Существуют только два мужских имени, которые на протяжении нескольких столетий известны всем и везде, — Казанова и де Сад. Замечательно, что их слава литературного происхождения, хотя мало кто читал произведения названных авторов. Что касается Донасьена Альфонса Франсуа де Сада, то оно и понятно. Неторопливая проза XVIII века, даже откровенно эротического характера, вряд ли увлечет современного читателя, тем более если она имеет философскую изнанку. Маркиз де Сад был типичным либертеном, то есть философом-развратником своего времени. Однако этот факт лишь отчасти объясняет притягательность его образа.
Ольга Воздвиженская, издатель и переводчик, делится своим мнением на этот счет: «В качестве мифа маркиз де Сад — законченный злодей. Но, с другой стороны, именно Дьявол — отец всякого сомнения. У меня, может быть, немножко какое-то личное отношение к маркизу, потому что это один из тех, у кого, действительно, хватило последовательности выразить себя, свое время, свое сословие. Когда-то Гийом Аполлинер называл маркиза де Сада самым свободным человеком в мире. Маркиз был естествоиспытатель в точном смысле этого слова. Он испытывал естество. Причем не только чужое, но и свое. Секс, эрос ведь присущ только человеку, поэтому человеческую природу в этой области исследовать удобнее всего. Голод, страх, боль присущи любой живой твари, но она не может этого высказать. Он показал, что это, да, конечно, кроется в человеческой природе: не только человек может сделать с другим человеком все, что угодно, но жертва при известных обстоятельствах абсолютно готова допустить над собой что угодно.
Первый из его скандалов — когда была приглашена женщина из простонародья, на ней испытывались разные свойства красного воска и белого воска, лечебные, а также прожигающие кожу. А в сущности речь-то потом шла не о том, что ей было больно, или не о том, что ей было страшно, не о том, что с ней это сделали насильно, а о том, сколько же ей за это дадут денег.
Не надо думать, что маркиз был великим любовником. Он был не больше развратником, чем, в сущности, любой аристократ. Он не искал наслаждения — вот это, на мой взгляд, стоит понимать, и это основа демифологизации его фигуры. Опять же — в условиях отсутствия Бога ты не отчитываешься перед дьяволом. Вообще, это ошибка — понимать маркиза как порнографического, эротического или даже просто писателя о сексе. Он постиг такое обстоятельство, что, в отличие от тварей бессловесных, человеку дана такая особенность — делать это для удовольствия. Стало быть, данную особенность и следует изучать со всей энциклопедической основательностью, ставя какие-то предельные вещи, потому что открытия делаются только так.
Жертва тоже наслаждается, причем зачастую не болью, а унижением. Безусловно, в этом смысле он новатор именно с точки зрения психологии. Это не было идеологией насилия, это было идеологией эксперимента».
— Как вы расцениваете его тексты с литературной точки зрения?
— Пьесы маркиза, особенно французские его романы — это как XVIII век, тяжеловесный, — когда у людей было время писать, было время читать. Это очень трудно переводить. Для меня, например, стало искренним открытием поэзия маркиза, нежная, трепетная любовная поэзия. Написанные им стихи, они составили в 1801 году небольшой сборник, которые назывался «Мои развлечения». И это стихотворение оттуда, стихотворение узника.
К МОЕЙ РОЗЕ
О, роза, царственный цветок,
Свои возлюбленные чары
Неси мне в дар. Я бы не смог
Смягчить суровость здешней кары.
На розу обращаю взгляд —
Елены прелести я вижу.
Вдохну цветочный аромат —
Ее уста как будто ближе.
Весну изобразить хочу.
Стряхну росы душистой слезы.
Навстречу жаркому лучу
Раскрылась девственная роза.
Через тернии к звездам: маркизу трудно было быть мужчиной
Разумеется, сама личность де Сада, равно как и его творчество, необычно даже для того времени. Он развивал, правда, по-своему, идеи просвещения и получил литературное напутствие из уст самого Руссо. Некоторые исследователи также полагают, что его мысли предваряли идеи Ницше и Фрейда. Да Сад — один из немногих аристократов, кто пережил смену нескольких режимов, включая Французскую революцию, и уцелел. Возможно, потому что половину жизни провел в заключении.
Я спросила исследовательницу творчества маркиза Елену Морозову, переводившую книгу Мориса Левьера «Маркиз де Сад», а также новеллы «Преступления любви», возможно ли, что именно тюремные ограничения сублимировали творческие способности писателя? «Конечно, шла творческая сублимацию. Плюс еще… Ну, точно никто не определяет его заболевания половой системы, но ему действительно было очень трудно быть мужчиной, скажем так. Чтобы достигнуть какой-то своей разрядки в сексе, ему нужно было применять совершенно невероятные способы, ему нужно было кричать, богохульствовать. Он был сторонником садомской любви, он просто метался, он не знал, что делать. В этой сфере он не обращался к врачам, потому что для его психологии, для его самоудовлетворения хватало того, что он делал, когда он выливал себя в речи. Фактически, действительно, его страшные романы полны спермоизвержения. Так вот, это спермоизвержение он заменял чернилоизвержением. Причем повторяя одно и то же. Он мог переписывать одно и то же письмо по нескольку раз, он сочинил «Жюстина, или Злоключение добродетели», «Жюстина, или Несчастье добродетели», «Новая Жюстина». То есть он трижды писал один и тот же роман, каждый раз повторяя практически одни и те же эпизоды и добавляя еще что-то новое. Это действительно сублимация.
Но, вместе с тем, помимо этого, де Сад, как человек просвещения, как, видимо, родившийся (а об этом говорят все его биографы, это чувствуется из его писем) писателем, философом, человеком, которому слово было нужно просто для освобождения себя, как какая-то физическая разрядка, будь то слово устное или письменное, так вот, он изливал на своих партнерш, которых он стегал кнутом, изливал плюс свое слово. Вот это слово было страшное. Во-первых, оно было богохульное, потому что он полностью отрицал Бога. И плюс оно было безысходное, потому что он говорил, что Бога нет, и кругом царит зло. Зло — это природа. Мы ее дети, и мы не можем от этого никак избавиться. Это было страшно.
И именно поэтому эти проститутки шли в полицию — они боялись, им было страшно. Он заставлял их топтать распятие, плевать на это распятие, потом показывал им богохульные картинки. Им было страшно, поэтому они бежали в полицию. Хотя он честно им всем платил, и считал, что если он заплатил, он вполне вправе делать с ними все, что хочет.
"Наша страна", — писал он о Франции, — "мы становимся совершеннейшими варварами, когда любая проститутка может подать в суд. В то время как в просвещенном Лондоне, Санкт-Петербурге и Риме, если эта проститутка приходит в суд и подает жалобу на клиента, ее спрашивают: ‘Вам заплатили?’ - и если ей не заплатили, то клиента заставляют заплатить. А если ей заплатили, говорят: ‘Меняй профессию, если тебе это не нравится, что с тобой делается’. А у нас любая девка может обвинить кого угодно в чем угодно". В общем, началась определенная газетная шумиха, и отчасти де Сад стал жертвой именно этого мифа».
— Насколько я помню, у него была достаточно сложная семейная история и трудные взаимоотношения с матерью.
— Это была совершенно нормальная ситуация, что люди не знали своих родителей. Он попал на воспитание к своему дяде, к аббату Полю де Саду, и он оказался в среде мужчин-либертенов, нравственность которых была совершенно обыкновенна для того времени. Он был окружен служанками, которые служили наложницами. То есть он оказался в среде вседозволенности, вседозволенности и именно мужского господства.
В принципе, в связи с де Садом трудно говорить о том, кто у него мужчина, кто женщина. Ведь он сам, как сказал французский исследователь творчества де Сада Марсель Энаф, если мы будем разбирать и копать чувства де Сада, у нас получится «господин Жульетта». Это та женщина, которая сделала преуспеяние из порока. Она превращает все, любое страдание, любое зло, любую гадость, все, что есть вокруг, она превращает в наслаждение. Но так как наслаждение сексуальное у де Сада нераздельно связано с наслаждением философии, то есть с резонерством, либертен — резонер.
И вторая — это Жюстина. Это та, которая не соглашается с пороком, которая пытается сохранить добродетель. И когда ее подвергают насилию, из которого ее сестра Жюльетта извлекает массу удовольствия, она страдает. Но насилие продолжает на нее сыпаться, и она с ним все равно не соглашается. На мой взгляд, де Сад — это «господин Жюстина». Потому что он все время оправдывается. В своих произведениях он — Жюльетта, он оправдывает порок. Но в своих письмах, именно в письмах из тюрьмы, это — господин Жюстина. Страшно то, что он говорит, что это зло сидит в нас. Вот это страшно в его романах.
— На самом деле мало кто читал его произведения, однако имя это знают практически все, и слово «садизм» употребляется в современной печати, изданиях очень часто как термин.
— Действительно, Сад дал термин «садизм», который до сих пор остался. И прекрасно сказал Виктор Ерофеев, который на нашей русской почве образовал замечательное слово «садюга», такое нежное и ласковое. Да, де Сад — отчасти предшественник Фрейда. Ведь он не просто говорил о каком-то универсальном мировом зле, а он говорил о том зле, которое содержится у нас, действительно, в каждом человеке, в его глубинах. Потому что человек отчасти не добр и не хорош, он тот, каким его создала природа. И вот это зло и страхи перед злом, они заложены у нас. Ведь если внимательно читать де Сада, можно увидеть там не только зло, которое он проповедует, но и отчасти страх перед этим злом, ужас. И потому что, пожалуй, он один единственный выплеснул это зло наружу, причем он выплеснул его именно в эротической, в сексуальной жизни, то есть в той жизни, которой живет каждый человек, нормальной человеческой жизни. И в отношении к ближним плюс в отношении к женщине, конечно же. То есть это то, что близко любому человеку.
Округлый розовый бутон
Опять воспоминанья будит.
Алтарь богами возведен,
Подобен форме нежной груди.
Печальна роза, словно тень.
Твоей любви, и столь же тленна.
Цветенья срок — один лишь день.
Вздохнула ль ты о ней, Елена?..