К большому сожалению, начиная с 2000 года практически ни в один московский вуз не войдешь просто так: всюду режимные отделы. Для меня, многолетнего вузовского преподавателя, водораздел между эпохой Ельцина и эпохой Путина обозначили именно охранники, вставшие у входа в Институт стран Азии и Африки МГУ, где я тогда преподавал: в 1999 году их не было и на лекции можно было пригласить любых заинтересованных слушателей, а в 2000 году они уже появились, и каждый гость, будь он трижды доктор каких угодно наук, становился причиной головной боли, именуемой "оформление пропуска". Система с тех пор не стояла на месте, и сейчас от российских вузовских преподавателей требуют справки чрезвычайно экзотические – что они не психи, не педофилы, не "экстремисты", причем унизительные и маразматические эти справки нужно собирать каждый год заново…
Сейчас, как поют девочки-нимфетки при Илье Резнике, нам "госбезопасно", а пятнадцать лет назад, в допутинские времена, был настоящий разгул свобод. Теперь охранники на входах воспринимают университеты как границу, которая должна быть на замке. В отдельных случаях это особенно неуместно, как, например, в Российском государственном гуманитарном университете, где уже многие годы существует музейный центр, который, естественно, должен быть общедоступным. В этом центре экспонируются работы художников, по справедливости являющихся славой и гордостью русского искусства последнего полувека.
К сожалению, в России в массовом сознании отечественное искусство закончилось где-то на Репине, Серове и Врубеле (когда-то – никто толком не помнит когда – был еще и Петр Кончаловский). Даже если это искусство продолжилось, то только в работах официозных Ильи Глазунова, Александра Шилова и Зураба Церетели – именно для них в пешей доступности от Кремля созданы персональные прижизненные музеи. И если о Кандинском и Малевиче широкие слои общества хотя бы слышали (хотя стандартная реакция на эти имена – непонимание и отторжение), то о российском искусстве 1940–1990-х годов подавляющее большинство граждан страны не знает вообще ничего. Понятно, что в "нишевых" музеях современного искусства (среди которых и здание Третьяковской галереи на Крымском валу) работы Оскара Рабина, Элия Белютина, Владимира Немухина, Дмитрия Плавинского, Олега Целкова, Евгения Михнова-Войтенко, Владимира Вейсберга, Михаила Рогинского, Олега Васильева, Игоря Вулоха, Дмитрия Краснопевцева, Ильи Кабакова, Владимира Янкилевского, Игоря Шелковского, Евгения Рухина, Вениамина Клецеля, Михаила Яхилевича, питерских художников "арефьевского круга" и "круга Стерлигова" выставлялись многократно. Ретроспектива Эрика Булатова открылась в Манеже считаные дни назад.
Мне много раз приходилось бывать на этих выставках, и нередко я был единственным посетителем на целый этаж: в массовое сознание никто из этих замечательных художников не вошел (за исключением, может быть, – и то не факт – безвременно ушедшего из жизни в 1986 году Анатолия Зверева). Не только россияне вообще, но даже и московско-питерская интеллигенция практически никого из этих художников не знает.
Сложилась неприятная ситуация: государственные власти в целом и Министерство культуры в частности год за годом инициируют все новые и новые проекты воспитания патриотической гордости, но деятели культуры, которые могут и должны быть причиной такой гордости (не одними же "вежливыми людьми" в Крыму гордиться, в конце концов), остаются неизвестными обществу. Факт остается фактом: выставка в музейном центре РГГУ – единственная в России постоянно действующая экспозиция, полностью посвященная независимому отечественному искусству 1960–1980-х годов. В течение четырнадцати лет в стенах выставочного зала РГГУ экспонировались около двухсот работ из собрания инженера-конструктора Леонида Талочкина, на протяжении нескольких десятилетий дружившего с ведущими художниками-нонконформистами и бережно собиравшего их произведения. К сожалению, государственные институции, включая Министерство культуры, этот музей не поддерживали, денег не выделяли и даже каталог собрания издан не был. Фактически существование этого уникального музея зависело от воли одного человека – вдовы Талочкина Татьяны Вендельштейн. Однако по не до конца понятным причинам вдова коллекционера решила музей, созданный ее покойным мужем, ликвидировать. "Вся коллекция, 1939 единиц, была оформлена в РГГУ на временном хранении, и договор временного хранения я расторгла в одностороннем порядке", – сообщила Вендельштейн в апреле этого года. Собрание передано в Третьяковскую галерею, куратор отдела новейших течений которой обещает, что начиная с декабря около шестидесяти работ будет интегрировано в обновленную экспозицию; пока же нельзя увидеть ничего, все отдано в запасники.
В частных домах находятся важнейшие шедевры русского искусства послевоенного времени, но никто не пытается создать на базе этих собраний полномасштабный музей
Очевидно, что даже если эти обещания и будут выполнены, большая часть работ останется скрытой от зрителей: из двухсот работ обещают показывать лишь шестьдесят… На этом примере видна историко-культурная недальновидность властей применительно к важнейшему пласту национального культурного наследия. Работы знаменитых художников "второй волны" русского нон-конформистского искусства (отнюдь не все они принадлежали к тому течению, которое принято называть "авангардом") находятся в частных собраниях, причем их владельцы могут сделать с ними, в общем, что угодно. В частных домах Игоря Цуканова и Виктора Бондаренко, Тамаза Манашерова и Марка Курцера, Аслана Чехоева и Александра Кроника, Петра Авена и Вячеслава Кантора, Владимира Семинихина и Леонида Лебедева и некоторых других собирателей находятся важнейшие шедевры русского искусства послевоенного времени, но никто не пытается создать на базе этих собраний полномасштабный музей.
В залах Третьяковской галереи все эти художники, если и представлены, то считаным количеством работ, сгруппированных в одном зале, в который чтобы попасть, надо идти долго, созерцая по пути, среди прочего, и многометровых Сталина с Ворошиловым в Кремле. Словосочетание "Бульдозерная выставка" еще кто-то помнит, хотя прошло уже сорок лет; но вот кто и что там выставлял, почему – не скажет уже почти никто. "Другое искусство" совершенно затерялось между Врубелем, "Бубновым валетом" и Глазуновым…
России жизненно необходим свой Центр Помпиду, крупный музей отечественного искусства последнего столетия, но ничто пока не указывает на то, что есть шансы на его создание. В 1990-е годы созданием такого музея был одержим коллекционер и издатель Александр Глезер, но истеблишмент и олигархи остались равно глухи к его инициативе. В 1960–1970-е Глезера и опекаемых им художников травили партийные органы и госбезопасность, вследствие чего и сам он, и многие из упомянутых выше живописцев оказались в вынужденной эмиграции.
Бюрократический капитализм равнодушен к искусству, и за прошедшие два десятилетия к лучшему не изменилось почти ничего. Россия изменилась, но "другое искусство" так и не стало частью национального сознания. Аслан Чехоев создал небольшой частный музей на Васильевском острове, Владимир и Екатерина Семинихины создали музейно-выставочный центр на Большой Лубянке, Татьяна Вендельштейн многие годы держала открытой коллекцию Леонида Талочкина в РГГУ – и, собственно говоря, все. Некоторые частные коллекционеры показывали большие подборки работ из своих замечательных собраний на выставках. Немаловажно и то, что эти люди работы не только покупают, но и продают, причем единственным критерием выбора продавца является его платежеспособность, ибо для них собирание произведений искусства – в значительной мере бизнес.
Безусловно лучший музей русского искусства позднесоветского времени находится не в России, а в Ратгерском университете в штате Нью-Джерси, куда передал свое огромное собрание американский экономист Нортон Додж. В России аналога такого музея нет. С закрытием музея "Другое искусство" – собрания Талочкина Москва лишилась единственной общедоступной постоянной экспозиции, посвященной независимому искусству времен оттепели, застоя и перестройки. Однако случилось в буквальном смысле слова чудо: врач-кардиолог Михаил Алшибая предоставил куратору собрания Талочкина Юлии Лебедевой возможность отобрать сто пятьдесят работ из его коллекции – и создать постоянную экспозицию. Алшибая, к счастью, осознает важность той миссии, которую выполняет. Экспозиция из собрания Михаила Алшибая открылась в стенах РГГУ 3 сентября; мне посчастливилось увидеть ее спустя пять дней. Некоторые – я бы даже сказал, лучшие работы из собрания Алшибая, в частности отдельные произведения Дмитрия Плавинского, Олега Васильева, Оскара Рабина, Валентина Воробьева, – были подарены коллекционеру. Этот пример заставляет верить в то, что у Щукина, Морозова, Мамонтова и Третьякова есть наследники.
Алек Эпштейн – историк и социолог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции