Юрий Орлов. Человек-легенда

Человек с героической судьбой - Юрий Орлов. В его жизни поразительно все: родился в простой рабочей семье, а стал талантливым ученым, пережил сталинский террор и обрел бесстрашие.

Юрий Орлов. Человек-легенда

Он выступает и подписывает письма в защиту советских политзаключенных, пишет научные и самиздатовские статьи, распространяет "измышления, порочащие советский общественный и государственный строй". Дружит с Андреем Сахаровым и Александром Солженицыным. Создает Группу содействия Хельсинкским соглашениям. После его ареста ряд западных ученых в знак протеста отказались от контактов с советскими коллегами. Обеспокоенность арестом Орлова высказывает тогда президент США Джимми Картер. Члены Норвежского парламента выдвигают Орлова, а 70 бельгийских парламентариев – созданную Орловым Московскую Хельсинкскую группу – на соискание Нобелевской премии мира.

После ареста - лагерь, страшные семь лет шантажа, издевательств, запрета на научную деятельность, отмены свиданий с родными и помещения в штрафные изоляторы и ПКТ. Он выдерживает. Наконец, его меняют на советкого шпиона и на самолете высылают из страны. Сейчас Орлов - профессор Корнельского университета в США и до сих пор продолжает преподавательскю деятельность.

В программе "Человек имеет право" о человеке-легенде и самых необычайных и поразительных эпизодах из его жизни рассказывают глава Московской Хельсинкской Группы Людмила Алексеева, правозащитник и его друг Лев Пономарев, бывшая жена Ирина Валитова и конечно, сам Юрий Орлов.

Ведущая Кристина Горелик.

Кристина Горелик: Человек с героической судьбой – Юрий Орлов. К 90-летнему юбилею ученого, основателя Московской Хельсинкской группы.

На протяжении многих лет я изучаю и рассказываю вам, моим слушателям, а теперь и зрителям, историю диссидентского движения в СССР через судьбы конкретных людей. И почти всегда мои главные герои (их близкие и друзья) вспоминают не столько героические поступки, которых надо сказать немало было в советской жизни, сколько веселые и смешные истории. Которые происходили в лагере, в эмиграции, до или во время ареста. Так уж устроено сообщество – говорить весело о грустном и смеяться, когда страшно.

Но вот что интересно: когда я начала готовить передачу о Юрии Орлове, то столкнулась с совсем другим явлением: все, с кем я беседовала, а в моей передаче примут участие самые разные люди, знающие Юрия Федоровича, так вот все они про Орлова говорят очень серьезно. Нет, скажу по-другому: почтительно, с огромным уважением. С такой интонацией мне рассказывали разве что об Андрее Дмитриевиче Сахарове. И даже те смешные и просто необычайные истории, которые вы услышите сегодня в моей передаче, будут рассказаны с неприкрытым восхищением человеком, в судьбе которого поразительно все: родившись в простой рабочей семье – становится уважаемым ученым, а пережив сталинский террор, обретает бесстрашие.

Принято считать, что приход Орлова в правозащитное движение состоялся в 1973 году во время травли академика Андрея Сахарова, с которым Орлов уже был к тому времени хорошо знаком. Однако еще в 1956 году Орлов чуть было не лишился карьеры ученого из–за своего выступления на партийном собрании, посвященном обсуждению доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС. Тогда он публично назвал Сталина и Берию "убийцами, стоявшими у власти" и выдвинул требование "демократии на основе социализма".

Юрий Орлов: Я бы сказал, строго говоря, так: я отгонял от себя мысль, что при мне это может произойти. Потому что надо делать. Если веришь, что произойдет, то тогда можно отойти немножко в сторону, произойдет может быть без тебя. Короче говоря, я объявлял для самого себя, что я не верю, что при мне это произойдет.

Кристина Горелик: Дальше произошли следующие события - последовало увольнение с работы Орлова, а затем и исключение из партии. На 16 лет его приютит директор Физического института Академии Наук Армянской ССР Алиханьян, в Ереване же Орлов защитит сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертации, затем будет избран членом-корреспондентом Армянской Академии наук. Орлов работает над созданием ускорителя. Слово Льву Пономареву, давнему другу Орлова.

Лев Пономарев: Можно сталкивать элементарные частицы и смотреть, что получается. Все это выглядит: кому это надо? Но это связано, я бы сказал, с теорией мироздания, как возник мир, допустим. Потом некоторые частицы живут довольно мало, возникает целый мир элементарных частиц. Стали делать интенсивные пучки электронов и протонов и разрушать раковые клетки, например. Оказалось, что эти электронные ускорители очень полезны для медицинских целей. В Москве в Институте теоретической и экспериментальной физики был небольшой ускоритель, не мощный ускоритель, потом он использовался для облучения раковых больных. Потому что очень локальный пучок получается и более эффективный, чем гамма-облучение.

Кристина Горелик: Конечно, Орлов – в первую очередь, ученый. Но когда началась кампания против Андрея Сахарова, молчать не смог и опубликовал открытое письмо «13 вопросов Брежневу», которое широко разошлось в самиздате. Из автобиографической книги Юрия Орлова «Опасные мысли»:

«В сентябре 1973 началась бешеная травля Сахарова. В «ПРАВДЕ» появилось заявление кучки известных академиков, осуждавших его антипатриотическую деятельность. Мне хорошо запомнились заклинания тридцатых годов, в которых одни академики требовали смертной казни для других, уже арестованных; затем некоторые из этих академиков были арестованы сами, и тогда третьи, еще живые, публично требовали смертной казни для них. Моральная стоимость академических кампаний против Сахарова была нуль без палочки, как говаривала моя мать. Приличные академики не участвовали в них. Одни, как Будкер, исчезали на время; немногочисленные герои, вроде Капицы и Сагдеева, отказывались напрямик. Сахарова, с которым я был знаком теперь хорошо, надо было поддержать немедленно. К концу недели я закончил с этой целью «Тринадцать вопросов Брежневу». Гебисты положили в свои сейфы первые вещественные доказательства моего будущего уголовного дела.

«Тринадцать вопросов Брежневу» были письмом не столько в защиту, сколько в честь Сахарова. Так как наши взгляды не точно совпадали, то наилучшим способом его защиты и моральной поддержки была моя собственная критика режима. В основе моего письма лежала та мысль, что фанатичная приверженность идеологии, отрицающей существование свободы выбора и свободы самовыражения как врожденных потребностей человека, ведет к феодальному характеру отношений между государством и гражданином, и к научной, экономической и культурной деградации. Среди моих требований были: отмена цензуры, свободный обмен идеями, гласность.»

«13 вопросов» прочел Александр Солженицын, с этого началось их знакомство с Юрием Федоровичем. А вскоре вместе с Валентином Турчиным и Андреем Твердохлебовым Орлов становится учредителем советской секции "Международной амнистии". Вспоминает нынешний председатель Московской Хельсинской Группы Людмила Алексеева.

Людмила Алексеева: Мы были очень маленькое и очень обозримое сообщество. Когда он приехал, он в 1973 году или в 1972 вернулся из Армении, он со всеми перезнакомился. Ближе всех он сошелся с Татьяной Ходорович. Она была в инициативной группе, они постоянно бывали у Сахарова. Он с нами со всеми познакомился, подружился с Андреем Амальриком, я тоже дружила с Андреем и его женой. Так что мы сразу познакомились еще за несколько лет до создания. Когда в 1976 году он решил создавать эту группу, то он уже представлял себе, кого из этих нескольких десятков знакомых ему людей пригласит. Конечно, к первому он обратился к Андрею Дмитриевичу Сахарову и предложил ему возглавить эту группу. Но Андрей Дмитриевич Сахаров сказал, что он понимает, что он не умеет работать в группе, он работает один, что ему идея очень нравится, что он будет помогать группе, но он не хочет быть ее руководителем и даже войти в нее. Само собой разумелось, что руководителем станет Юрий Федорович, поскольку инициатива наказуема. Когда он разговаривал с Андреем Дмитриевичем, то его жена Елена Георгиевна сказала: «Я войду в группу». И тут же села перепечатывать декларацию о создании группы, с которой он пришел к Сахарову. Но еще до этого, а он пришел накануне 12 мая, когда понял, что надо срочно объявлять группу, потому что иначе влезет КГБ. Ему прислали повестку, он понимал, хотя он потихонечку все делал, он понял: вызывают, значит про группу будут. Надо до того, как они заявят, что этого нельзя делать, надо создать группу. Он побежал к Сахарову. Но до этого он встречался по одному с теми, кого он хотел пригласить в группу. Совсем недавно он мне сказал, что я была первая, к кому он с этим обратился. Я была очень польщена, потому что да, он со мной разговаривал, но я не знала, что я была первая. Я была среди тех, у кого была хорошая репутация, я никого никогда не заложила ни на одном из допросов, вела себя вполне по-честному. А потом он по одному, к Щаранскому, потому что он был среди отказников, среди активистов еврейского движения был наиболее близкий к правозащитникам. Конечно, он предложил Тане Ходорович, они вместе на суды ездили, как-то с ней подружился. Но она отказалась, она сказала, эти Хельсинкские соглашения, группа называется Общественная группа содействия Хельсинкским соглашениям в СССР: «Вы кому будете содействовать? Этим бандитам? Нет». Она очень принципиальная была. Он ее старался переубедить, но она осталась при своем, она в группу не вошла. Мальва Ланда была очень активна, она писала в защиту каждого политзаключенного, и он это очень ценил за ее писучесть такую. Но когда он ей предложил, она так же как Таня сказала: «Я не хочу. Кому содействовать?». Но когда на группу «наехали», то есть на Юрия Федоровича еще до создания группы, то Мальва сказала, что это меняет дело и в группу войдет с оговоркой, что она не принимает эти Хельсинкские соглашения, а в группу она войдет. Она вошла и была очень активным и ценным членом группы.

Кристина Горелик: КГБ начало следить за ученым еще до создания Группы содействия Хельсинкским соглашениям, правда, пытались особо в глаза не бросаться, но с момента создания группы слежка стала демонстративной. Еще раньше блокировали телефон и почту. Из воспоминаний Орлова:

"КГБ теперь следовал за мной по пятам — пешком, на машине, на поезде; в городах, в поселках, деревнях; в лесах, горах и морских волнах. Это было чудным развлечением для детишек наших друзей. Однажды мы гуляли в лесу с семьей психиатра и поэта Марата Векслера. Его дочь Катька каждый раз кричала от восторга: «Вот он! Вот он!» — обнаруживая темные пиджаки гебешников то за одной березой, то за другой. Их было, пожалуй, многовато, с их перебежечками туда-сюда, в костюмчиках для городской, не лесной работы. Ясно, они преследовали нас от самой Москвы. Но все же их было меньше тыщи, и когда Кате все это наскучило, я увел от них всю компанию. В лесу ли — мне ли — не уйти?"

В общем, надо было спешить, это все понимали, и члены группы спешили. За восемь месяцев до ареста Юрия Орлова группа подготовила 18 документов, покрыв довольно обширную область – писали про положение заключенных, карательную психиатрию, преследование религиозных и национальных меньшинств, говорили о несвободе эмиграции. Тексты передавались западным корреспондентам и в посольства стран, подписавших Хельсинкский акт. Конечно, главы западных стран, подписывавшие с СССР соглашения , не сомневались, что Советский союз свои обязательства в области прав человека выполнять НЕ БУДЕТ, они шли на это, как на неизбежное зло, - вспоминает Юрий Орлов. В этом-то и была его задумка - изменить западный подход. - На западе немногие верили в саму возможность демократизации в Советском союзе. МХГ действовала так, как если бы это было возможно. И через 10 лет история доказала, что правозащитники были правы в принципе».

Но до Перестройки еще далеко. Между тем, членов Группы начинают таскать на допросы, проводят серию обысков, в том числе и дома у Юрия Орлова. Надо было что-то делать.

Юрий Орлов: У меня была такая идея, что я могу протянуть, скрываясь в Москве по домам, иногда встречаясь с корреспондентами тоже, но в последний момент только сообщая им, где я нахожусь. Вообще я хитрил в определенном смысле, потому что я считал, что чем больше драматизма, тем успешнее эффект от работы группы. Драматизм — это плохо для жизни, но для эффективности группы это полезно. Так что эта вторая мысль о драматизме у меня была. Турчин пришел ко мне, и он сказал: «Ты знаешь, в советское время, в сталинское время уедешь, и тебя не арестуют». В сталинское время понятно, почему это происходило так, потому что была разнарядка на число арестов, а не на людей, не на фамилии — на число арестов. Для стройки, великой стройки коммунизма, строились все время. Поэтому если тебя не арестовали, арестовали, правда, другого вместо тебя, а ты потом приедешь и будешь жить себе спокойно. Я знал, что это не повторится, но все-таки решил, что драматизма будет больше. Оглядеться, потом, глядишь, мне удастся. Я смотрел как бомжи, сотни бомжей жили в Москве по чердакам, по заброшенным квартирам. Существовали, я сам был в брошенных квартирах, пустые, совсем пустые. Какие-то семьи знали, что от них остались пустые квартиры, но никому не говорили. С этими арестами не разберешься. Бюрократы иногда зашивались, так что в Москве были пустые квартиры, можно было скрываться. Технически это было возможно сколько-то продлить. Группа бы существовала, я бы существовал, но никто не знал бы, где я, а регулярно я делал бы встречи, интервью с корреспондентами. Были такие идеи тоже.

Кристина Горелик: В итоге Юрий Орлов решается на побег.

Лев Пономарев: С самого момента прихода в Институт теоретической и экспериментальной физики я попал в группу людей, где лидер был Женя Тарасов, Евгений Куприянович Тарасов. Он уже к этому времени был доктор наук, занимался расчетом ускорителей. Юра был его ближайшим приятелем, поэтому все это вместе у нас варилось, были антисоветские в том числе разговоры, праздники многочисленные, в том числе и советские - 8 марта, 7 ноября, все это вместе было. Женя Тарасов был из семьи старообрядцев, он был такой исконно русский, антисоветский человек, это в нем фундаментально было, ненависть к советскому строю, фундаментальная ненависть. Когда я себе представляю старообрядцев — это Тарасов. Старообрядцы из-за трех перстов шли на костер, вот такой же был очень жесткий в оценке того, что есть. Но в науке таких людей оставляли. Это не скрывалось, он все говорил, но не публично, не писал письма, все знали, кто такой Тарасов, в институте. Он нужен был — он рассчитывал ускорители. Берия не трогал тоже физиков, они строили ядерный щит. Там тоже много было свободомыслия. Поэтому и в нашем институте, тем более Алиханов был директор института, тоже сильный очень мужик. Два брата было — Алиханов и Алиханян, оба академики были Российской Академии наук, чтобы отличиться друг от друга, один оставался армянином, а другой стал как бы русский — Алиханов. Алиханов руководил Институтом теоретической и экспериментальной физики, Алиханян жил в Армении, приезжал к Орлову. Они сильные люди оба. Когда было ясно, что за Орловым придут, должны его взять под стражу, уже все очевидно было — слежка усилилась, все остальное, он исчез, как я сейчас помню, на трое суток. Нет Орлова. Я представляю, какое ЧП было в КГБ — должны были взять, его нет. А он уехал к маме Тарасова. Мама Тарасова в Туле его и пригрела.

Юрий Орлов: Скрылся, а они телефон оборвали, генералы, круглыми сутками звонили, сообщения с разных участков Советского Союза с тем, чтобы меня поймать, выяснить, где я нахожусь. Потом по радио, одна из сестер жила близко, я услышал по радио, по «голосам», что арестовали Гинзбурга. Это все, уже дальше было невозможно, я поехал арестовываться. Тут уже вопросов не было. Но арестовываться не просто придти в КГБ, а опять что-то надо объявить, что-то сделать, что-то предпринять, с кем-то поговорить с преемственностью в группе, кто будет председателем после моего ареста и так далее. Дать заявление об аресте Гинзбурга и так далее.

Людмила Алексеева: Орлов в каком-то ватничке и ушаночке, в очках, хотя он очки не носил, а эта женщина, у которой он прятался, дала ему свои очки, чтобы он меньше был похож на себя. Купил в магазине какой-то хлеб, курицу замороженную. 17-этажный дом, идет какой-то старичок в валенках с авоськой. Даже если бы следили за домом, он совсем на Орлова не был похож. Он поднялся на 16 этаж, дома была мама, она ему открыла, он сразу палец к губам приложил, потому что квартира, как мы полагали, прослушивалась. Она поняла, завела его и написала ему: «Хотите чаю?». Я потом, когда пришла домой, увидела эти записи. Он говорит, что я хочу сделать заявление иностранным корреспондентам, и сразу скрылся. Он сделал заявление. Стук в дверь. Я говорю: «Открывать или не надо?» Он говорит: «Открывайте, иначе они будут ломать дверь у вашей мамы, она испугается, а все равно войдут». Я открыла. За дверью стояли шесть человек один другого выше, здоровые такие, все в милицейской форме, не эфэсбешники, которые приходили в штатском, а в милицейской форме, она вся была новенькая, явно со склада полученная, первый раз надеванная. Они вскочили, в коридоре стенной шкаф, они сразу к этому шкафу. Я говорю: «Куда? У вас ордер на обыск есть?» - «Мы не с обыском.» - «А что вы пришли? Тогда вы не имеете права». - «А мы ищем одного человека». - «Кого?» - «Вашего единомышленника». - «Разумеется, не вашего в моей квартире. Без ордера на обыск я не разрешу». Но один из них шагнул, открыл дверь в комнату, не слушая меня, а там сидел Юра: «Вот его мы ищем». Они сразу подошли, окружили его, я оказалась от него отделена. Они такие здоровенные, выше меня, тем более выше него, потому что он ниже меня ростом. Я встала на цыпочки, он сильно покраснел, но вид был вполне спокойный, и они его увели. Я кинулась к окну, одна за другой отъезжали несколько черных «Волг», прямо целый кортеж для этого ареста приехал.

Кристина Горелик: Орлову хотели дать «расстрельную» 64-ую статью Измена родине - уже подготовили дело, или же просто таким образом шантажировали, но что-то у них не заладилось – сначала оформили 190-ую, а в итоге обвинили по 70-й – антисоветская агитация и пропаганда. В основе обвинения - изготовление и распространение документов МХГ, «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына и своих публицистических статей: “О причинах интеллектуального отставания СССР», «Возможен ли социализм не тоталитарного типа?» Даже сама по себе постановка таких вопросов в 70-е годы вызывает оторопь – какой смелостью нужно обладать, чтобы не просто поставить подобные вопросы, а еще с пристрастием ученого взяться на них отвечать...

Суд над Орловым длился обычные для того времени три дня. И вызвал, как сейчас бы сказали, "широкий общественный резонанс". За рубежом. Дело в том, что один адвокат из Великобритании взялся по собственной инициативе защищать интересы арестованного Орлова. Это был Джон Макдональд. Он пытался приехать в СССР, его, конечно, не пустили. И что он тогда сделал? Он организовал параллельный общественный суд в Лондоне. Привез основных свидетелей по этому делу из разных стран – и провел собственные общественные слушания в то же время, когда в СССР шел суд над Юрием Орловым. Эффект был колоссальный - все ведущие газеты стран-участниц Хельсинкских соглашений освещали этот процесс.

Но, к сожалению, Юрию Федоровичу это не помогло. Суд приговорил Орлова к максимальном сроку по этой статье - 7 лет лагерей и 5 лет ссылки. Через 3 месяца ученому исполнялось 55 лет.

Что пришлось пережить Орлову в лагере – он подробно рассказывает в своей книге «Опасные мысли», первый российский тираж которой, кстати, по признанию самого автора, таинственным образом исчез с прилавков магазинов в 90-е годы. В новой редакции книга вышла в 2008 году, и я время от времени, как вы уже заметили, прибегаю к ее помощи. Сейчас я хочу процитировать адресованные друзьям и западным коллегам письма жены Орлова Ирины, которая все это время продолжала мужественно бороться за мужа.

27 августа 1979 "мне было предоставлено свидание с мужем... Вместо положенных трех суток... мне и (его) сыну Александру дали одни сутки. «Ваш муж не выполняет норму на станке».Мой муж выглядел крайне истощенным и худым. Из-за работы в две чередующиеся смены... полностью нарушен сон. Мой муж три раза объявлял голодовки......его дважды помещали в карцер. В карцере он не мог спать от холода... голые нары растирал руками, чтобы согреть их......ему запрещено вести научную переписку...Он просит ученых добиваться освобождения Сергея Ковалева. «К годовщине группы. Я верю, что наши жертвы не напрасны...» Мой муж просил меня передать, что он выступает за подписание Договора ОСВ-2...

30 ноября 1979 года: Власти ненавидят моего мужа и одновременно боятся его... потому что не могут заставить его замолчать. Я обращаюсь к ученому миру — вмешаться в судьбу моего мужа, не дать ему погибнуть до окончания срока. Подавление интеллекта, постепенное физическое уничтожение — это и есть осуществляемый приговор Орлову.

5 сентября 1980: Заявление. Я, жена Юрия Орлова, еще и еще раз обращаюсь к вам, к ученым, к общественности, к участникам предстоящего совещания в Мадриде — не дайте погибнуть моему мужу в лагере. С октября по апрель Орлов был наказан лагерной тюрьмой ПКТ и лишен свиданий. Вскоре после выхода из ПКТ, летом... снова наказан лишением свиданий... ларька, продуктовой посылки, единственной (разрешенной законом) за три с половиной года...... в августе Орлов опять наказан. Он заключен в ПКТ на шесть месяцев и... еще на один год лишен свиданий с родными... Я нахожусь в отчаянии.

Эти были ужасные семь лет. Но Юрий Орлов их выдержал.

Лев Пономарев: Его перевезли из лагеря в ссылку, он имел 7 лет лагерей, 5 ссылки, ссылка была в Якутии. Надо было ехать сопровождать Ирочку Валитову, его жену. Кстати, когда он сидел в лагерях, Ира Валитова у себя на квартире проводила семинары диссидентские, они очень широкие были, не только политического характера. Например, как сейчас помню, там был семинар о детях в творчестве Достоевского. И не кто-нибудь читал лекцию, а Померанц. Померанц читал лекцию на квартире у Иры Валитовой, и я был на этом семинаре. Вы понимаете, очень острая тема, учитывая всякие нюансы с некоторыми эпизодами в творчестве Достоевского, которые были исключены, кстати, в его изданиях советских, сейчас бы сказали — связанные с педофилией, однозначно назвали бы. Разные темы были у Иры. Ира занималась благотворительностью, собирала очень много вещей, посылала в лагеря, не только Юрию Орлову, многим другим. То есть она была таким центром сбора благотворительных пожертвований не столько деньгами, сколько вещами и рассылка по лагерям, то есть она очень активно себя вела.

Кристина Горелик: Я разыскала Ирину Валитову в псковской губернии, где она проживает в деревенском домике вместе со своим мужем. О Юрии Орлове отзывается с благодарностью и восхищением. Андрей Королев побывал в гостях у гостеприимных хозяев и вместе с Ириной два дня прожил воспоминаниями.

Ирина Валитова: Я помню очень хорошо, что иногда я была недоброжелательна в смысле своей физиономии — это точно. Но это было связано именно со страхом. Когда уже арестовали Гинзбурга, мы выходили, все Беляево было обложено машинами, оперативники все время шли, мы ходили, гуляли, и я ему говорила: «Ты должен убежать». У нас проходные комнаты, мы закрыли дверь, погасили свет, здесь было несколько человек. Юра, между прочим, это маленькая ошибка, он перепутал в своей книжке, он поменялся одеждой, у нас был такой приятель психиатр Марат Векслер, Марат одел что-то его и отдал свою одежду. У нас прямо под окном, он открыл окно, потом соседка ее спилила, была огромная ива, и он прямо, удачно сук какой-то торчал, он встал, спрыгнул и дал деру. В какой-то автобус сел, чтобы доехать до метро, потом притворился в поезде, как будто он пьяный, натянул на себя шапку. Потом мне рассказывали, когда вышли на улицу, вдруг поняли, что как-то тихо стало. Юра мне рассказывал в лагере: когда заключенного отправляют, когда с ним разговаривают в администрации лагерной, то на его папке было написано «склонен к побегу».

Андрей Королев: Как проходил суд над ним?

Ирина Валитова: Меня обыскивали каждый раз. Причем обыскивали так, что меня заводили в комнату, стояли две дамы, которые начинали просто снимать. У меня был адвокат очень интересный человек. Я думаю, вряд ли он жив, а может быть жив. Они с Юрой сразу договорились, что защищать себя будет сам Орлов. Но вообще защиты никакой не было, они ему не давали говорить. «Орлов, вы не понимаете, как осуществляется защита», - орала судья Хлубинцова, и кивали два заседателя. Я помню, иногда даже лица, мне кажется, я видела, судя и прокурор, у меня прокурор был Емельянов, гнусный дядька просто. Я настолько, не потому, что я такая смелая, но я встала в конце, когда зачитывается приговор, все встают, я сидела. Мне судья делает замечание, чтобы я встала. Я говорю: «Я не уважаю ваш советский суд». Все ходатайства, которые Евгений Самойлович подавал, они отклонялись, а все, что касается последнего слова, только Юра начнет что-то говорить, даже трудно сказать, по-моему, он только успел сказать: «Делаешь шаг направо, делаешь шаг налево, тоже как-то с перерывами, и вы уже стреляете». Юра был уверен всегда, будучи в ссылке, что он получит второй срок. Когда я приезжала в ссылку, он сказал: «Я убегу. Вы должны мне прислать, привезите мне ласты, маску, и я по болотам». И он для этой цели даже выломал в уборной в стенке отверстие.

Лев Пономарев: Потом надо было к нему поехать, мы с Ирой поехали в Якутию. Самое смешное было, мы покупали билеты конкретно в кассе «Аэрофлота», нам дали в разных местах. Помню эпизод очень смешной: они с Тарасовым сидят здесь, рядом какой-то хрен, а я сзади. Я к нему подхожу: «Смотрите, мы втроем летим, вы можете назад пересесть, будет совершенно такое же место, как и у вас». Он говорит: «Нет, я не могу». Я начинаю с нажимом. Он говорит: «Я не уйду». Я еще больше начинаю орать. Он говорит: «Я не уйду отсюда». Это совершенно очевидно было сопровождение. То есть когда я покупал билеты, зная заранее, что мы летим, продали билет тому человеку, который сопровождал, это чекист был, очевидно. Мы прилетели в Якутск, из Якутска летели самолетом в какой-то город, а из города на вертолете туда, где он был, далеко его засунули. Он там работал сторожем в школе, которая строилась. Так он днем работал, а вечерами мы с ним выпивали и разговаривали. Иру поселили к нему, где он жил в бараке, а мы в другом жили бараке, в доме каком-то. Я там снимал очень много и вывез оттуда первые фотографии Орлова, которые оказались в «Нью-Йорк Таймс». Как я их вывез — это тоже смешно было. Когда мы уезжали, Тарасов остался с ним все обустраивать, быт обустроить и сделал «якутский душ», то есть ведро, вкручивается трубка и накручивается душ. У него такого душа не было, а тут куда угодно можно было ведро повесить, воду вскипятил, таз и ты в этом тазу моешься. Он ему сделал такой душ и еще как-то обустраивал. А мы с Ирочкой полетели назад. Стали пропускать через рамку. Ее стали обыскивать, сумку ковырять, просто до нуля, но не раздевали. И меня тоже стали. Я прохожу — она звучит. «Что в карманах?» Я достаю носовой платок, им бросил. Опять звенит. Оставили в покое. А пленка у меня была в кармане. Вот вам особенность советской системы: им не дали команду раздевать нас. Советская система работала железно. Они настроили рамку, чтобы она все время звенела, чтобы я все выложил из карманов. И я выложил все, кроме пленки.

Кристина Горелик: В 1986 году в США ловят советского шпиона Геннадия Захарова, сотрудника представительства СССР в ООН. В обмен на его освобождение договариваются о свободе для Юрия Орлова, который в результате был лишён советского гражданства и выслан из CCCР. Причем до самого последнего момента Орлову не говорили, зачем его привезли из якутской ссылки в Москву, он был уверен, что ему грозит новый тюремный срок.

Ирина Валитова: Когда они его выслали, я узнала только благодаря «Голосу Америки», что были такие разговоры, что ведутся такие разговоры. Ко мне приходили, у меня был назначенный день для всех — понедельник. И вдруг раздается звонок и мне говорят прямо прямым голосом, что: Ирина Анатольевна, ваш муж находится в Лефортовской тюрьме. Есть указ о его высылке. Приходите на Садовую-Каретную в такой-то дом, там ОВИР, мы вам даем на сборы три дня. И я с ним встретилась в самолете. Его сопровождал какой-то сотрудник посольства, я его очень хорошо помню, я его все время упрекала. А он много чем помогал. Помочь — это значит передать что-то. Он помог передать работу по волновой логике. Юра все время, он вообще гениальный человек, он и там работал, в лагере. Вообще он умница. Не буду рассказывать как, вдруг пригодится кому-то, он придумал такой способ изложения передать информацию лагерную о себе или вообще историю какую-нибудь. Когда его наказывали и бросали в помещение камерного типа как наказание, я знала. Эти идиоты, человек знает, а как знает, они никогда не догадывались.

Андрей Королев: О чем состоялся разговор в самолете?

Ирина Валитова: Да ни о чем. По-моему, он был так измучен. А еще сидел такой Шлеман, есть такой американский, по-моему, его дедушка был священник, Серж Шлеман. Первый раз я увидела ноутбуки, когда можно сидеть, работать. Я помню, что он был очень уставший. Что самое смешное, что в этом самолете, в этом Боинге летели какие-то наши ученые, которые чего-то слышали, может быть знали его, подходили и жали ему руку.

Людмила Алексеева: Вообще такого количества журналистов и всяких телевизионщиков, радиожурналистов я в жизни своей не видела. Это было в аэропорту, там огромный зал, он весь был забит журналистами.

Кристина Горелик: Это уже Людмила Алексеева вспоминает, как Орлова встречали в США.

Людмила Алексеева: Нас несколько человек пустили увидеться с Юрой до того. Его спрашивали хочет он увидеться с журналистами или его проводят, но он ничего не знал, и нас пустили несколько человек к нему. Он вышел к нам и когда он вышел, вы знаете, я не знаю, было по мне видно или нет, но я чуть не расплакалась, потому что он выглядел так, как я представляла должен был выглядеть его отец. Во-первых, когда мы с ним прощались, он был ярко рыжим, ни одного седого волоса, а тут он был не полностью, уже не такой яркий, потому что седины было больше. И главное, у него не было зубов, а до этого он был с жемчужными зубами.

Кристина Горелик: В США Орлов вновь получает возможность серьезно заниматься наукой, он преподает физику, становится профессором Корнельского университета, правозащиту не бросает, много ездит и выступает, однако большую часть времени отдает ученой деятельности.

«Если европейскому читателю и следует чем-либо удивляться в этой книге, то это возникновению в этом организме элементарных частиц, - не клеток даже, но атомов – способных к автономному мышлению и существованию. За свою автономию частицам этим, разумеется, пришлось платить попытками их расщепления и сильным перепадом температур в государственных колбах и вакуум-камерах. Некоторых частиц больше нет... – Это из предисловия к французскому изданию книги Юрия Орлова "Опасные мысли". Автор – Иосиф Бродский – …Возможно, стилистически лучшим местом в книге является описание "черного ворона" увозящего автора на этап из свердловской ссылки. Фургон набит людьми до отказа. Нормальное сравнение в этом случае – как сельди в бочке. Внезапно член-корреспондент Академии наук дает себя знать. Центр фургона, пишет Юрий Орлов, был упакован, как нейтроны в белом карлике".

«...Помогала ли автору выдающемуся физику мысль о себе как о нерасщепленном атоме? Едва ли. Спасало и спасло его, видимо, не это, но сама наука...»

Юрий Орлов: Я в основном ученый. Наука — это самая ревнивая любовница, не прощающая любовница. Так что я в этом смысле жертвовал очень многим. 13 лет я был вне научного сообщества, три года без работы до ареста и потом 10 лет, 7 лет в лагере, 3 года в ссылке, 13 лет потеряно. Здесь в Америке никто не верил, что я смогу восстановиться. Это убивающая вещь. Один год потерять достаточно, чтобы не восстановиться в науке. Так что в этом смысле я наукой пожертвовал. Но как только появилась работа, я вернулся к науке прежде всего, хотя я участвовал в правозащитном движении. Еще в 2013 году я на 35-летии Московской Хельсинкской Группы был, выступал.

Кристина Горелик: В 90-е годы Орлов начал приезжать в Россию. Он активно участвует в так называемом "деле КПСС" – суду над коммунистами после попытки захвата власти. Восстанавливается потихоньку Московская Хельсинсккая группа, ее председателем становится возвратившаяся из эмиграции Людмила Алексеева. Однако сам Орлов переезжать жить в Россию не собирается.

Лев Пономарев: Когда в 1991 году он стал сюда прилетать, потом суд был над коммунистами, он активно участвовал в этом суде. Я в этом не участвовал. Он был экспертом приглашенным. Помню прекрасно: «Юра, возвращайся, мы из тебя сделаем президента». Он на митингах выступал. Он, к сожалению, не вернулся. Его все-таки физика манила. У него появилась жена-американка, более комфортные условия жизни. Кстати, когда он из лагеря уезжал, Ира Валитова села с ним в самолет. Его обменяли на шпиона. Это в 1986 году. Горбачев боялся что ли его, смешно. А потом Ира вернулась по разным причинам, а там у него очень быстро нашлась американка, влюбленная в него и он в нее влюбленный, очень дружная пара, вместе живут до сих пор. Они регулярно приезжали вместе с американкой. У них там поместье, все хорошо. Я говорю: «Возвращайся, будешь президентом». Нет, наука, наука.

Юрий Орлов: Никто, включая меня, не надеялся, что при нашей жизни что-то изменится. Поэтому в этом смысле не борьба с режимом, если знаешь, ты его не прикончишь. У меня было две мотивации. Одна: само направление цивилизации было мне противно, то направление цивилизации, я считал, может победить, может охватить весь мир. Что-то сделать, чтобы не допустить этого, было одной из главных мотиваций у меня. Второе: проклятый патриотизм. Я любил Россию и хотел, чтобы она была лучше.

Людмила Алексеева: Я с Юрием Федоровичем плотно очень общалась все эти годы. Именно потому, что он занимался защитой политических заключенных, так же, как и я занималась этим делом. Я видела, какой он дельный, какой он умный. Он редкий человек. Как-то я сказала, открыла для себя и потом очень часто повторяла: говорят, не бывает людей без недостатков — вроде бы очевидная истина. Бывают люди без недостатков, я одного такого знала — Юрий Федорович Орлов. Это человек без недостатков и с массой достоинств. Умный — это не то слово, мудрый, терпимый, честный до благородства, не просто честный — благородный человек, трудолюбивый. Все качества, а плохих ни одного. Это не такое поверхностное впечатление, я его знала много лет в очень тяжелых условиях, знала все, что с ним происходило в лагере, в тюрьме, потому что это сразу становилось нам известно, знала много лет в Америке. Так вот с 1973 года до сих пор, слава богу, сколько лет и никогда я не заметила вот такого недостатка в этом человеке, удивительный человек.

Ирина Валитова: Он очень терпимый, очень мягкий, очень пластичный. Вы обратили внимание, он в своей книге пощадил всех ученых. Вообще-то мог назвать фамилии, как себя мерзко многие вели. Знаете, как интересно, мы как-то ездили в Литву и жили в семье, где люди, литовцы - «шаолисы», и хозяйка-старуха, поглядев на Орлова, сказала: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Я подумала: чего она прямо такого увидела в его глазах или в лице, что он человек с судьбой.

Кристина Горелик: Программа «Человек имеет право» сегодня была посвящена Юрию Орлову, которому 13 августа исполнилось 90 лет.