140 лет назад на Смоленском поле в Петербурге был повешен Дмитрий Каракозов – человек, который может считаться первым русским террористом. Все знаменитости этого ремесла явились позже: Желябову в сентябре 1866 года было пятнадцать, Перовской – тринадцать, Халтурину – девять, Каляев, Созонов, Савинков, Богров – еще не родились.
Каракозов стрелял в императора Александра Второго в воротах Летнего сада, метров с трех, но случившийся рядом некий Осип Комиссаров ударил его по руке, и пуля, срикошетив о брусчатку, ушла в никуда. Задержанный назвался крестьянином Алексеем Петровым, а на другие вопросы не отвечал. Пытки при допросе были запрещены еще в 1800 году, однако псевдо-Петрова по современным понятиям пытали, то есть не били, но допрашивали по 12-15 часов подряд, не разрешая не только сесть, но и прислониться к стене. Ночью будили по несколько раз, резко задавая вопросы по-польски: подозревали, что он поляк и мстит за разгром Польского восстания 1863 года. Террорист держался стойко и сломлен был только предательством своего двоюродного брата, главы революционного кружка Николая Ишутина, который показал, что крестьянин Петров – на деле дворянин Каракозов. Лишь тогда Каракозов заговорил и постепенно тоже стал сдавать своих. Он покаялся и много молился.
В заключении стал каяться и молиться эсер Егор Созонов, в 1904 году бомбой взорвавший министра внутренних дел Вячеслава Плеве. На пожизненной Нерчинской каторге Созонов, протестуя против телесного наказания двух заключенных, принял яд.
Иван Каляев 2 февраля 1905 года должен был убить московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. У Никольских ворот он подбежал к карете с бомбой в руках, но, увидев, что рядом с великим князем сидят его жена и дети, остановился. Савинкову, который ждал его в Александровском саду, Каляев сказал, что поступил правильно: "Разве можно убивать детей?" Через день, 4 февраля, он со второй попытки взорвал Сергея Александровича. В его камеру в Бутырской тюрьме пришла вдова великого князя Елизавета Федоровна, которая дала Каляеву иконку и сказала, что будет молиться за него. Сведений о его покаянии нет, напротив – Каляев отказался перед смертью исповедаться и причаститься, а под виселицей оттолкнул протянутый священником крест.
Во время допросов Дмитрия Каракозова его видел настоятель храма при Петербургском тюремном замке священник Иоанн Палисадов. Он вспоминал: "По всему заметно, что глубокие и в то же время злые и безотрадные мысли блуждают в уме его и самые оледенелые, сатанинские чувства гнездятся в сердце его. С первого же взгляда все показывает, что он давно отказался от всякой религии..."
Эти террористы были незаурядными людьми, в душах и умах которых общественная идея совершала свой смертельный выбор. Социальностью вытеснилась религиозность, оставив немного места для избирательной человечности. Можно отдать жизнь за оскорбление, нанесенное товарищу. Можно искалечить ни к чему не причастного кучера, сидящего на козлах взорванной кареты. Можно поступиться убеждениями, представив кровь ребенка. Можно забыть о слезинке ребенка, лишенного отца. При всей бесчеловечности своеволия, они сомневались и были способны к прямому или хотя бы умозрительному диалогу. Они знали, что преступают: каялись или нет – но знали. Как далеко с тех пор ушло человечество по пути осознания, утверждения и проявления своей правоты.