Марина Тимашева: “ Black Sea ”- «Черное море» так назывался фестиваль, завершившийся в Сочи. И расскажет о нем Геннадий Шляхов.
Геннадий Шляхов: В джазе – только дети. Тональность джазовому фестивалю « Black Sea » задал ростовский биг-бэнд Андрея Мачнева. Большой оркестр маленьких музыкантов от 10-ти до 14-ти лет произвёл фурор.
Воспитанники Ростовской-на-Дону школы джаза имени Кима Назаретова уже объездили пол Европы. А ведь всего каких-то два-три года назад эти дети впервые взяли в руки инструменты. Вот что говорит Одей Альмагут, тромбонист ростовского биг-бэнда.
Одей Альмагут: Мне очень нравится этот инструмент. Я его обожаю. Я сам выбрал из всех инструментов именно тромбон. Мне нравится мощный тембр звука.
Геннадий Шляхов: Искушённого джазового слушателя не обманешь. Ни эффектными исполнительскими приёмами, ни возрастом музыкантов. Им подавай джаз со всеми причитающимися эмоциями.
Андрей Мачнев: Они с таким кайфом, с таким удовольствием играют, что это здорово. И, конечно, профессионализм. Несмотря на детский возраст, они очень восприимчивы, очень чутко, ясно и верно передают дух и характер джазовой музыки.
Геннадий Шляхов: Секрет успеха коллектива на джазовых подмостках руководитель оркестра, Андрей Мачнев, объясняет просто.
Андрей Мачнев: Мы их учим себя найти в дальнейшей жизни. Даже те, кто не станет музыкантами, научатся в детстве и в юношестве преодолевать какие-то препятствия, преодолевать страх, боязнь сцены. В дальнейшем, это отразится на их характере. И, как показывает практика, дети, вырастая, становятся немножко закалённые жизнью. Те, кто стал музыкантами – продолжают это дело и становятся настоящими профессионалами.
Геннадий Шляхов: Краснодарский оркестр творческого объединения «Премьера» под управлением Георгия Гараняна «зажигал» не меньше ростовского биг-бэнда.
Мэтр джазовой музыки, саксофонист, дирижёр Георгий Гаранян о джазе знает если не всё, то почти всё. И потому, анализируя прошлое жанра, он заглядывает в будущее.
Георгий Гаранян: Когда я начинал играть джаз, мы всё время ждали прихода нового мессии. Периодически он был. Возьмём Армстронга, потом появился Чарли Паркер, потом – Орнет Колмен. Все люди совершенно противоположного направления. Каждый в своей области, я не боюсь этого слова, гениальный. Потом, после Колтрейна, ничего в джазовой музыке не происходило. Абсолютно за последние 20-30 лет ничего не происходит того, что бы мы не слышали раньше. Ну, конечно, мы джём мессию, но мне кажется, что тут дело в другом. Потому что в серьёзной симфонической музыке тоже никого, нет. То же самое в джазе – ничего не происходит, и это очень хорошо. Потому что есть возможность насладиться тем творческим наследием, которое есть и в симфонической музыке, и в джазе. У нас очень много есть чего хорошего, за что можно зацепиться и развиваться.
Геннадий Шляхов: Разыгравшись на джазовой классике, оркестр Георгия Гараняна «выдал» классику оперную.
Хор из оперы «Трубадур» Джузеппе Верди в джазовой обработке впервые был сыгран оркестром Глена Миллера. Теперь вот – Георгия Гараняна.
Джаз и классическая музыка – вечная тема для споров. Почитатели симфонической, камерной и инструментальной музыки ревностно относятся ко всякому посягательству на творения классиков - Баха, Моцарта, Чайковского. Малейшие изменения в нотном тексте трактуются ими как «издёвка и шутовство». Им нет дела до того, что классическая музыка – это неисчерпаемый источник для джазовых импровизаций.
Пианист Сергей Жилин играл на фестивале программу «Чайковский In Jazz ». Её основу составили фортепианные миниатюры из цикла «Времена года». Угадать в композициях «Осеннюю песню», «Баркароллу» или «Подснежник» было бы очень сложно, когда бы не фрагменты пьес, сыгранные в точности по Чайковскому.
История знает немало примеров исполнения классической музыки в джазовой обработке. Дюк Элингтон «переписал» григовского «Пер Гюнта». Оскар Питерсон обыгрывал шопеновские вальсы. Наш соотечественник, великолепный пианист-импровизатор Леонид Чижик, посвящал концертные программы исполнению классической музыки в джазовой обработке - «Моцарт и джаз», «Гендель и джаз», «Чайковский и джаз».
Сергей Жилин: Мы очень часто ездим за рубежом на всякие фестивали и часто после концертов говорили: вы здорово играете Питерсона и Чик Кореа, что-то своё, но вот ваше – русское.
Я тогда не придавал этому значение. Потому что считал, что сначала надо музыку научиться играть, а потом что-то. А вот сейчас какой-то период взросления подошёл, и я считаю, что если мы русские и имеем корни здешние российские, это нужно знать эту музыку и пропагандировать её, безусловно, и здесь, и за рубежом. Это замечательная музыка.
Геннадий Шляхов: Джазовый фестиваль « Black Sea » проводится в Сочи в пятый раз. Задуманный когда-то великолепным музыкантом Юрием Саульским и тогдашним директором сочинской филармонии Бориславом Ягудиным, как ежегодный, он не раз спотыкался о финансовые рифы. Несколько лет не проводился вовсе. Но, сохранил свою привлекательность и для слушателя, и для джазменов. Рассказывает Борислав Ягудин – исполнительный директор нынешнего фествиаля.
Борислав Ягудин: Какой-то особой идеи на 5-м фестивале нет. Есть общая идея, которую мы в 1993 году разработали с Юрием Сергеевичем Саульским. Это – разнообразие, не повторяемость коллективов, разные стили и жанры джазовой музыки. Молодые музыканты и «звёзды». Новые имена для сочинцев. Мы всегда стремились открывать для сочинской публики и отдыхающих новые имена.
Геннадий Шляхов: Новым, для многих слушателей, на фестивале стало имя джазовой певицы Карины Кожевникой из Москвы.
Музыкальные критики пишут о ней, как о восходящей звезде российской джазовой сцены. Авансируют молодую певицу сравнениями с Эллой Фицджеральд. К подобным комплиментам она относится спокойно.
Карина Кожевникова: Я пока двигаюсь, двигаюсь. Я не достигла своего идеала звучания. Вот, наверное, этого хочется.
Геннадий Шляхов: Старый спор о том, является ли советский джаз времён Цфасмана и Утёсова джазом как таковым, разрешился уже давно. Довоенные и послевоенные биг-бэнды играли скопированные с пластинок Дюка Элингтона или Глена Миллера джазовые стандарты. Исполняли свои, написанные в той же стилистике песни.
Одержимый этой музыкой лидер ансамбля «Ретро» Никита Духовников из Саратова, досконально изучил историю советского джаза.
Никита Духовников: Это тёмные ходы. Пластинки, я думаю, попадали вместе с дипломатами. Трудно не пропустить через огромную нашу границу пластинку. Но, достаточно одной такой пластинке попасть в руки хорошего аранжировщика, как она тут же снимается. Поэтому у Утёсова звучит Элингтон. Трудность у Цфасмана и Утёсова была в том, чтобы попытаться это «обэстрадить», добавив скрипочки, русские тексты, чтобы цензура не «забодала».
Геннадий Шляхов: Ансамбль «Ретро» из Саратова, бережно восстановив по сохранившимся нотам и пластинкам музыку Александра Цфасмана, к столетию композитора подготовил оригинальную программу. Из музыки тех времён. Заводной, задорной и мелодичной. Не хватало в программе лишь одной песни, той, что когда-то пел Утёсов. Песни, слова которой просто обязаны стать девизом оркестра «Ретро». Ведь и сегодня случается так, что «песня строить и ЖИТЬ помогает».
Борислав Ягудин: У нас к джазу чиновники от культуры настолько плохо относятся в Саратове, что лучше сказать, что они к нему вообще никак не относятся. Они его просто в упор не видят. И то, что мы 22 года без копейки федеральной поддержки существуем и содержим оркестр из 17 человек – это как раз достоинство этой музыки».
Геннадий Шляхов: Настоящая музыка: будь то классика, джаз или фольклор всегда была вне политики, вне сиюминутных исторических событий. Но как иногда созвучна она бывает времени. Вот, например, знаменитый «Караван». В исполнении оркестра Георгия Гараняна.
А вот тот же джазовый стандарт Хуана Тизола в интерпретации пианиста и вокалиста Сергея Манукяна.
Национальный мелос, интонации бессарабского фольклора воспевают и обыгрывают музыканты молдавской группы «Тригон». Джазовому мейн-стриму они предпочли синтез различных стилей, направлений и музыкальных культур.
Каждый музыкант из квартета «Тригон» - виртуоз и мульти-инструменталист. Они бы могли играть традиционный джаз, но предпочли свой особый путь. Рассказывает лидер группы «Тригон» Анатол Штефанец.
Анатол Штефанец: Коллективу 14 лет. За эти 14 лет мы исколесили весь свет. Мы были в Новой Зеландии, на Канарских островах, в Японии, в Якутии. Это такой спектр географии. В первое время было трудно соперничать, но потом стало понятно, что то, что мы делаем - находка, неповторимая никем. Группа по этому поводу взяла премию Французской академии музыки Шарль Кро.
Геннадий Шляхов: В дни, когда проходили джазовые концерты, в Сочи стояла жара. Необыкновенно высокая температура спала на следующий день после окончания фестиваля « Black Sea ». Поговаривают, что высокий градус в сводках погода «нагнали» джазовые музыканты. Это они «разогрели» публику и атмосферу вокруг джазового фестиваля «Чёрное море».
Марина Тимашева: Вот уже второй год, 12 сентября, в Петербурге присуждается всероссийская литературная премия «Александр Невский», призванная, по словам ее устроителей, возродить и поддержать интерес к истории России. Об исторической литературе, вообще, и о премии за исторические произведения, в частности, с соредактором журнала «Звезда», историком Яковом Гординым беседует Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: В прошлом году, когда премия «Александр Невский» рождалась, ее мало кто заметил. Сегодня премия заявляет о себе пышно - и премиальный фонд увеличен, и церемония не где-нибудь, а в Шереметьевском дворце. Но, скажу честно – ни список имен соискателей премии (Юрий Лощец, Алексей Шышов, Дмитрий Коралис и многие другие), ни список книг, который, как список тех гомеровских мандельштамовских кораблей хотелось прочесть только до середины, как-то меня не вдохновил. И не потому, что я не интересуюсь российской историей – наоборот - но к романам под названием «Дмитрий Донской», «Александр Первый», «Суворов - генералиссимус великой империи», и прочее в том же духе, каюсь, как-то не тянется рука. Яков Гордин – сам историк, литератор, член многих жюри. С кем, как ни с ним, говорить о премиях и об истории. Яков Аркадьевич, как вы думаете, нужна ли премия в области исторической литературы?
Яков Гордин: Нужна, безусловно. Я знаю, что к историческим вещам отношение даже вполне объективных, культурных литераторов очень осторожное. Я не убежден, что именно «Александр Невский» это тот персонаж, под эгидой которого должна быть эта премия. Потому что это сразу переводит ситуацию в державно-религиозный план. Не простая фигура. Одни считают, что он был спасителем Руси, другие считают, что своим союзом с монголами и подавлением своих соперников при помощи монгольских войск он наносил вред. На мой вкус, премию вообще не стоило называть именем ни одного исторического деятеля.
Татьяна Вольтская: Может быть, логичнее было бы назвать ее именем Карамзина, Татищева, Соловьева?
Яков Гордин: Действительно, вот, скажем, Карамзина. Человека, который старался быть максимально объективным и широким.
Татьяна Вольтская: Ключевский, допустим, мог бы быть?
Яков Гордин: Я бы, все-таки, предпочел Карамзина. Ключевский был совершенно замечательный историк, но достаточно тенденциозный. А Кармазин, вы совершенно правы, это был бы идеальный вариант.
Татьяна Вольтская: В конце концов, он стоит у истоков нашей исторической науки, литературы. После «Летописи», кого мы читаем? Именно Карамзина.
Яков Гордин: Читатели читают Карамзина. Хотя первым, действительно историком, был Василий Никитич Татищев. Но читать его чрезвычайно тяжело.
Татьяна Вольтская: Из тех, кто заявлен как участник этой премии, видите ли вы достойных писателей, интересных?
Яков Гордин: Не могу сказать, что я прочитываю насквозь всю обширную нынче историческую литературу. Но из людей, направление которых мне понятно, это Юрий Михайлович Лощец - «Дмитрий Донской». Я, более или менее, представляю себе направление, которое мне не близко. Что касается самого состава персонажей, на которых сосредоточилось отбиравшее жюри – два генералиссимуса, два императора, война, воинственность, державность – этим не исчерпывалась русская история.
Татьяна Вольтская: Мне кажется, российская история, какие-то ее стороны, очень актуальны для нас сейчас и было бы, наверное, неплохо, чтобы какие-то книги появились на темы, которые до сих пор остаются животрепещущими. Потому что не совсем мы разобрались в своей истории.
Яков Гордин: Это уж точно. Мне кажется, что самая важная проблематика нашей истории, во всяком случае, новой истории (будем говорить о петровской и после петровской России) – взаимоотношения власти и общества, властелина и активного подданного. Эпиграфом к этой проблематике можно поставить достаточно известные слова Александра Кикина, одного из подвижников Петра, который потом был активным человеком в деле царевича Алексея и, вися на дыбе, на вопрос Петра: «Как ты, умный человек, мог пойти против меня?», он ему ответил: «То-то и есть, что умный, а уму с тобой тесно». Умение российской власти оттолкнуть от себя активно умных людей, к сожалению, приносило довольно печальные плоды. Литература на эту тему была бы чрезвычайно важна. По-моему, значительно важнее, чем «гром победы раздавайся».
Татьяна Вольтская: О ком бы вы посоветовали написать книгу литературному историку?
Яков Гордин: Я бы с огромным интересом прочитал талантливый и умный роман о Михаиле Михайловиче Сперанском, роман о Столыпине, без всякого сомнения. Это несколько другой персонаж, но тоже чрезвычайно крупная и любопытная фигура. Витте, который во многом был предшественником Столыпина.
Татьяна Вольтская: Для написания романа мало еще, чтобы это была фигура значительная, ведь нужна еще какая-то романическая, скажем, биография. Есть такие персонажи, которые как бы просятся в роман?
Яков Гордин: В жизни того же Михаила Михайловича Сперанского был сюжет, на котором может быть построена такая лирико-романтическая линия романа. У него очень рано умерла обожаемая им жена, он больше никогда не женился, и мы вообще ничего не знаем о женщинах, которые были около него. Их, может быть, и не было.
Татьяна Вольтская: И, наверное, советское время, какое-то переосмысление. Его же, все-таки, по настоящему не произошло. Такой сюжет, как гибель Кирова, например.
Яков Гордин: Для этого нужен допуск в святые святых партийных архивов.
Татьяна Вольтская: Если обобщить все сказанное и сравнить, скажем, те предложения и размышления, которые вы только что высказали, со списком премии «Александр Невский», то можно сказать, что она, в каком-то смысле, не выглядит актуальной.
Яков Гордин: Я бы сказал, не самой актуальной сегодня, на мой взгляд. Есть точка зрения, что сейчас чрезвычайно важен такой форсированный патриотизм, воспоминания о военных победах. Все это важно, естественно, это надо знать. Но ограничиваться этим ни в коем случае нельзя.
Марина Тимашева: 15 сентября исполнится 65 лет великому кинорежиссеру, автору потрясающих анимационных фильмов, Юрию Норштейну. И я передаю слово Марине Дмитревской.
Марина Дмитревская: Юрию Борисовичу Норштейну исполняется 65 лет. «Он всегда в такой соразмерности – 25 плюс 40», - говорит о великом мультипликаторе всех времен и народов его многолетний друг Гезо Габриадзе, считающий, что Норштейн похож на «Пана» Врубеля с васильковыми глазами и с флейтой. Похож, как на двоюродного брата. 25, наверное, потому, что круглый год, как молодой, Норштейн купается в проруби. Начал несколько лет назад, случайно. Осень была долгая, пруд долго не замерзал, а когда стал замерзать, Юрий Борисович продолжал плавать. Прямо как Серая шейка. 40, наверное, потому, что он автор «Сказки сказок», «Ежика в тумане», лауреат всех возможных триумфальных премий, сделавший настоящую революцию в нашей мультипликации, и при этом он мудрый, смелый и честный человек. На все вопросы великий мультипликатор всех времен и народов отвечает со смелостью, ясностью и прямотой настоящего русского интеллигента. К тому же, он - оратор, лектор. И недавно вышла замечательная книга его лекций «Снег на траве». Первым поклонником, почитателем и пропагандистом этой книги стал Резо Габриадзе.
Резо Габриадзе: Очень обширное, огромное дыхание у этой книги. Вот вышла книга, вот она родилась, она прекрасна, она у меня будет лежать на письменном столе, где лежит у меня «Петербург». Она просто необходима. И я очень рад, что узнал, что ее невозможно достать, поскольку покупали по 5-6 штук. И молодцы вгиковцы, что догадались издать великого мастера при его жизни. Его нужно всячески поощрять. Вот, что о нем хочется сказать. Вы не представляете, какие тонкости, и какая кропотливая работа нужна Юре Норштейну, чтобы показать, как держится мизинец у Акакия Акакиевича, когда он перед сном к бровям прикасается, как складывается простой профиль человека, как ищется образ этого человека, какой кастинг проходит не только образ в кино, но и руки его, и пальто его. Все это плоды огромного, вдумчивого труда. Книга эта - настоящий подарок тем, кто любит кино, кто занимается им и тем, кто этим не занимается. Те, кто этим не занимаются, тоже ее оценят, поскольку они начнут видеть кино. Не только Юрино кино, а они начнут понимать, что такое Михаил Колотозов, что за мировой гений, как надо смотреть гениальный фильм Георгия Шенгелаи «Пиросмани», как надо смотреть Эйзенштейна. Я хотел бы поздравить Юру, поздравить и нас всех, потому что эта книга заставляет себя читать со стремительной скоростью. Но вы, пожалуйста, растяните ее на два-три вечера, чтобы получить вкус, как получают вкус от настоящего бургундского вина. Там есть весь букет, какой может быть создан книгой.
Марина Дмитревская: Ты как будто разговариваешь с Норштейном, спрашиваешь его, и в этой книге он говорит обо всем. Юрий Борисович замечательно рассказывает о секретах «Ежика в тумане», «Сказки сказок», он почти 20 лет пленен Гоголем и «Шинелью», которую делает, оборудовав, после развала «Союзмультфильма», собственную маленькую студию. Норштейна можно спрашивать обо всем. Он замечательно говорит о своей жене, художнике его фильмов Франческе Ярпусовой, о сыне Борисе, который расписывает храмы. Его хочется спрашивать даже о русском мате, ведь он родился и вырос в Марьиной роще и хорошо знает этот прекрасный язык. На вопрос о том, как он относится к тому, что мат используется в современном искусстве, Норштейн говорит прямо и резко: «Это замена подлинного, легкий наркотик, дающий быструю эмоцию». Кроме книги «Снег на траве» в магазинах продается замечательный альбом Норштейна «Сказка сказок». Вот там весь его мир. Сегодня не в моде слово «гражданин». А у Норштейна оно в моде. С возмущением он говорит о том, как переменилась в нашей бесстыдной жизни система координат, переменилось значение слова «достоинство». В аэропорту какая-то деваха на рекламе сообщает: «Я этого достойна». Он с негодованием говорит о фирме, которая 7 лет назад выпустила его фильмы. Это был стопроцентный брак, а в суде он не смог доказать свои права. Последние три месяца, с тех пор как мы познакомились, меня не оставляет ощущение, что я общаюсь с безупречным человеком.
Марина Тимашева: Я поздравляю Юрия Норштейна с юбилеем, надеюсь, все же, увидеть когда-нибудь его фильм «Шинель» и хочу просто предложить вам несколько цитат из его книги « Снег на траве», о которой говорили Марина Дмитревская и Резо Габриадзе. О современном кино:
«Мы постепенно приучаем сознание к тому, что только эффектные ситуации, супердействия могут называться подлинными, а вовсе не те прозаические дела, которые только действительно и могут уменьшить страх перед жизнью и ее реальными потрясениями. Мы разучились удивляться каждому дню, поэтому снова и снова требуем от искусства все более острые блюда». О фильмах-событиях: «Случаи совпадения художественной правды и зрительского успеха крайне редки. Они происходят, когда общество потрясено таким историческим событием, о котором говорит и художник». У меня нет времени на обширные цитаты из превосходной, мудрой книги, скажу еще только, что в ней говорится о Гогене и Веласкесе, о Жорже Браке и египетских рельефах, о гравюрах Хокусая и картинах Марка Шагала, о Рембрандте и Рублеве и о роли композитора в анимации. Читайте – наслаждайтесь.
Марина Тимашева: Представляю вам младшее поколение театрального рода Коршуновых-Еланских. Ее знаменитая прабабушка - выдающаяся актриса Художественного театра Клавдия Николаевна Еланская - наверное, была бы довольна своей правнучкой, названной, скорее всего, в ее честь. Я видела Клавдию Коршунову в дипломном спектакле Щепкинского театрального училища «Гроза», она играла Катерину и мне запомнилась. Потом я увидела ее в роли Маргариты Готье в "Даме с камелиями" театра Современник. А совсем недавно фильм с участием Клавдии Коршуновой "977" получил Гран-при на фестивале в Выборге. Передаю слово Павлу Подкладову.
Павел Подкладов: Героиня этого сюжета – представительница славного театрального рода, актриса в четвертом поколении. Ее прабабушка – легендарная актриса МХТ Клавдия Еланская а прадед – известный режиссер Илья Судаков, поставивший в Художественном театре «Дни Трубиных» Михаила Афанасьевича Булгакова. Дед – замечательный актер и директор Малого театра Виктор Коршунов, бабушка – создатель и бессменный руководитель театра «Сфера» Екатерина Еланская. Отца, тончайшего артиста и режиссера Малого Театра Александра Коршунова театралам, думаю, представлять не надо. Но Клавдия, видимо еще с юных лет, решила руководствоваться постулатом – на гены надейся, а сама не плошай. И, мягко говоря, не плошала. Она блестяще проявила себя в Щепкинском училище, в дипломных спектаклях сыграла Катерину в «Грозе», Ирину в «Трех сестрах», Люську в «Беге». А на третьем курсе даже вышла на сцену Малого театра в роли Лизы в «Пучине» Александра Николаевича Островского. Наш разговор с юной актрисой начался с разговора о том, не давил ли на ее хрупкие плечи груз такого уникального генеалогического древа.
Клавдия Коршунова: Честно говоря, я довольно легко это все переношу, потому что как-то себя изначально на это настроила. Люди часто удивляются, когда узнают, что я училась на курсе у собственного деда, у меня отец там был педагогом. Но это был мой осознанный выбор, я пошла именно на этот курс, я хотела учиться там, потому что, на мой взгляд, это один из лучших курсов в Москве. Много очень успешных выпускников, потому что по настоящему хорошая команда педагогов, которым я безумно благодарна. И я хотела учиться на этом курсе. Честно говоря, немного из соображений личной выгоды. Решила, что сделаю так, как мне будет лучше в будущем. А что там обо мне будут говорить… Мало ли, что говорят. Честно могу вам сказать, что не было в институте такого отношения, как к внучке, никто меня не дразнил особо, я всегда старалась на это не обращать внимания, даже прожила в общежитии два года своей жизни, потому что мне хотелось уйти от родителей. Это был мой личный выбор, меня приютили девчонки с курса. Мы сначала впятером жили в комнате, потом втроем. Это был определенный кусок моей жизни, которому я очень благодарна, потому что я общалась с разными людьми из разных городов. Московские и не московские люди отличаются. Иногда, не московские - гораздо интереснее, с ними легче разговаривать.
Павел Подкладов: Во время учебы возникают какие-то трения, противоречия с педагогом, с руководителем курса, чем-то он бывает недоволен. А здесь – дед. Дед любит внучку.
Клавдия Коршунова: Если бы у меня дед был дурак, то, наверное, так бы оно и было. Но у меня дед не дурак, и отец не дурак, и на самом деле вы можете себе представить, какую ответственность берут родители за своего ребенка, если они его отправляют в эту профессию. Это же мрак. Люди, которые молодые идут, они думают, что это не мрак. А потом выясняется, что это мрак, а потом без мрака этого жить не можешь. Как ты отправишь своего собственного ребенка, когда ты знаешь, сколько это забирает сил, нервов и здоровья? Это, конечно, и удовольствие приносит безумное, но за это удовольствие приходится очень платить. Они взяли на себя определенную ответственность, они думали об этом и принимали меня в институт ничуть не менее строго, чем всех остальных студентов.
Павел Подкладов: Тем, кто следил за талантливой студенткой, казалось, что ее судьба предрешена. Ее как будто ждали подмостки Малого театра. На Клава оказалась девушкой с характером, она не приняла приглашение Малого театра и решила попытать счастья в своем любимом «Современнике». Причем, как говорится, победила в честном бою, пройдя нелегкие испытания показов, которых не миновало большинство выпускников театральных вузов. Ее знаменитая семья, наверное, немного погоревав, не стала, однако, противиться выбору юной Коршуновой, ибо знала, что переубедить внучку и дочку, всегда отличавшуюся непокорным нравом, невозможно. Пообщавшись с Клавдией, интервьюер понял, что не даром она стала героиней сюжета именно на нашем радио. Потому что одна из черт характера этого худенького, независимого существа с горящим взором – свободолюбие. Во всяком случае, в нашей беседе слово «свобода» звучало из ее уст не один раз.
Клавдия Коршунова: На самом деле, меня приглашали в Малый театр, и мне это было очень приятно, потому что я этот театр очень уважаю, я помню с детства все эти коридоры, я выросла, можно сказать, в этом театре. Но это не мой театр, я другой человек, у меня другой образ жизни, и эта атмосфера для меня, честно говоря, чужая, несмотря на то, что я в ней выросла. Мне не хотелось на всю оставшуюся жизнь сидеть в одном огороде со своими родными. Это просто скучно. Хочется менять что-то, видеть что-то новое. Театр «Современник» это был тот театр, в котором я хотела работать по настоящему, тот единственный театр в Москве. И то, что вдруг, неожиданно, я пришла, показалась, сыграла два отрывка и, вдруг, меня позвали, это было настолько неожиданно. Я впала в некий ступор. Я не знала ни что сказать, ни радоваться я не могла. Это было огромным счастьем для меня, чем-то невероятным, какой-то фантастикой.
Павел Подкладов: Я в первый раз слышу, чтобы молодая актриса твердо знала единственный театр, куда бы она хотела пойти. Чем он вас так привлекает?
Клавдия Коршунова: Это достаточно свободный театр. Я вообще люблю свободу, и чем больше я живу, тем, на самом деле, мне меньше кажется свободы вокруг, мне хочется ее все больше и больше. Театр «Современник» это один из лучших театров Москвы, его большое достижение заключается в том, что им удается собрать в одной команде самых разных артистов и самых разных режиссеров. К нам приезжал и Туминас, и Вайда, и здесь, в Москве, наши московские режиссеры самые разнообразные - и классической закалки, и не классической. Тебя в определенные рамки не загоняют, у тебя есть возможность попасть к самым разным режиссерам с самыми разными принципами работы. И это по-настоящему интересно. Потому, что если ты делаешь одно и то же, то рано или поздно это надоедает.
Павел Подкладов: Оказавшись в любимом театре, Клавдия ввелась в спектакль «Бесы» поставленный Анджеем Вайдой, сыграла гротескную роль в спектакле «Америка, часть вторая» Нины Чусовой, но все же главным ее достижением на сегодняшний день является озадачившая московскую публику, облаченная в кимоно, полуяпонская Маргарита Готье в «Даме с камелиями» Александра Дюма в постановке Юрия Еремина. Критика не очень хорошо отнеслась к этому спектаклю, но Клавдию все же отметила благосклонно.
Клавдия Коршунова: Я сомнений не имела, потому что я только из института пришла, мне роль дали, и никто меня не спрашивал. Во-первых. А во-вторых, глупо было бы отказываться. Можете себе представить, девочка, которая только что закончила институт, 20-ти лет от роду, и ей дают главную роль в одном из лучших театров Москвы! Конечно, я была в некотором шоке, я себя не очень чувствовала Маргаритой Готье. Но такие бывают штампы, привязавшиеся к некоторым произведениям. Привыкли, что обычно это такая роль, чуть ли не бенефисная, уже прим каких-нибудь, которым уже за сороковник перевалило. Но не нужно о них думать. Маргарита Готье может быть какой угодно - и японкой, и наполовину японкой, какой я ее играю. Тут дело не в возрасте. Сейчас другой театр, другое время. Поэтому, я считаю, что правильно, когда молодых людей играют молодые артисты. Я вообще не приветствую такое соображение, что артист должен прийти в театр и сначала посидеть. Вот он посидит год, другой, третий, поиграет каких-нибудь грибов на третьем плане, и потом ему доверят гриба со словами. Так нельзя. Приходит человек, закончивший институт, у него очень много позитивной энергии, нужно эту энергию не морить, не заставлять человека поедать самого себя изнутри вот этим нереализованным творческим потенциалом.
Павел Подкладов: Не миновало Клавдию Коршунову и искушение важнейшим из искусств. Несмотря на небольшой стаж работы, она уже успела сыграть в нескольких фильмах и телесериалах. Удачей юной актрисы стала роль в загадочной картине режиссера Николая Хомерики «977», приглашенной на Каннский фестиваль и, как уже было сказано, завоевавшей Гран-при на фестивале «Окно в Европу» в Выборге. Надо сказать, что роль у Клавдии в этом фильме необычная. Мало того, что ее героиня не совсем реальное существо, почти призрак, так ко всему прочему она, на протяжении всего фильма, не произносит ни одного слова. Вот, что по этому поводу сказала сама актриса.
Клавдия Коршунова: Это был для меня новый принцип работы. Я была достаточно сама собой в этом во всем. Когда Коля пробовал меня, он смотрел именно на меня. Кино в таком жанре, это не просто искусство перевоплощения, но есть определенные жанры кино, когда изначально ищут попадания человека в образ. Коля изначально увидел эту девушку такой, какой увидел меня, и просто постарался максимально сочетать это в одно единое. Если это до какой-то степени получилось, то, слава богу. Там, правда, очень много моего в этой работе. И Колиного взгляда на меня. Мне всегда было интересно такое кино, где мало говорят, молчат. Я думала, что это должно быть попроще. А оказалось, что это определенное, особенное искусство, интересное, глубокое, гораздо более глубокое, чем возможность говорить. Потому что ты должен не просто молчать, а молчать так, чтобы люди, глядя на тебя молчащего, что-то чувствовали и что-то понимали.
Павел Подкладов: Автор этого очерка обратил внимание, что все героини, сыгранные Клавдией Коршуновой в театре и в кино – женщины с трагической судьбой. Но все же главное в них то, что они страстно любили. Хотя, порой, и безответно. В какой-то статье было написано, что, судя по всему, Клавдии очень нравится играть любовь. Это правда? Вообще, сложно играть любовь?
Клавдия Коршунова: Любовь играть вообще очень сложно. Потому что это чувство не простое. И любить в жизни не просто. А любить на сцене еще сложнее. Нравится мне это или не нравиться? Да мне все нравится. Я, в принципе, работать люблю. Я люблю театр, люблю кино, люблю разные жанры в кино. Именно мне нравится менять. Мне нравится менять положение мебели в комнате, мне нравится менять квартиры, мне нравится менять место жительства, мне нравится менять страны пребывания, я люблю жить в гостиницах какое-то время. Мне, в принципе, нравится двигаться.
Марина Тимашева: И я, дополняя разговор Павла Подкладова с Клавдией Коршуновой, расскажу о той самой «Даме с камелиями», в которой молодая актриса дебютировала на профессиональной сцене в театре «Современник». Инсценировку романа Дюма-сына сделал сам режиссер Юрий Еремин. Я удивлена была самим выбором этой пьесы.
Юрий Еремин: Я вам сейчас скажу. Этот выбор совершенно не случаен. Некоторое время назад, в очередной раз оглядывая свои полки с книгами, с многообъятными театральными книгами, я вдруг вижу название - «Театр для людей». И, думаю – я должен заниматься театром для людей. Не для двух критиков, не для кого-то, не для каких-то целей, а для людей. Поезди в метро, походи вместе с ними, о чем там люди говорят, не только по телевидению. Почему в такой чести сериалы и мелодрамы? Они плохо сделаны, они иногда плохо организованы, грубо играют, грубая постановка, но почему тяга? Потому что сегодня совсем о человеческих чувствах забыто. Инфляция, градация режима, перестройки и розовое, оранжевое, белое, синие, красное - все актуально, кроме чувств. А человек живет не для еды, он живет для того, чтобы чувственно прожить жизнь, наполнено. А теперь - как случилась «Дама с камелиями». Я должен был ставить в «Современнике» другой проект, с Гафтом в главной роли, но по техническим причинам это отложилось. И тогда Галина Борисовна мне сказала: «Юрий Иванович, место должно остаться за вами, есть ли у вас какие-нибудь планы с молодежью? Вы бы хотели с молодежью поработать, есть ли у вас на это планы? Потому что ко мне сейчас пришла группа молодых и талантливых артистов». А я их уже знал, потому что они показывали в театре Моссовета. И четыре названия дал Галине Борисовне. Она сказала: «Боже, «Дама с камелиями»! Я два года назад мечтала, чтобы это вошло в репертуар. Это совпадение наших желаний». И мы приступили. Я просто попросил, что я не буду ставить пьесу Дюма-сына, потому что она написана по законам густопсового романтизма и мелодраматизма середины 19-го века. Я взял роман, а роман, несмотря на всю слезливость, авангардный. Маргарита уже померла, идет продажа вещей. Мне это страшно понравилось. Эта история дает какую-то мужественную отстраненность, не допускает сопли и слезы, которые во всякой мелодраме должны быть. И мы с этими актерами стали работать. Я написал пьесу, сам себя оберегая от двух вещей – не впасть эту пошлую современщину, чтобы в классике бегали из 90-8-х годов, ведь это стало общим местом, и, с другой столоны, чтобы в нем не было никакой архаики, чтобы там молодость, которая естественная внутри, она должна каким-то образом проявляться. Это было счастье работать в этом театре. Я во многих театрах работал и не могу пожаловаться - везде было человечески и творчески комфортно. Но здесь, от того, что театр принадлежит маме… Когда-то отцу принадлежал, потом отец, как всегда в наше советское время, бросает семью и вся семья остается на маме. И мама потрясающая, невероятная, глубокая. Я еще, помимо всяких «Дам с камелиями», счастлив, что я встретился и контактировал с Галиной Волчек. С прекрасным режиссером, потрясающим человеком и гениальной актрисой. Я бы еще что-нибудь с ней хотел поставить.
Марина Тимашева: Декорация Валерия Фомина очень красива. Это система заменяющих задник и чуть наклоненных к сцене зеркал, в которых множатся изображения мест действия и героев. Спектакль организован как аукцион.
Сцена из спекаткля:
Сегодня здесь состоится распродажа мебели и предметов роскоши. Аукцион назначен в виду смерти владельца. Желающие могут предварительно осматривать мебель и квартиру. Не могу ли я сказать, кто жил здесь? Могу. М. Готье. Да, да господа, она умерла. Когда? Кажется, недели три тому назад. Почему публике разрешили осматривать помещение? Отвечу. Кредитор думает, что это повысит цены. Можно заранее смотреть мебель, обивку, драгоценности… И вбирать по вкусу. Да, да, у нее было много долгов, очень много. Покроет ли эти долги аукцион? Думаю, да. Ведь она была на содержании очень состоятельных людей. Есть ли у нее родные? Не могу знать. А вы что знали Маргариту Готье? Как «Даму с камелиями»? Да. Конечно, конечно. Многие парижане знали ее именно под этим прозвищем. Но вот откуда она родом, и на самом ли деле Маргарита Готье ее подлинное имя - не известно. Ходили слухи, что она была привезена из восточной Азии. Что она собой представляла? Говорят, она была хорошая девушка. Да, это все, что я могу сказать о ней. Ну, может быть, она была умнее и добрее других дам ее круга. Что еще можно о ней сказать? Ну, она разорила барона Г., виконта Л., банкира Д., была любовницей старого герцога Р. Действительно ли она была его любовницей? Во всяком случае, так говорят, ведь он давал ей много денег. Что вы сказали, Арман Дюваль? А-а-а, брюнет высокого роста… Да, кажется, он промотал с ней то немногое, что у него было и, очевидно, вынужден был ее бросить. Говорят, был от нее без ума. Любила ли она его? Не знаю. Говорят, что любила, но по-своему. От таких женщин нельзя требовать больше, чем они могут дать.
Марина Тимашева: Купленные предметы мебели постепенно исчезают со сцены так, что к финалу она остается пустой. Умирающая, но все еще надеющаяся на возвращение Армана Маргарита Готье одна на пустой сцене и в облачении гейши. Видимо, отталкиваясь от фразы, что Маргариту привезли из Азии, режиссер Юрий Еремин весь спектакль костюмами и манерами подчеркивал происхождение героини. Заодно он обеспечил устойчивую ассоциацию не столько с Манон Леско, сколько с Чио-Чио-сан, и одновременно со спектаклем Роман Виктюка «М. Баттерфляй». В нем умирающий китайский артист в исполнении Эрика Курмангалиева тоже облачался в экзотический ритуальный наряд. Кстати, музыкальное оформление этих спектаклей делал один и тот же человек - Асаф Фараджев
Жизнь Маргариты Готье Юрий Еремин уподобил аукциону, а ее любовь – деталям интерьера.
Юрий Еремин: Когда идешь мимо киосков с журнальными обложками, то какая-то тьма необыкновенных красавиц. В такой стране как Россия красавицами не удивишь. Это во Франции там, где галки ходят по улицам, и иногда на сто попадается одна и тогда, конечно, весь Париж следит за ней. У нас это просто не актуально. Красавица на красавице - красивые дикторши, красивые слесарши, красивые депутатши. Все красиво. И это становится общим местом. Ну как отличить, почему именно в эту женщину влюбился? И я тогда подумал, почему у нас даже перенесено немного позже во времени, в поздний экспрессионизм, я хотел цветной спектакль сделать, потому что хром тоже немного поднадоел в театре, потому что тогда было в моде, в конце 60-70 годов, когда европейцы страстно женились на филиппинках, индонезийках, японках, китаянках, тайках. То есть, восточные женщины. Это была экзотика. И это ведь не случайно. И я подумал, что это есть индивидуальность. Маргарита должна обладать той индивидуальностью, которой рядом стоящие дамы не могли бы с ней соперничать. Потом возник «Чио-Чио-сан» - это вообще тема не жирная в литературе и искусстве. И потом, когда я увидел портрет жены Моне в японском кимоно, это все решило окончательно.
Марина Тимашева: Итак, в прошлом сезоне московский театр дважды обратился к «Адриенне Лекуврер» (в антрепризе, и в театре на Малой Бронной) и к «Даме с камелиями», это уже не говоря про многочисленные постановки легких комедий. Возникает искушение провозгласить наступление эры буржуазного театра, но с ним легко совладать, если вспомнить, что и при советской власти разные пьесы Дюма-сына, Сарду и Скриба часто гостили в афишах, а многие советские драматурги старались не отставать от французских авторов «хорошо сделанных пьес». Тогда в таблицах самых репертуарных пьес вслед за Шекспиром, Островским и Чеховым значились творения Рацера и Константинова.
Марина Тимашева: На обложку новой книги издательства «Восточная литература» вынесено имя всемирно известное, даже нарицательное. «Империя Чингис – хана». Но насколько мы понимаем то, что сделал этот человек? Как вообще могло возникнуть государство, тем более – империя у кочевников? Подробнее о книге расскажет Илья Смирнов.
Илья Смирнов: Действительно, процесс образования классов и государства у кочевых народов нелегко проследить и осмыслить. Из диких степей вдруг врываются в историю правители с гордыми титулами и многочисленными армиями, наводят страх на соседей, а потом это великолепие рассыпается в ничто, в первобытное прозябание на задворках цивилизации. Чтобы спустя несколько столетий оттуда появился очередной «бич божий». Авторы книги обращают внимание на два обстоятельства. Во-первых, на противоречивый облик этих кочевых империй. «Снаружи они смотрятся как настоящие завоевательные государства (наличие военно-иерархической структуры, международного суверенитета, специфический церемониал во внешнеполитических отношениях). Однако изнутри представляются как конфедерации (союзы), основанные на непрочном балансе племенных связей». И второе обстоятельство: «полупериферийный», зависимый характер: «империи кочевников являлись милитаристскими «двойниками» аграрных цивилизаций, поскольку зависели от поступающей оттуда продукции».
Монография Татьяны Дмитриевны Скрынниковой и Николая Николаевича Крадина – это, конечно, не Великая Монгольская энциклопедия, и не последовательная история крупнейшей кочевой империи, скорее очерки, в которых показаны факторы её формирования и характерные черты, как то: рабство у монголов, механизмы наследования власти, порядок мобилизации на военную службу, облик столицы – Каракорума. Несомненное достоинство исследования – то, что оно начинается с экономики и экологии. Сколько держали коз и овец, в чём преимущества и недостатки верблюда по сравнению с лошадью, что ели в разное время года, как распределялись обязанности мужчин и женщин. В результате история кочевников предстаёт не более загадочной и иррациональной, чем у прочих народов: например, данные о численности армии Чингис-хана (141 тыс. чел.) «примерно сопоставимы с экологической продуктивностью монгольских степей, способных прокормить без дополнительных источников существования максимально 800 тыс. человек».
Не полагаясь на традиционные переводы, авторы доискиваются тех значений, которые имели в жизни кочевников монгольские и тюркские слова, обозначавшие родство, господство, подчинение. Выявляют оттенки и разночтения. Надо сказать, что, при всей экзотичности воссоздаваемой таким образом социальной системы, она имеет явные параллели в истории других народов, например, ранней – подчёркиваю, домонгольской! – Руси, где люди, формально считавшиеся рабами, активно выдвигались в ряды правящего класса.
Обычно учёные проникаются симпатией к тому, что долго изучают. Мы уже отмечали этот феномен в связи с биографиями Петра Первого и Ленина. Случай с Чингис-ханом – наверное, особый, потому что говорить о каком-то положительном влиянии этого, бесспорно, гениального политика и полководца на мировую историю всё-таки не приходится. Главный памятник ему и его соратникам – развалины и горы трупов по всей Евразии (плюс законсервированная на века отсталость его родной Монголии). Ну, а в русской истории, пожалуй, просто не было ничего страшнее, чем знакомство с его империей. Учреждение ямской службы по восточному образцу вряд ли может служить компенсацией. Как отмечается в книге, глобализация по-чингисхановски способствовала проникновению в Европу китайских изобретений: «первые пушки удивительно напоминают китайские тыквообразные орудия». Однако «высокие технологии» могли попасть на Запад и другими путями. Или их изобрели бы заново (и не исключено, что действительно изобрели) учёные монахи. Слава Богу (или Высокому Небу), авторы книги стараются быть объективными к своему герою. Отмечая в нём симпатичные и дурные качества, показывают, что это всё – качества человека, выросшего в определённой среде на определённой (весьма низкой даже по меркам 12 века) стадии развития.
А в определении самой этой стадии проявляют разумную осторожность: по их выкладкам, при самом Чингис –хане Империя больше напоминает «сверхсложное вождество», а при его сыне Угедее – раннее государство. В принципе – цитирую – «мы не видим смысла в однозначных заключениях…, что в таком-то году Монгольский улус…, не был государством, а вот в таком-то году барьер государственности преодолён».
Предприняв весьма убедительное и поучительное исследование, авторы временами, слово в испуге – как бы не обвинили в историческом материализме! – переходят на птичий язык, знакомый по «учёным» аннотациям к выставкам т.н. «актуального искусства». «Эксплицируются» «манифестации» «идентификационных дискурсов» и пр., вместо чего, на мой взгляд, стоило бы включить в книгу очерк происхождения монгольских и тюркских народов по последним данным археологии и лингвистики. Может быть, в будущем, если у авторов возникнет желание развернуть монографию в последовательную историю Империи Чингис –хана, эти замечания –предложения будут учтены.