, к жанру романа идей. И, естественно, при этом неизбежно возникает тень Достоевского. А можно ли говорить о какой-то преемственности вашего романа по отношению к сочинениям Достоевского?
Джеймс Мик: Конечно, нет книги без преемственности. Действительно, я люблю Достоевского, и там есть долг Достоевскому. Персонаж Балашов относится к Ставрогину. Но не только к Достоевскому, конечно, но и к Тургеневу. Потому что есть и «Отцы и дети». Я тоже хотел, чтобы атмосфера, которую создал Достоевской, особенно, в «Идиоте», атмосфера на грани истерики, где все персонажи на гране истерики, как мне кажется, я хотел попробовать в своем романе создать такую атмосферу. Но я всегда имел в виду, что персонажи, которых я сам творил, они тоже, как и мы, играют роли. То есть люди не просто действуют сами по себе, по своим собственным представлениям, а они тоже находятся под влиянием тех фиктивных персонажей, которых они видели на экране, или о которых читали в романах. Что я хочу сказать. Я просто хочу напомнить, что герой моего романа - Самарин - читал Достоевского, читал Тургенева, он умный человек, он всех русских классиков 19-го века прочитал. И он находится под их влиянием. Действие романа происходит, в основном, в 1919 году, то есть после Достоевского, после Толстого, во время Булгакова (хотя Булгаков, в то время, был еще неизвестный). Но все характеры, все персонажи находятся под влиянием таких писателей как Достоевский, Некрасов. Так что вопрос влияния относится не только ко мне, но и к ним.
Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня – Михаил Гаспаров. Его портрет в исполнении Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: Михаил Леонович Гаспаров (1932 – 2005) – академический ученый, филолог-классик, переводчик античных текстов, стиховед и автор двух замечательных книг для неспециалистов – «Занимательная Греция» и «Записи и выписки». Эта последняя лучше всего позволяет судить об ученом и человеке. Это сборник различных записей в алфавитном порядке – из старых редких журналов, забавные высказывания и неофициальные писания известных литераторов, афоризмы и анекдоты (в старинном смысле – неизданные материалы), перемежаемые более обстоятельными интервью, письмами автора к знакомым, воспоминаниями об ушедших коллегах или рассказами о тогда еще живых. Эту книгу в параллель «Занимательной Греции» можно назвать «занимательной энциклопедией» – некий культурный калейдоскоп или, как говорят у археологов, - культурный раскоп.
Михаил Гаспаров был явлением, можно сказать, парадоксальным: носителем культуры, сомневающейся в самой себе. Но если подумать, так это и есть необходимая черта всякой культуры, которую условно можно назвать скепсисом. Скепсис – не мировоззрение (в этом качестве он неплодотворен), а как бы обертон культуры, ее сопровождающий. Скепсис Гаспарова шел от многознания, от подлинного знания культуры и ее исторических судеб. Среди гаспаровских культурных парадоксов был, например, такой:
«Массовая культура – это всё-таки лучше, чем массовое бескультурье… Не стоит забывать, что та старина, которой мы сегодня кланяемся, сама по себе сложилась достаточно случайно и в свое время была новаторством или эклектикой, раздражавшей, вероятно, многих. … Парфенон, вероятно, казался (афинским) старикам отвратительным модерном. Греческая эпиграмма, которой мы любуемся, для самих греков был литературным ширпотребом, а греческие кувшины и блюдца, которые мы храним под небьющимися стеклами, - ширпотребом керамическим. Жанр романа, без которого мы не можем вообразить литературу, родился в античности как простонародное чтиво, и ни один уважающий себя античный критик даже не упоминает о нем. Массовая культура нимало не заслуживает пренебрежительного отношения».
Вот урок Гаспарова: подлинное знание прошлого не мешает, а помогает жить в настоящем. М.Л.Гаспаров представлял собой образец человека, сумевшего внутренне вжиться в этот процесс демократизации и омассовления культуры. Как ни странным это с первого взгляда кажется, но ему помогла как раз высокая культура, та самая культурная память в ее конкретной специализации: антиковед Гаспаров должен был априорно мириться с фактом гибели, исчезновения культур, от которых в долгой истории остаются осколки и черепки. Он был в подлинном смысле археологом культуры. И его книга «Записи и выписки» была собранием таких черепков. При этом выяснилось, что культурная память способна не только отвратить от современности, но и примирить с ней: это и есть случай Гаспарова, очень поучительный и, в какой-то степени, утешительный.
В библейской книге «Экклезиаст» сказано: «Умножающий познание умножает скорбь». У Михаила Гаспарова обертон, сопровождающий знание, - скорее склонность к примирению с фактом гибели культур и культуры, с фактом извечного неблагополучия человеческой жизни. На одну анкету, спрашивающую, когда и где он бы выбрал жить и работать, Михаил Леонович ответил:
«Я немного историк; я знаю, что людям во все времена и во всех странах жилось плохо. А в наше время тоже плохо, но хотя бы привычно. Одной моей коллеге тоже задали такой вопрос, она ответила: «В двенадцатом». – «На барщине?» - «Нет, нет, в келье!» Наверное, к таким вопросам нужно добавлять: «… и кем?». Тогда можно было бы ответить, например: «Камнем…»
В одной из записей Гаспаров говорится: «Павлик Морозов. Не забывайте, что в Древнем Риме ему тоже поставили бы памятник». Вот, если угодно, ключ к Гаспарову. Что ему наши моральные негодования или культурные предпочтения – ему, наблюдавшему века? Он видел возвращение ветра на круги свои, восход и заход солнца. По сравнению с такими циклами никакая культура не кажется предпочтительней, ни отсутствие культуры особых ламентаций не вызывает.
Гаспаров писал:
«…первая человеческая потребность, на которую отвечает поэзия, - это потребность ощутить себя носителем своей культуры, товарищем других ее носителей: грубо говоря, русская культура – это сообщество людей, читавших Пушкина или хотя бы слышавших о нем (…) И только вторая потребность, на которую отвечает поэзия, - эстетическая, потребность выделить из окружающего мира что-то красивое и радоваться этому красивому. При этом критерии красивого различны – исторически, социально, индивидуально; поэтому и вторую эту потребность можно свести к первой: когда я люблю Блока или Высоцкого, этим я себя приписываю к субкультуре тех моих современников, вкус которых предпочитает первого или предпочитает второго. Вкус может сплачивать (и раскалывать) общество не меньше, чем вера».
Вывод: нужна веротерпимость, а не фанатичная война за Блока или за Высоцкого. Тем более, как мне кажется, можно испытывать любовь к обоим. «Мне нравятся обои», как говорит студент в стихотворении Алексея К. Толстого.
Интересный пример гаспаровского всепонимающего и все прощающего знания, соединяемого в то же время с ироническим скепсисом: в «Записях и выписках» много скрытно насмешливых высказываний об Ахматовой, вызванных, несомненно, склонностью поэтессы играть в величие, глядеть королевой. Как говорил Маяковский: зайдите через тысячу лет, тогда поговорим. Гаспаров знал, что через тысячу лет и говорить будет не о чем – разве что издавать переводы в серии «Литературные Памятники». Думая о Михаиле Гаспарове, вспоминаешь строчку старых стихов: «Седой пастух, зовомый Время». Гаспаров был стар, как Европа.
Впрочем, Азия еще старее.
Иван Толстой: В Варшаву прибыли самые красивые девушки мира, которые примут участие в финале конкурса Miss World 2006 30 сентября. О том, что делают финалистки конкурса в Польше целый месяц и чего ожидают от финала поляки, - в материале Алексея Дзиковицкого.
Алексей Дзиковицкий: Страсти вокруг финала конкурса Мисс Мира 2006 начали разгораться сразу же после того, как стало известно о том, что он пройдет в Варшаве – а случилось это еще в январе нынешнего года. Как оказалось, решающий бой за то, чтобы самые красивые женщины съехались именно в город над Вислой, Варшава провела с Москвой и выиграла.
Говорит Эльжбета Вежбицка – председатель правления Мисс Полония.
Эльжбета Вежбицка: «На последнем этапе мы конкурировали с Россией – Россия и Польша принимались во внимание. Это серьезный конкурент. Там предлагалось провести финал конкурса в Москве или Петербурге».
Алексей Дзиковицкий: То, что обрадовало Эльжбету Вежбицку, как ни странно, имело совершенно противоположное влияние на часть жителей польской столицы – некоторые заявили, например, что 20 миллионов злотых, которые нужно выложить на организацию финала Мисс Мира, лучше было бы направить на… поддержку столичных больниц.
Прохожий: «Лучше бы отдать эти деньги на здравоохранение, которое в плачевном состоянии находится. А зачем нам здесь этот конкурс - посмотрите, да у нас каждый день на улице сколько красавиц ходит – одни красавицы».
Алексей Дзиковицкий: Такой взгляд на вещи был, однако, признан маргинальным, деньги в бюджете города нашлись, чему обрадовались, в конечном итоге, практически все. Продолжает Эльжбета Вежбицка.
Эльжбета Вежбицка: «Да разве это большие деньги, если учесть, что трансляцию финала будут смотреть около 2 миллиардов человек во всем мире. Многие подумают – да это же в Польше, почему бы туда, например, не поехать! Хорошо все выглядит там!»
Алексей Дзиковицкий: Специалисты от туристического бизнеса даже подсчитали, что проведение финала конкурса Мисс Мира приведет к тому, что в 2006-2010 годах в Польшу приедут на 5 миллионов больше туристов. Варшава взялась за подготовку к конкурсу.
И тут – снова спор. Художник Рафал Ольбиньский подготовил рекламный плакат к финалу конкурса, на котором был изображен символ польской столицы – Варшавская русалка, так как в оригинале – обнаженная по пояс.
Депутаты городского совета, однако, посчитали, что в таком плакате «много эротики».
«Первоначально художник нарисовал русалку с одной грудью открытой, а другой – нет и нам показалось, что это слишком уж эротическая комбинация», - заявил представитель столичных властей Тадеуш Дешкевич.
В результате, Рафалу Ольбиньскому пришлось перерисовать плакат, закрыв бюст русалки-символа Варшавы красной блузкой. Коллеги Ольбиньского возмутились – говорили о цензуре и чиновничьем непонимании искусства.
Однако все споры и разногласия в скором времени забылись – в Варшаву начали приезжать самые красивые девушки мира. В зале конгрессов варшавского дворца культуры и науки их встречал мэр Варшавы, недавний премьер-министр Польши Казимеж Марцинкевич.
Казимеж Марцинкевич: «Так как только могу, с самыми лучшими чувствами приветствую всех самых прекрасных женщин мира во всегда гостеприимной Варшаве. Варшава – прекрасны город, но сегодня наша столица еще прекраснее, ведь ее украшают так много прекрасных женщин со всего мира».
Алексей Дзиковицкий: Не остались в долгу и организаторы конкурса Мисс мира.
Представитель организаторов: «Господин мэр, уважаемые господа. От имени представительниц более чем ста народов, которые прибыли сегодня в ваш город мы благодарим вас за теплый прием и с нетерпением ждем знакомства с Варшавой и всей Польшей. От имени всех девушек – большое спасибо и наши поцелуи для вас!», - заявила представитель оргкомитета конкурса Мисс мира.
Алексей Дзиковицкий: Присутствующие в зале представители мира политики, шоу-бизнеса и искусства пропели даже девушкам традиционное польское приветствие-поздравление «Сто лят».
Затем на крыше Дворца культуры и науки зажгли грандиозную корону – символ проходящего в столице конкурса.
На следующий день девушки возложили цветы к Гробу неизвестного солдата и посетили самые интересные места Варшавы. В это же время началась ожесточенная борьба за то, чтобы красавицы со всего мира посетили тот или иной город – лучшей рекламы городу для туристов и инвесторов, чем информация о таком посещении, не найти.
Чиновник: «Мы же говорим о самых красивых женщинах мира – за этим конкурсом, за их передвижением по нашей стране следит весь мир. Было бы здорово, чтобы они посетили Люблин и околицы нашего города – нужно всем вместе постараться и добиться этого», - говорит представитель властей города Люблин.
Алексей Дзиковицкий: Любые состязания – будь то спорт или конкурс красоты, неизменно вызывают, по крайней мере, у части граждан, чувство патриотизма, когда они болеют за своих представителей.
В финале конкурса Мисс Мир 2006 Польшу будет представлять Мисс Полония нынешнего года Мажена Цеслик - 25-ти летняя студентка последнего курса экономического факультета.
В победу высокой красавицы с побережья Балтийского моря, как ни странно, многие польские мужчины не верят, ставя на девушек из Латинской Америки или Южной Европы.
Варшавянин: «Она – очень красивая, но брюнетка. А блондинка подходила бы больше к Польше».
Варшавянин: «Мне нравятся брюнетки, темные. Но, к сожалению, шансов у польки нет – обязательно придерутся к чему-нибудь. Это не так, улыбается не так, еще что-нибудь не такое, как им там кажется в жюри – разные мелочи будут иметь решающее значение».
Алексей Дзиковицкий: Как бы тони было, однако конкурс Мисс Мира это не футбольный чемпионат и, как кажется. Независимо от того, кто победит, разочарований не будет так много, ведь эстетическое наслаждение получат все.
Финал конкурса Мисс Мира в Варшаве 30 сентября.
Иван Толстой: 30 лет назад чехословацкий трибунал заочно вынес смертный приговор офицеру разведки Йозефу Фролику, бежавшему на Запад в 69 году. Мемуары Фролика «Шпион дает показания» сперва вышли по-английски, а после бархатной революции – и по-чешски. О том, что разведчик поведал миру, рассказывает Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: Майор госбезопасности Йозеф Фролик был самым значительным чехословацким перебежчиком за всю историю ее разведки. В июне 69 года после разгрома Пражской весны, (Фролик, как один из немногих в госбезопасности, принимал в ней активное участие на стороне Дубчека и реформаторов социализма) во время отпуска в Болгарии он бежал в США. Его много раз приходилось менять имена и многое скрывать, и не все тайны до конца раскрыты в его нашумевшей книге «Шпион дает показания». В эти дни в Чехии были опубликованы некоторые письма Йозефа Фролика, проливающие свет на его двадцатилетнюю жизнь в США. Умер он от инфаркта, сопровождавшегося раком, в 89 году, не дождавшись падения коммунистического режима, о котором мечтал все эти годы.
Фролик родился под именем Йозеф Лукеш в 1928 году в деревне недалеко от промышленного города Кладно. Его отчим Фролик был известным довоенным коммунистическим лидером этого рабочего региона и погиб как подпольщик во время войны. После войны для его приемного сына были открыты двери и в компартию, и на неплохое место в финансовом отделе МВД в Праге. Оттуда он был взят в разведку, занимающуюся шпионажем в Англии, а также борьбой с антикоммунистическими эмигрантскими организациями в этой стране. В связи с этим он был хорошо информирован и об аналогичной работе своих коллег. В книге «Шпион дает показания» Фролик пишет:
Диктор: «Майор Ярослав Немец, сотрудник Центра разведки, был моим давним знакомым еще с детских лет. Он был родом из моей деревни, а после школы работал кондитером в соседнем городке. В 1948 году его, как и меня, уговорили поступить на работу в Госбезопасность, и он несколько лет проработал в немецком отделе.
В 1957 году он был послан в Зальцбург, и там под прикрытием должности сотрудника консульства вел подрывную работу против Радио Свобода - Свободная Европа. Эта радиостанция всегда была объектом исключительного интереса со стороны чехословацкой разведки, направляющей в Мюнхен одну волну агентов за другой. Кроме того, разведка пыталась узнать все подробности из жизни редакторов радио, чтобы завербовать их. И майор Немец пытался внести свою лепту в дело вербовки, но американская спецслужба засекла его и подсунула ему своего агента. Это был некий господин Гавлик, которого Немец «успешно» завербовал. В 1958 году Центр в Праге принял решение провести операцию, которая вызвала бы у сотрудников радио страх и ужас, и при этом продемонстрировала бы силу и мощь чехословацкой разведки. Для этого был выбран завербованный Немецом сотрудник радио господин Гавлик. Майор Немец приказал ему насыпать в солонки столовой радио атропин. Гавлик ни минуты не колебался и сообщил американской спецслужбе о полученном задании, несмотря на то, что не раз получал предупреждение от Немеца, что его родные, оставшиеся в Чехословакии, станут заложниками этой операции.
Атропиновая соль имела действие сильного слабительного, но в больших дозах могла вызвать обморок, судороги и даже смерть.
Эта история, опубликованная во всех газетах Западной Европы, вызвала в Праге панику. Майор Немец внезапно исчез из Зальцбурга, и наши люди с трудом нашли его, вдребезги пьяного, в уютном трактире в Тирольских Альпах, где он в обнимку с австрийскими полицейскими исполнял тирольские песни и втайне праздновал свою победу – отравление работников радио. Он и его новые друзья были настолько пьяны, что не слышали, как австрийское радио беспрестанно информировало своих слушателей о том, что сотрудник чехословацкого консульства в Зальцбурге готовил массовое отравление на «Свободной Европе».
Чехословацкие агенты уложили Немеца в машину и в багажнике перевезли через границу. Герой-разведчик проснулся только в Праге. На заявленный Австрией протест Прага ответила, что это все ложь и дерзкая провокация Запада.
Немеца из разведки не выгнали, но за ним прочно закрепилась кличка « Ярослав Отравитель», и позже пришедшая в разведку молодежь знала его уже только под этим именем».
Нелли Павласкова: В своей книге Фролик пишет, что разочарование в коммунистическом режиме пришло к нему через год работы в разведке – в 61 году в связи с тем, что он обнаружил, что комиссар пражского гестапо Вилли Лаймер стал советским агентом. Лаймер во время войны мучил в гестапо отчима Фролика. А десантник-предатель Вацлав Киндл, заброшенный в Чехословакию из Англии во время войны и ставший сразу агентом германского абвера, тоже избежал наказания, став агентом КГБ. В 1966 году произошло первое открытое столкновение Фролика с КГБ. Без согласования с советской разведкой Фролик начал вербовать для Чехословакии генерального секретаря профсоюза британских транспортников. Вернувшись в Прагу, Фролик обнаружил за собой слежку, а в августе 68 года он был задержан и интернирован агентами КГБ. Арестовал Фролика его же коллега, он же член карательных органов КГБ – Ладислав Коуба. Тот хорошо помнил, как в сентябре 68 года Фролик отказался сотрудничать с разведкой советских оккупантов. Решение пришло сразу после этих событий в июне 69 года. В книге «Шпион дает показания» Фролик пишет:
Диктор: «Через несколько лет из достоверных источников я узнал, что с лета 65 года чехословацкая разведка подозревала меня в шпионаже в пользу Запада. Мое досье изучал министр Кудрна и отдел инспекции министерства внутренних дел.
У читателя, возможно, возникнет вопрос, почему же я тогда не отправился в ближайший полицейский участок Лондона и не попросил там политического убежища? Почему и позже, в 69 году, не обратился к британской разведке с той же самой просьбой? Ответ прост. Я не хотел эмигрировать в Англии. Не потому, что эта страна мне не нравилась, а потому что я просто боялся длинных рук советской и чехословацкой разведок. Я был хорошо осведомлен о позиции и контактах этих разведок в высоких сферах Лондона и опасался того, что прежде, чем я начну говорить, мне заткнут рот. Генерал Вальтер Кривицкий, довоенный резидент советской разведки, знал слишком много о советской агентуре в Англии. На основе его информации был арестован капитан Кинг. Кривицкий кое- что знал о советских разведчиках в британской спецслужбе, он подозревал Маклейна и Кима Филби. 11 февраля 41 года он был убит советским агентом в отеле Белльвю в Вашингтоне. Константин Волков, офицер советской разведки, обратившийся с просьбой о предоставлении политического убежища в британское посольство в Турции, был немедленно предан Кимом Филби. Отравленный наркотиками, Волков был доставлен на советский самолет, специально прилетевший для этой цели в Стамбул, и больше о нем никто никогда не слышал. Ныне стало известно, что британская спецслужба уже в 45 году получала сигналы о том, что в ее Центре сидят советские агенты, и тем не менее всем им удалось во время убраться из Англии. Ким Филби несет непосредственную ответственность за смерть полковника советской военной разведки Олега Пеньковского. К сожалению, врожденный антиамериканизм некоторых британских аристократов привел в то время к трениям с ЦРУ. В такой обстановке я посчитал эмиграцию в Англии – самоубийством. Я хотел перейти на сторону ЦРУ».
Нелли Павласкова: Ныне стало известно, что Фролик передал ЦРУ четыреста имен тайных агентов сети госбезопасности и 200 характеристик офицеров разведки, десятки названий организаций, ведущих подрывную работу на Западе. Чехословакия вынуждена была приостановить 57 подрывных операций, готовящихся в Англии и в Азии. Сам Фролик понимал двойственность своего положения.
Диктор: «То, что сенатор Тармонд считал меня самым важным эмигрантом со времен Яна Амоса Коменского, никого на моей родине не трогает. Для чехов я был и останусь служакой в госбезопасности, а эта организация будет когда-нибудь объявлена преступной, точно так же, как и гитлеровское СС».