Иван Толстой: Начнем с литературы. В середине 50 годов во Франции возникло движение, провозглашавшее смерть романа как жанра и смерть автора как творца. Новый роман должен был отбросить сюжет, фабулу, отныне ему вменялось быть лишь случайным или умышленным собранием материалов. Автору предлагалось уйти в тень со всем арсеналом его многовековых привычек (историей личной жизни, вкусом, страстями, стилем, языковыми новшествами). В состав этого литературного движения входил Мишель Бютор, которому нынче исполняется 80 лет. Бютор, объездивший полмира, несомненно повлиял на всю французскую литературу второй половины ХХ века. Недавно он выступил в Национальной Библиотеке, в Париже, с речью о словесности, в которой он сказал, что нужно отобрать у представителей власти право говорить о поэзии и – вернуть поэзию к власти.
О Мишеле Бюторе – из Парижа – Дмитрий Савицкий.
Мишель Бютор: Что пришло на смену романа? На смену пришла организация материала, несхожая с привычной структурой романа. Для меня Эмиль Золя – крупнейший из когда-либо существовавших социологов. В романе «Дамское счастье» он совершенно невероятным образом описал рождение… универсальных магазинов. Здесь, как и во всех остальных произведениях Золя, содержание основано на целой груде документальных материалов. Именно исходя из накопленных материалов, Золя и приступил к созданию персонажей, глубоко индивидуализированных, опутанных любовными интригами, что, несомненно, и помогает читателю отожествить себя с героями.
Дмитрий Савицкий: Голос одного из основателей «Нового Романа», Мишеля Бютора, которому сегодня исполняется 80 лет.
Мишель Бютор родился 14 сентября 1926 года в пригороде Лиля. Отец его, Эмиль, работал в управлении железных дорог, но основной его страстью была живопись: акварель и гравюра по дереву. Мишелю было три года, когда семья переехала в Париж, где он и провел практически все детство за исключением эпохи «странной войны» (то есть 1939-40 годов), на время которой родители отправили его в Эврё.
Должность отца позволяла сыну бесплатно путешествовать, чем он с радостью и пользовался и, как мы увидим, вошел во вкус... Студентом, он изучал философию и историю литературы, одновременно работая секретарем философа Жана Валя, что открыло ему дорогу к преподаванию философии в лицее Санса, а затем, гораздо южнее, в Египте.
Из Египта судьба перекинула Мишеля Бютора в университет Манчестера, где он закончил работу над своим первым романом, после чего перебрался в Грецию, затем в Швейцарию, где он встретил свою будущую жену.
На какое-то время планета перестала вращаться, Мишель Бютор вошел в парижскую литературную жизнь, начал работать в издательстве, получил престижную премию, но не усидел на месте и отправился – в США.
После майских событий 68-го года Бютор решил вернуться к преподавательской деятельности, но теперь уже в Ницце, однако вскоре получил пост в университете Женевы. Его книги выходили одна за другой, не только «новые» романы, но и стихи, и эссе. Он сотрудничал с художниками, фотографами и музыкантами, создавая тексты к их произведениям, затем опять снялся с якоря и отправился на Дальний Восток, в Японию, Австралию, затем в Китай.
В 1991 Мишель Бютор вышел на пенсию и поселился в горной деревушке в Савое, из которой так же частенько исчезает, продолжая колесить по миру.
Вот к чему приводят бесплатные проездные билеты в детстве…
Сами «новые романисты» - Ален Роб-Грийе, Натали Саррот, Мишель Бютор, Маргарит Дюрас, Робер Панже, Клод Оллье, Жан Рикарду, Клод Мишель отнюдь не считали «Новый Роман» – движением. У них не было ни общей платформы, ни манифеста, как у сюрреалистов, ни журнала, как у экзистенциалистов. Они были согласны лишь на скромное «течение», «направление», вместо – «движения» или «группы» «Новый Роман».
В прошлом веке «новые» европейские течения в искусстве и философии зарождались повсюду. Карл Ясперс, Бертольд Брехт, Эрнст Юнгер, Альфред Дёблин и Герман Брох объединились в группу «Новая Объективность». Движение «Новая живопись» декларировало переход от фигуративного к абстрактному. Рядом возникла «Новая Музыка» - Берг, Шенберг, Веберн, Булез, Мессиан, Лейбовиц (частично «новая венская школа). Кинематограф после нового («нео»)-реализма затопила «Новая Волна». И даже была сделана попытка создания «новой философии» - оказавшейся (Бернар-Анри Леви и Андре Глюксман) новым миражом.
Но вот что писал о «Новом Романе» российский культуролог Вадим Петрович Руднев:
Диктор: «Новый роман (или «антироман») — понятие, обозначающее художественную практику французских писателей поставангардистов 1950-1970-х гг. Лидер направления — французский писатель и кинорежиссер Ален Роб-Грийе. Основные представители Н. р. — Натали Саррот, Мишель Бютор, Клод Симон. Писатели Н. р. провозгласили технику повествования традиционного модернизма исчерпанной и предприняли попытку выработать новые приемы повествования, лишенного сюжета и героев в традиционном смысле. Писатели Н. р. исходили из представления об устарелости самого понятия личности, как оно истолковывалось в прежней культуре — личности с ее переживаниями и трагизмом. Основой художественной идеологии Н. р. стали «вещизм» и антитрагедийность. На художественную практику Н. р. оказала философия французского постструктурализма, прежде всего, Мишель Фуко и Ролан Барт, провозгласившие «смерть автора». В определенном смысле Н. р. наследовал европейскому сюрреализму с его техникой автоматизма, соединением несоединимого и важностью психоаналитических установок. Проза Н. р. культивирует бессознательное и, соответственно, доводит стиль потока сознания до предельного выражения».
Дмитрий Савицкий: За исключением присвоения Алену Роб-Грийе звания «папы Нового Романа» (с чем никогда не были согласны остальные «новые романисты») с Вадимом Петровичем Рудневым можно во всем согласиться. И тогда понятнее становится и смысл высказывания юбиляра, Мишеля Бютора, об Эмиле Золя, воспевающем первые Универсальные Магазины – в частности «Бон-Марше» и «Самаритен». Мишель Бютор (у микрофона Франс Кюльтюр) поясняет:
Мишель Бютор: Я задался вопросом, нельзя ли скомпоновать документальные материалы иным, новым образом? А так как я в то время находился в США, я попробовал собрать интересующие меня материалы о самой Америке, которые показывали бы страну как с хорошей, так и с плохой стороны. В итоге, мне удалось превратить собранные документы в определенную композицию. Но на сам текст, все же, еще бросал тень РОМАН. В тексте моем было два типа персонажей – великие американцы, представители истории страны, Франклин или Джефферсон, которых я предпочел заставить говорить их собственными текстами: я не желал говорить от их имени и просто дал их тексты. Но мой монтаж был не так уж прост.
Итак, с одной стороны – плеяда исторических фигур; с другой - толпа, тысячи персонажей, если угодно, которые постепенно довоплощаются на страницах в конкретные личности. И эти воплощения происходит через декор, обстановку их жизней! Конечно, я не мог побывать в Америке везде и повсюду, поговорить с каждым американцем. Но я хотел сам создать, сконструировать таких американцев. Идеальной возможностью это сделать был декор, обстановка их жизней. И здесь я позволил себе опереться на чрезвычайно интересный материал – на каталоги универсальных магазинов…»
Дмитрий Савицкий: Лучше самого Мишеля Бютора вряд ли удастся объяснить феномен его, подчеркну, его «Нового Романа»: отсутствие фабулы, отсутствие автора, отсутствие авторского стиля. Каталог «Блюмингдейлс» как основа жизненного опыта. Некая игра для пишущих, обложившихся толстенными почтовыми каталогами – «Собери жизнь сам».
Рассматривая, пост-мортем, «Новый Роман», нужно сказать, что все же Мишель Бютор не во всем и не всегда был так категоричен, как более радикальный Ален Роб-Грийе. В его замечательном романе (57-го года) «LaModification», переведенном на русский как «Изменение», но было бы точнее – «Поправка», присутствует и фабула, и сам автор, и вполне живые герои, хотя все же сюжет, как у Венечки Ерофеева, движется с помощью локомотива пассажирского, «Париж – Рим», поезда.
Открыл ли «Новый Роман» (эта попытка прикончить автора и сюжет) путь к современной макулатуре, чтиву – вопрос вполне закономерный. За «Новым романом» пришел не пост-пост-модернизм, а индустриальное производство текстов. Без правил и идей, без стиля и без открытий - настала эпоха откровенной коммерции. И хвала небесам, что в этом мутном потоке все еще время от времени сверкает жемчуг.
Иван Толстой: О школьной реформе в Польше спорят, вероятно, не меньше, чем в России – о том, чему учить новое поколение. И столкновения мнений здесь не менее яростные. Рассказывает наш варшавский корреспондент Алексей Дзиковицкий.
Алексей Дзиковицкий: Нынешний учебный год начался в Польше не только с торжественных линеек в тысячах польских школ, но и с акций протеста по всей стране - сначала против назначения на пост министра образования лидера консервативной Лиги польских семей, а затем против его начинаний на этом посту.
У здания министерства образования не прекращались акции протеста. «Гертых – в отставку», «Не допустим, чтобы он похоронил польское образование», «Стоп ксенофобии в школах» - скандировали школьники, нередко вместе с родителями.
Участник акции протеста: Реформы, которые планирует провести Роман Гертых, связаны только с тем, как систему образования видит его консервативное политическое движение. А нам нужна система образования без изгоев, приемлемая для каждого поляка.
Участница акции: Я всегда считала, что в школе должен существовать нейтралитет, что касается политических и религиозных взглядов. А взгляды нашего министра образования мне не нравятся – я считаю их фашистскими, он не терпит никаких отступлений от них.
Участник акции: Патриотизм в понимании коллег по партии господина министра, нам не нужен. Нам нужен патриотизм современный, чтобы над нашей страной не смеялись в Европе, чтобы мы могли гордиться нашей страной.
Алексей Дзиковицкий: Так говорили участники акций протеста против назначения Романа Гертыха министром образования Польши.
Сам министр заявил, что эти протесты дело рук Союза левых демократов - посткоммунистической партии, которая до осени минувшего года правила страной.
Роман Гертых: Если и дальше Союз левых демократов будет организовывать пикеты против моего назначения на пост министра образования, а делают они это потому, что проиграли выборы, то Лига польских семей начнет проводить демонстрации против присутствия посткоммунистов в руководящих органах Сейма. Наши акции будут гораздо более эффективными.
Алексей Дзиковицкий: В ряде городов прошли митинги в защиту Романа Гертыха. Сторонники министра видят в нем человека, желающего и способного сделать школу по-настоящему польской, вытравив оттуда последние отголоски «совка», оставленного в наследство Польской народной республикой.
Участник акции: Мы пришли, чтобы поддержать политику министра образования, который пытается избавить польскую школу от наркотиков и насилия.
Участница акции: Он вернет Польше польскую школу. А коммунистическую и фальшивую мы не хотим!
Алексей Дзиковицкий: Что же вызвало такую бурную реакцию как противников, так и сторонников 35-ти летнего адвоката, вице-премьера и министра образования Романа Гертыха?
Сразу после назначения на этот пост, Гертых, который, кстати, никогда не работал в системе образования, заявил, что после долгих лет «левацких экспериментов над польской школой» там царит анархия, нет дисциплины и уважения к учителю, поэтому в школе нужно навести «элементарный порядок».
Свое видение школьной реформы Роман Гертых назвал принципом «Четырех П» - «престиж, порядок, патриотизм и правда». В рамках реформы министр высказался за пересмотр содержания учебников истории и польского языка, усиления патриотического воспитания школьников. Новый министр также объявил так называемую «выпускную амнистию», согласно которой выпускники, не сдавшие одного из выпускных экзаменов, все равно получают аттестат зрелости, при условии, что по другим предметам отметки хорошие.
Новый министр предложил также учитывать оценки по поведению при принятии решения о переводе ученика в следующий класс – школьник, который три года подряд получает «неудовлетворительно» автоматически остается на второй год.
Еще один элемент реформы – создание нового типа школ, в которых учились бы дети, «не приспособленные к обществу» - в таких учебных заведениях упор будет делаться, прежде всего, на психологическую и педагогическую терапию и индивидуальную работу с учениками.
Эти нововведения для многих в Польше показались слишком радикальными.
Кроме того, на отношении к Роману Гертых сказалось его участие, в конце 80-х, в возрождении радикальной организации «Всепольская молодежь», которую он затем возглавил. В последние годы организация неоднократно пыталась блокировать демонстрации представителей сексуальных меньшинств, пресекать фашистские приветствия на закрытых вечеринках или, например, оскорбительные выкрики и свист в адрес бывшего президента Леха Валэнсы. Ян Рокита, один из лидеров оппозиционной партии Гражданская платформа, заявил:
Ян Рокита: При уровне его политического радикализма и антиевропейских взглядах, что так не соответствует настроениям польской молодежи, отдавать в руки Романа Гертыха польское образование это сумасшествие, огромная политическая ошибка, за которую братья Качыньские – премьер и президент - долго будут расплачиваться.
Алексей Дзиковицкий: Ситуация дошла до того, что в Сейм был подан проект постановления об отзыве Романа Гертыха с поста министра образования. Депутат Сейма Кристина Шумилас заявила с трибуны:
Кристина Шумилас: Посмотрите на данные опросов общественного мнения, позицию учеников, родителей, специалистов от образования всего общества. Они же ясно говорят о том, что не такими методами нужно наводить порядок и воспитывать детей в польских школах!
Алексей Дзиковицкий: Тем не менее, усилиями депутатов от коалиции Роман Гертых удержался на своем месте – проект постановления об его отставке не набрал нужного количества голосов. Министра поддержал сам премьер Ярослав Качынський.
Ярослав Качынський: В наше время молодых людей нужно учить патриотизму, поскольку во многих семьях и, что еще хуже, в СМИ, которые формируют мировоззрение подростков, такой науки они не найдут.
Алексей Дзиковицкий: От своих планов не намерен отступаться и Роман Гертых – он уверен в правильности и необходимости предложенных реформ.
Роман Гертых: Эти изменения в школе настолько важны, настолько глубоки и настолько нарушают порядок вещей, установленный посткоммунистами, что эти остервенелые нападения на меня не прекратятся.
Алексей Дзиковицкий: Таким образом, противникам министра на данный момент остается надеяться на то, что, что и так не прочная коалиция развалится во время осеннего голосования над проектом закона о бюджете. Тогда вариант смены правительства, а значит и министра образования, станет реальным.
Иван Толстой: Один из самых популярных американских композиторов, отец музыкального минимализма Стив Рейч, отпразднует свой 70-летний юбилей в Лондоне. По этому поводу в одном из крупнейших концертных залов британской столицы, Барбикан-холле, состоится двухнедельный фестиваль его музыки. С юбиляром в Лондоне встретился музыковед Ефим Барбан.
Стив Рейч: Э тот музыкальный стиль возник в Америке в 60-е годы - в то самое время, когда там появилась возможность слушать и изучать мировую этническую музыку. В то время начался новый, самый, пожалуй, продуктивный этап развития рок-музыки. Именно тогда в Америке возникла художественная атмосфера, позволившая создавать более радикальные произведения, чем это было возможно в Лондоне, Париже, Германии и даже в Москве.
Ефим Барбан: Музыкальный стиль, о котором говорит Стив Рейч, получил название минимализма. Рейч - один из самых популярных и коммерчески успешных американских композиторов – считается его классиком. В музыке минимализма многократный повтор одного-двух мотивов сопровождается регулярной ритмической пульсацией. Критика отмечает близость сочинений Стива Рейча массовой культуре, наличие в его музыке гипнотического и психоделического эффектов. Однако сам композитор считает это направление музыки выдающимся явлением современной культуры. По его словам, главное достижение минимализма состоит в том, что он вывел современного композитора из социальной изоляции, куда загнал его музыкальный авангард. Рейч утверждает, что минимализм радикально расширил аудиторию современной академической музыки, причем расширил не только в социальном, но и в возрастном отношении. Кроме того, говорит он, этот стиль стал по существу первой разновидностью всемирной музыки, соединив в своей эстетике выразительные средства западной классической музыки, элементы восточных и африканских культур и американскоемузыкальное наследие.
В 1966 году Стив Рейч организовал ансамбль для исполнения своей музыки, став не только его руководителем, но и исполнителем на ударных и клавишных инструментах. С тех пор ансамбль «Стив Рейч и музыканты» много раз выступал в Лондоне, где у Рейча возникла обширная и преданная аудитория. Американский композитор полюбил британскую столицу, и, видимо, поэтому решил отметить свой 70-летний юбилей в Англии.
Грандиозный двухнедельный фестиваль музыки Стива Рейча пройдет в лондонском Барбикан-центре. В нем участвуют Лондонский симфонический оркестр и Симфонический оркестр Би-би-си, камерные ансамбли, среди которых «Кронос квартет», вокальная группа «Синерджи войсиз», Гилдхоллдский ансамбль ударных инструментов. Прозвучат обширная оркестровая композиция Рейча «Музыка пустыни» и несколько его новых сочинений: «Музыка для аэропорта», «Нью-йоркский контрапункт», «Вермонтский контрапункт», оркестровые «Вариации», композиция для ансамбля ударных инструментов под названием «Музыка аплодисментов».
Что же заставило Стива Рейча обратиться к идеям минимализма?
Стив Рейч: С детства я играл на ударных инструментах, и мне захотелось сделать ударные основой своей музыки. Однако я не находил для этого «аргументов» в западной музыке и нашел их в музыке Африки и Индонезии, где ударные всегда находились в центре оркестра, и где они занимают место струнных европейского оркестра. И это заставило меня поверить в то, что мои идеи не столь уж безумны. Конечно, я разработал свою технику независимо от африканской и индонезийской музыки, но, тем не менее, моя музыка чем-то близка ритмическим идеям, лежащим в основе этих музыкальных культур; особенно это очевидно, если вспомнить об использовании металлофонов в балийской музыке. Повторяющиеся фигуры в различных ритмических позициях в этой музыке вдохновили меня и заставили думать, что я не одинок.
Ефим Барбан: Господин Рейч, но кроме влияния мировой этнической музыки, мне в вашей музыке слышатся отголоски и джаза...
Стив Рейч: Я также слушал Чарли Паркера, Майлса Дэвиса и барабанщика Кенни Кларка. Под их влиянием я и начал в юности заниматься игрой на ударных, хотя уже играл на рояле. В то время моим идеалом был Кенни Кларк – один из создателей джазового стиля бибоп. Не скажу, что он был великим виртуозом, но у него было невероятно изощренное чувство музыкального времени. Он создавал магический, гипнотический ритмический универсум, играя лишь на одной тарелке. Позднее, я много слушал Джона Колтрейна, его музыку того периода, когда он играл модальный джаз, – музыку, в основе которой лежало лишь несколько варьируемых аккордов. Он также оказал на меня влияние. Я не думаю, что сама идея импровизации повлияла на меня, но дух этой музыки: особенности ее музыкального времени, его пульсацию, технику, экспрессию – можно обнаружить в моей музыке. Без этого я ее себе не представляю.
Ефим Барбан: Раз уж мы заговорили о влияниях... Испытывали ли вы влияние русской музыки?
Стив Рейч: Самым важным русским в моей жизни был Игорь Стравинский. Я открыл для себя музыку Стравинского в 14 лет – это была «Весна священная». Она произвела на меня неизгладимое впечатление. Я продолжал следить за музыкой Стравинского до самой его кончины.
Ефим Барбан: Следуете ли вы какой-либо философской или эстетической концепции, сочиняя музыку?
Стив Рейч: Нет. Я, что называется, композитор-практик. Я не стремлюсь выражать в музыке какую-либо программу. Более всего меня заботят вещи чисто практические: состав ансамбля, для которого пишу, работа с текстом, если он есть, пишется ли музыка для камерного или симфонического оркестра и тому подобные вещи. Я избегаю программности. Нетрудно обнаружить, что мои сочинения нередко похожи, но это сходство объясняется их сходством с автором.
Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня Владимир Одоевский. Его портрет в исполнении Бориса Парамонова.
Русский европеец Владимир Одоевский.
Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня Владимир Одоевский. Его портрет в исполнении Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: Князь Владимир Федорович Одоевский (1803 – 1867) – писатель первой половины 19 века, весьма популярный в свое время. К первому своему сочинению «Бедные люди» Достоевский взял эпиграфом отрывок одной из повестей Одоевского, рассказываемых от имени выдуманного Иринея Модестовича Гомозейки. Одоевский принадлежал к романтическому направлению русской прозы, не давшему значительных художественных достижений, если не считать романтиком Гоголя или даже всю русскую литературу не свести к романтической духовной установке с ее приматом художественности как основы истинного мировоззрения. Конечно, романтизм в русской литературе нельзя свести к подражанию Гофману, влияние которого характерно главным образом для Одоевского. Основное его сочинение «Русские ночи» вышло из гофмановских «Серапионовых братьев»: это совместное чтение некоей старинной рукописи группой энтузиастов, размышляющих по прочтении о судьбах Европы и России. Молодых людей зовут Вечеслав (два «е»), Ростислав и Виктор, а обладателем рукописи и душой споров выступает человек по прозвищу Фауст, окруживший себя атрибутами средневекового мудреца, среди которых – черная кошка.
Фрагменты рукописи – не очень захватывающее чтение, но последующие размышления интересны. Одоевский очень напоминает ранних славянофилов, они сходны во всем, кроме отношения к допетровской старине, которую славянофилы сверх всякой меры идеализировали, что Одоевскому было чуждо. Тем не менее, ему присущ почти что славянофильский русский мессианизм и весьма критическое отношение к тогдашней Европе, и эта критика выкроена по славянофильским лекалам.
Это не удивительно, если вспомнить, что как славянофилы, так и Одоевский вышли из кружка так называемых любомудров – московских молодых людей 20-х годов, увлеченных немецкой философией, причем в этой философии главной фигурой был для них не Гегель, а Шеллинг, философ романтизма. Одна из основных идей Шеллинга: истинное знание должно быть цельным знанием, органон (то есть орудие, метод) философии – искусство. Знание должно быть сверхразумным, строиться не только на наблюдении и счете, но и на интуиции, умозрительном проникновении в глубины бытия. Наука не являет подлинного знания, она дает только практическую ориентацию, устанавливая количественные соотношения в абстрактно выделенных полях опыта, она познает внешние покровы бытия, но не проникает в его глубины. У Шеллинга есть сочинение «Об отношении пластических искусств к природе», где говорится, что художественное произведение, в его единстве сознания и бессознательного, являет модель бытия. Образчик проникновенного знания дает Гете:
«С природой одною он жизнью дышал:
Ручья разумел лепетанье
И говор древесных листов понимал
И чувствовал трав прозябанье;
Была ему звездная книга ясна,
И с ним говорила морская волна»
(стихи Баратынского).
Эпоха романтизма давно миновала, но и сегодня у мировоззрительных приемов Гете находятся поклонники, например роскошный германист Карен Свасьян, недавно опубликовавший книгу о естественнонаучной философии Гете. Главный же враг романтика Одоевского – реформатор европейской науки Фрэнсис Бэкон, прививший индуктивный метод и учивший видеть факты, а не рассуждать о сущностях.
В проекции на общественную жизнь романтическое мировоззрение являлось как резко антибуржуазное. В «Русских ночах» Одоевского соответствующие мысли выражены в одной из новелл под названием «Город без имени». Это критика вполне буржуазного мыслителя Иеремии Бентами и его последователей бентамитов, как называет их Одоевский. При желании в этой повести можно увидеть карикатуру на тогдашнюю Северную Америку с ее утилитарно промышленным и уже отчетливо капиталистическим духом. Столь же резко, как о Бентаме, герои Одоевского высказываются об Адаме Смите и Мальтусе; опровержению мальтузианства посвящена в «Русских ночах» новелла «Последнее самоубийство», где люди вымирают оттого, что прекращают воспроизводить свой род в боязни иссякновения природных ресурсов: мысль, по истечении времен оказавшаяся не столь уж абсурдной.
Отношение Одоевского к Европе подытожено в таких словах Эпилога «Русских ночей»:
«Запад, погруженный в мир своих стихий, тщательно разрабатывал его, забывая о существовании других миров. Чудна была его работа и породила дела дивные; Запад произвел всё, что могли произвесть его стихии, - но не более; в беспокойной, ускоренной деятельности он дал развитие одной и задушил другие. Потерялось равновесие, и внутренняя болезнь Запада отразилась в смутах толпы и в темном, беспредметном недовольстве высших его деятелей. Чувство самосохранения дошло до щепетливого эгоизма и враждебной предупредительности против ближнего; потребность истины – исказилась в грубых требованиях осязания и мелочных подробностях; занятый вещественными условиями вещественной жизни, Запад изобретает себе законы, не отыскивая в себе их корни; в мир науки и искусства перенеслись не стихии души, но стихии тела; потерялось чувство любви, чувство единства, даже чувство силы, ибо исчезла надежда на будущее; в материальном опьянении Запад прядает на кладбище мыслей своих великих мыслителей – и топчет в грязь тех из них, которые сильным и святым словом хотели бы заклясть его безумие».
Этот пассаж заканчивается, однако, словами надежды:
«Чтобы достигнуть полного гармонического развития основных, общечеловеческих стихий, - Западу, несмотря на всю величину его, недостало другого Петра, который бы привил ему свежие, могучие соки славянского Востока! (…) Не бойтесь, братья по человечеству! Нет разрушительных стихий в славянском востоке – узнайте его, и вы в том уверитесь (…) Девятнадцатый век принадлежит России!»
Подобные упреки Западу и до сих пор звучат; последнее их наиболее внятное выражение мы находим в нашумевшей книге Максима Кантора «Учебник рисования»: та же романтически-художественная критика западного близорукого меркантилизма. Но теперь русские критики Запада не усматривают ему альтернативы в России. Ведь мы уже видели, как она пыталась выйти на мировую арену и, так сказать, обогатить западные начала. Что из этого вышло, хорошо помнится. Русским европейцам всё-таки некуда деваться, кроме Европы или бентамистской Америки.
Грустно уже два столетия слушать одни и те же русские песни о Западе.
Иван Толстой: Голландская писательница и художница Саския Олде Волберс в миниаквариумах снимает рассказы о клинической смерти. На выставке в амстердамском Стеделийк Музеуме побывала Софья Корниенко.
Софья Корниенко: Саския Олде Волберс уже не первый раз выставляется в амстердамском Стейделике. Ее произведения закупили в свои коллекции The British Art Show , South London Gallery , ICA London , лондонский музей Tate Britain и еще целый ряд нидерландских, британских и американских галерей с выходом на англоязычную публику. Дело в том, что работы Олде Волберс представляют из себя гармоничные конструкции из видео и аудио-повествования. Гипнотизирующий голос рассказчика знакомит зрителя с хитросплетениями характеров и судеб героев. Сами герои в кадре никогда не появляются, однако их присутствие настолько очевидно в обтекаемых интерьерах на экране, что становится жутко, не по себе. Вдруг понимаешь, что на пять-десять минут в темной музейной комнате сам превращаешься в главного героя – который, к слову сказать, у Олде Волберс всегда либо в коме, либо еще не родился.
Отрывки из видео-рассказов «Плацебо» и «Нарушитель»:
Она: Мы попали в ужасную автокатастрофу. Вряд ли мы сможем когда-нибудь вновь поговорить.
Он: Я поднимаюсь под потолок и с удивлением смотрю вниз: мое тело до сих пор лежит на больничной койке. Я слышал, что такое бывает. Почти переживание смерти. Никакой паники. Хотя я вижу, как я – спящий – сумел ускользнуть от все нарастающих доз медикаментов, которые вводят мне сестры, и как я теперь выхожу из палаты, одетый во врачебный халат.
Софья Корниенко: Название выставки – «Падающий взгляд» – заимствовано из видео-рассказа 2005 года «Трейлер», героиня которого страдает от этого вымышленного недуга: от ее взгляда рушились декорации, падал кордебалет, терпели крушение самолеты. «Падающий взгляд» - это еще и попытка устроителей выставки дать определение стилю работы 36-летней художницы, которая в своих рассказах балансирует между реальным и кажущимся мирами. Все видео Олде Волберс сняты крохотной камерой в аквариумах с водой, куда она помещает любовно составленные миниатюрные макеты больничных палат, тропических лесов и космических станций. Все выглядит как настоящее, только почему-то стены палаты текут масляными струями, а в лесу растут цветы с железными стеблями. «Наверное, так все потечет вокруг, когда я умру», - думает зритель. На экране безжалостно ритмично пульсируют лабиринты.
Отрывок из видео-рассказа «Трейлер»: Где-то в необъятных джунглях Амазонии, среди растений, чьи местные, испанские и латинские названия соревнуются между собой за пределами сознания их обладателей, три биологических вида неловко выделялись на общем фоне. Среди них было старинное дерево под названием Ринг Киттл и растущий в его тени цветок-мухоловка Элмор Велла, который тихо промышлял свои смертоносные дела.
Софья Корниенко: В видео-рассказе «Трейлер» зритель оказывается поочередно в двух разных пространствах: непроходимых, раскачивающихся в густом воздухе зарослях Амазонии и старомодном кинозале с рядами красных кресел, красными занавесками и красным потолком. Кинозал словно обмакнули в жирную помаду билетерши, говорится в рассказе. Альфгар Далио, главный герой – то есть Вы, зритель – смотрит трейлер, рекламу кинофильма в маленьком провинциальном кинотеатре. Сюжет кинофильма разворачивается вокруг хищного цветка, названного в честь Элмор Велла, мало известной актрисы двадцатых годов, которая выжила в авиакатастрофе в перуанских джунглях. Ее пристрастие к местному галлюциногенному цветку полностью истребляет это растение как биологический вид, а заодно с ним и мотылька Альфгар Далио. Главный герой долго не может разгадать загадку, почему его назвали в честь мотылька, пока однажды не заводит разговор с билетершей кинотеатра.
Отрывок из видео-рассказа «Трейлер» : Долгие месяцы ждали они новостей со студии. Чем плотнее сгущались джунгли вокруг них, тем большая тоска по звездной жизни одолевала их. Но у изменчивых богов кино были другие планы. В конце концов, один местный житель из соседнего речного поселка принес новость о том, что изобретена пленка Техниколор. Финансирование перераспределили, проект закрыли. Когда местный человек вошел в их трейлер, его классифицирующий взгляд моментально упал на цветы-мухоловки, разбросанные по полу. «Коксокотл!» - выкрикнул он название растения, мало известного его поколению. Растение с легким галлюциногенным эффектом, которое его предки принимали в вечном поиске визуального покоя, в тесных джунглевых зарослях. Элмор объяснила, что собирала цветы на месте крушения самолета. Молодые побеги взошли на гигантском пепелище. Упавший самолет вспорол землю и подарил спящим более полувека семенам новую жизнь. Ее голливудское чутье на опиаты помогло самолету обрушиться на скопление старейших естественных барбитуратов. Племя местного человека решило переименовать цветок в ее честь. Они не знали, что из-за своего пагубного пристрастия она единоручно истребит растение вновь. И лишит пристанища мотылька Альфгар Далио, чье существование зависит от этого цветка... Не было необходимости спрашивать старую леди, откуда ей было все это известно. Как она стала очевидицей того, чего не видел никто. Я понял, что и она, и Мистер Киттл знали, что их возвращение не сможет стать полноценным по сравнению с их почти мифическим исчезновением. Исчезнуть было хорошим карьерным ходом. Однако не оставить после себя ничего, кроме бледного отсвета популярности, - вот что оказалось пыткой! Нет, не непредсказуемые джунгли, а бессмысленность существования вне поля зрения публики.
Софья Корниенко: Можно сказать, что Олде Волберс делает научно-фантастические кукольные мультфильмы для взрослых. Только кукол в них нет. И ритм подходит больше для бесконечного прокручивания в выставочном зале в качестве видеоинсталляции. Однако кино, в его классическом варианте, сегодня переживает не лучшие времена. Если еще принять во внимание постмодернистское стремление выражаться с помощью образов, то, возможно, никакой фантастики в подходе молодой голландки и нет: вот оно – многожанровое искусство будущего, тихо висящее на стенке и бубнящее из динамика, медленно засасывая в себя зрителя.