В Москве в возрасте 67 лет умер социолог, литературный переводчик, эссеист и культуролог Борис Дубин. Он возглавлял отдел социально-политических исследований "Левада-Центра", преподавал социологию культуры, был заместителем главного редактора журнала "Вестник общественного мнения", членом редколлегии журнала "Иностранная литература", входил в жюри премии Андрея Белого. Был главой гильдии российских переводчиков. Самые значительные переводы – проза и стихи Хорхе Луиса Борхеса, испанская лирика Средневековья и Возрождения. Переводил крупнейших испанских, латиноамериканских, французских, польских авторов. Лауреат нескольких международных премий.
“Когда человек умирает, изменяются его портреты. По-другому глаза глядят, и губы улыбаются другой улыбкой”.
Думаю об этом стихотворении Ахматовой, смотрю на портреты Бориса Владимировича. Обнаруживаю, что его изображения не изменились. Более того, есть столько отснятого материала с его участием – от “Школы злословия” до лекций polit.ru (все доступно в сети), что кажется, он бессмертен. Выбираю фрагменты из видеозаписей Радио Свобода с его участием. Он был гостем “Свободы в клубах” бессчетное количество раз, постоянным комментатором социологической программы “Общественное мнение”, экспертом информационных эфиров. Он мог с одинаковым блеском, глубиной и парадоксальностью рассуждать о Чеславе Милоше и последних социологических тенденциях “Крымнаш”. Он был невероятно работоспособный (раз в год он дарил то свою книгу, то сборник статей, то брошюру), безотказный (он вел, кажется, все дискуссии, которые ему предлагались людьми из книжного и культурологического миров), нравственно ясный и чуткий. Благодаря искусству перевода он много знал о странах своих литературных интересов – Аргентине, Кубе, Франции, Польше, об их освободительной борьбе и ее героях, поэтах и диссидентах. Он не хуже политолога разбирался в хитросплетениях восточноевропейских новых демократий и латиноамериканских старых диктатур.
Он был гениальный. Он был предельно скромный. Он был очень добрый и умный. Он был избранным. Если можно быть святым без Бога, как ставил вопрос Камю, Борис им был. Казалось, что он будет всегда – и всегда будет защищать то сложное пространство культуры, которое так любил. Его любимое представление о человеке – представление о Другом с большой буквы, со всей сложностью и противоречивостью Другого. Думаю, другие, противореча максиме Сартра, были для него не адом, а раем. Даже когда он говорил о феномене советского человека, предмете его научных социологических интересов, этот не слишком приятный совокупный образ не вызывал его раздражения. А уж если тебе фантастически повезло стать его другом, то он был сверхчувствителен к твоему миру.
Он эпоха. И он незаменимый. В последние годы много говорили о том, как Россия уходит на путь обскурантизма и автаркии, самоизоляции, политической реакции. Он не терял оптимизма и верил в то, что людям культуры опять придется много работать, чтобы страна стала гуманнее и разумнее.
Есть совокупный текст Бориса Дубина. Прежде всего (по влиянию на умы моего поколения) это великий корпус переводов Борхеса (четырехтомник с предисловием переводчика). Это русская версия Ханны Арендт и Эмиля Чорана, Пессоа и Октавио Паса. Это серьезный корпус социологических работ о “мире советского человека”. И это очень дорогая мне книга его избранных стихов и переводов “Порука”. В молодости Дубин принадлежал к неподцензурному поэтическому движению СМОГ (Cамое Молодое Общество Гениев), они были романтики и акционисты, это многое объясняет в его вкусах, складе письма и общественном темпераменте.
Последний раз мы виделись в июне, в Польском культурном центре. Говорили об Украине. У Дубина были украинские корни. Почти при начале нашего литературного знакомства он рассказывал, что со смертью его украинского дяди, пережитой в детстве, было связано вообще его первое представление о смерти, первая травма и протест против смерти.
Что мы можем сохранить от любимых старших, от ушедших, в оставшемся нам не очень большом по представлениям эпохи промежутке, для чего нам нужно это сохранять, как мы можем это сохранить? Ясность ума, интеллектуальную ответственность, гуманизм, любовь к работе, бесстрашие?
Вот стихотворение Дубина, написанное в семидесятые. Оно называется “Переводчик”.
Кран не закрутишь никак:
сгнила прокладка.
Мир мой!.. Кофейник, табак,
ручка, тетрадка,
локоть у края стола,
словник, подстрочник…
Пристальный бог ремесла,
свет-полуночник.
Всюду и все как всегда,
ну и довольно.
Тикает в кухне вода.
Даже не больно.
А за стеной на софе –
томик “Прогресса”
c выжженным: “Dis qu’as tu fait
de ta jeunesse?”
(“Cкажи мне, что сделал ты из своей молодости?”, Верлен)