Антиурок, или оценка за провокацию

Федеральные стандарты старшей школы пестрят словами о воспитательных целях, патриотических и других семейно-нравственных ценностях, в духе которых следует учить российских школьников, однако там нет ни слова о том, каким образом все эти принципы могут в юной душе укорениться.

Торжественные концерты, парадные линейки, бряцающие медалями ветераны, государственный гимн вместо первого звонка – в таком, вполне традиционном формате перечисленные ценности попадают в современную школу. Понятно, что движение именно в эту сторону обеспечивает наличие реквизита, закончивших советские педвузы учителей и образовательная политика государства, однако запросам самих детей эта декорация никоим образом не отвечает.

И если раньше вопрос о смысле жизни легко объяснялся примерами пионеров-героев, сомнений в существовании которых даже не возникало, то нынешнее информационное пространство предъявит не менее сотни ответов на главный философский вопрос. Научить разбираться именно в этом многообразии – одна из главных задач массовой школы, с которой она сегодня не справляется.

В лицее ВШЭ, где второй год учатся по новым стандартам, для этих целей ввели особый предмет «Теория познания», о котором радио «Свобода» рассказали ученики 11 класса Алексей Тетюшин, Армина Бекарян, Ксения Ермишина и преподаватель Александр Гиринский.

Александр Гиринский:

- Мы считаем, что теория познания – это не предмет, а антипредмет, то есть наша задача – выйти за предметные рамки. На первом году обучения это делается с помощью шоковой терапии, когда происходит выход из зоны комфорта. А на втором году, в 11-м классе, на уже подготовленную почву мы кладем более серьезный материал, связанный с познанием, наукой, культурой.

У нас нет очень трудных текстов в программе. В принципе, это еще одна задача – научиться читать тексты. Мы не будем читать очень сложные сочинения Канта, Гегеля, мы возьмем достаточно популярные работы, хотя и крупных философов. На последнем уроке, например, мы читали текст американского философа Нагеля "Что значит быть летучей мышью?" – провокационный текст, посвященный философии сознания. Сейчас опять будем читать Достоевского. Наша задача – изучить не сам текст, а то, как мы его читаем и что получаем в итоге.

Конечно, это школа, и на первом году было сложно понять, как ставить оценки, потому что провокацию и ее результат очень трудно оценивать. Была проектная работа, ее можно по более-менее понятным критериям принять, было эссе и даже маленькие тесты на понятия. Но когда мы говорим о теории познания, то понятно, что этот предмет должен оцениваться не внутри себя, а вообще в процессе самого образования.

Вообще, когда создавался этот курс, у нас были серьезные опасения, не получим ли мы в результате релятивистов, циников и скептиков. Как показала практика – нет. Сомнения так или иначе утверждают ценности, которые ты принимаешь осознанно. То есть они, скорее, стимулируют внутреннюю переработку, рефлексию того, что ты есть, более осознанный поиск оснований для собственной жизни, поступков.

Алексей Тетюшин:

- В прошлом году замечал за собой такую особенность, что, какой бы ни был сложный урок, какая бы важная контрольная не решалась, мозг не работает на свой максимум. Напрягается память, логика, но сам мозг, как мышца (условно), не работает. А именно на теории познания он включается так, что ты выходишь с урока, а мозг кипит. Это такое особое состояние, когда приходится включать интеллект, опыт, ассоциации в полную силу для того, чтобы возразить или придумать какой-то пример.

Прошлогодний курс состоял из двух больших блоков. Первое полугодие – сплошная провокация. Доходило до абсолютного сумасшествия на уроках, летали стулья, тряпки, а потом мы сидели и разбирались. Второе полугодие прошло в проработке каждого из органов познания – визуальный, аудиальный, кинетический и так далее. Мы начали погружаться внутрь себя, как в организм, который познает.

По сути, человек обязан задавать себе вопросы, и трактовка смысла жизни как поиска себя мне близка. Яркий пример - психология. Как можно объяснить психологическое устройство человека при помощи позитивного метода, рациональности, обычной логики, если мы знаем миллионы случаев, когда человек поступает абсолютно нерационально, но в общей картине мира и понимании других людей это нормальное поведение?

Вся дискуссия на уроке о тексте Нагеля вылилась в обсуждение проблемы сознания. Все пытались оценить, дать определение сознания. В итоге это перешли в другую сферу: проблема сознания как искусственного интеллекта, что лично для меня очень близко. Долго обсуждали и в итоге пришли к мысли, что, по сути, мы играем в баскетбол в балетных пачках на футбольном поле, потому что у нас просто нет определений более мелких понятий, чтобы из них составить понятие сознания. Это если не проблема, то особенность философии.

Ксения Ермишина:

- Я думаю, это нормально для всех – замечать, что с тобой происходит. Однако с приходом в лицей что-то поменялось кардинально, особенно на уроках теории познания. То, о чем мы никогда не задумывались, мы разбираем на уроке, и я понимаю, что мое отношение ко многим вещам было совершенно иным. Например, мы категоричны в каких-то своих суждениях, а потом приходим на факультатив по дебатам, и там тебе выпадает жребий, что ты должен отстаивать другую точку зрения, и приходится придумывать аргументы за противоположную точку зрения, и ты начинаешь понимать, что, возможно, был не прав.

Сначала мне не нравилась теория познания, потому что начали мы с главного – что есть знание, что есть мнение. Но предмет меня порадовал своей вариативностью, потому что на протяжении года у нас менялись темы, форматы преподавания. Я, например, однажды выбрала тему – "Страх познания и познание страха", потому что мне хотелось взять что-то интересное и достаточно конкретное. Я выбрала страх, но изучала его с точки зрения Серна Кьеркегора, и многие с ним не согласились. Страх – это то, что сидит внутри, демонический страх, страх делать добро или страх делать зло.

Однажды мы читали текст Пирса, там говорилось про веру науки, веру убеждений, веру принуждения авторитета. В конце концов, все свелось в спор веры и убеждения, веры и науки, и вышло, что наука спорила с религией. Я религиозный человек и люблю находить в трудах философов что-то связанное с религией, с верой. Живая вера - это то, когда Бог с нами всегда, - вот что было мне интересно. Я в первый раз встретила определение, что сейчас вера уже мертва, выполняет, скорее, роль багажа, и мы вспоминаем о ней очень редко. Мне понравились слова о живой вере, живой любви, они нашли у меня отклик, и я перечитывала текст несколько раз, пытаясь вникнуть.

Армина Бекарян:

- Когда мы только пришли в лицей, нам заявили, что мы, на самом деле, ничего не знаем, кроме того, что можем сказать о себе: "я существую". И для всех это был шок – о чем мы вообще говорим. Потом пришло осознание того, что не все достоверно, точно известно, и это интереснее, чем быть уверенной во всем. Мы можем поставить под сомнение то, что сказал Аристотель, а раньше для меня это был такой авторитет! Мне нравится, что, когда пишем эссе, мы приводим контраргументы, и они работают. То есть приходит осознание того, что ты можешь поспорить с любым философом, просто нужно делать это грамотно.

Конечно, текст, например, Хосе Ортеги-и-Гассета сначала читать было сложно. Но, когда ты заканчиваешь, ты понимаешь, что одна мысль там была с самого начала, просто тебя к ней подводили. И мне показалось, что эти вещи я уже обдумывала, просто не могла сформулировать. Мне кажется, раньше религия выполняла похожую функцию - объясняла происхождение, сущность, назначение человека, но с приходом науки люди стали все по-другому воспринимать. То есть возникла идея, что мы сможем все объяснить, если сможем понять научно. Но то же самое, что произошло с религией, происходит сейчас с наукой, потому что и она не может объяснить происхождение, сущность, назначение. Но человек эти вопросы все равно будет себе задавать, и если наука не может этого объяснить, он будет искать другие способы объяснения.