Пишет большой любитель женского пола. По роду занятий он научный работник, и успешный, ему под шестьдесят, любит и знает русскую литературу, английскую – тоже. Наука, литература и женский пол, ещё природа – таков круг его интересов. Читаю: «Мне, волею судьбы, посчастливилось недавно очень близко познакомиться с психологическим складом двух народов - тайванцев и грузин. Ах, эти юные тайванки, ах, эти юные грузинки! Там такие, Анатолий Иванович, минные поля, на которые я, к своему русскому удивлению, часто натыкался в самые сокровенные минуты! А ведь мог бы и прожить до старости с великорусской уверенностью, что все народы - это разудалые птицы-тройки. Это у нас от большой территории. Хочешь - возьми коня любого, скачи, все равно никуда не доскачешь. Наше исконное пренебрежение к границам во всех смыслах. А минные поля моих тайванок, моих грузинок – это их, как думается мне, народное, исконное "Врешь, не возьмешь!".
Думаю, этот наш слушатель не обидится на меня, если я предположу, что дела его с молодими тайванками и грузинками обстояли или продолжают обстоять (и дай Бог, чтобы подольше обстояли) несколько проще. Молодые тайванки, молодые грузинки видят его насквозь. Он думает, что он командует парадом, но они-то знают, как всё на самом деле, и когда он забывается, ставят его на место. Женщины всех племён и времён знают, как всё на самом деле – кто командует парадом. А взял я это странноватое для нашей передачи письмо потому, что оно ей всё-таки соответствует. Такие пошли в мире политические погоды, что даже любовные приключения не совсем молодого русского с очень молодыми чужестранками встраиваются в общий разговор о международных отношениях, о судьбах народов, о том же русском пренебрежении ко всем и всяческим границам.
«Уважаемый Анатолий Иванович! – пишет Гречанинов Виктор Степанович, - Готов ли у вас ответ на следующий мой вопрос. Почему потаскухи так любят Родину с большой буквы, особенно – в настоящее время? Почему среди этого контингента такой большой процент патриоток? Я думал, это бросается в глаза только мне, но, порасспросив друзей и приятелей, узнал, что и они это замечают. Существует закономерность. Если перед вами пожилая патриотка повышенного градуса и очень правильного поведения, то не ошибётесь, если скажете, что в молодости она давала ещё того дрозда. Я не говорю специально о женском составе Государственной думы, не имею в виду и Вальку-полстакана – говорю о рядовых наших подругах. Откуда в них этот градус патриотизма, близкий к точке кипения, с одной стороны, и не менее обжигающая ненависть к врагам отечества, на которых нам указывают с экрана, - с другой?», - пишет господин Гречанинов. У меня, Виктор Степанович, приготовлены ответы на все вопросы, а к ответу на ваш мне и готовиться не надо. Отвечаю с ходу, тем более, что вы уже оказали мне неоценимую помощь своим выражением «повышенный градус», «патриотка повышенного градуса». Вот в этом всё дело - в темпераменте. Женщины, которых вы огульно называете потаскухами, они – горячие женщины. Сверх нормы горячие или горячие в самый раз - это зависит от мерки, с какой к ним подходить. Темпераментная женщина, горячая женщина, женщина большой жизненной силы, сказал бы я, она, как подмечено в писании, - возлюбила много. Ей свойственно любить, любить и любить, по возможности безостановочно. Она так переполнена любовью, что этого прекрасного, бесценного, в высшей степени угодного христианскому Богу, чувства хватает не только на нашего брата, а вот и на родину, на отечество. Она быстрее других откликается на призывы начальства любить не только его, начальство, но в нашем случае и Россию. А врагов России, соответственно, - ненавидеть. Отсюда, от повышенного градуса, и доверчивость. Любвеобильная женщина не может быть переборчивой, то есть, недоверчивой. Это, по-моему, естественно. Вот она и верит всему, что несётся с экрана. Завтра понесётся что-то противоположное – тоже сразу поверит. Душечка, одним словом. В то же время, Виктор Степанович, мы с вами знаем, что существует и особый патриотизм недотрог, и нам с вами, думаю, ничего не стоило бы обосновать это их душевным складом.
«Уважаемый Анатолий Иванович, - следующее письмо. - Своё сообщение я адресую тем из ваших слушателей, кто думает, что только в России миллионы верят в леших и русалок и сутками стоят к дарам волхвов. В Исландии, например, есть организация под названием "Друзья лавы". Они подали иск в Верховный суд, чтобы он запретил строительство очередной дороги, поскольку она может помешать эльфам, живущим то ли за валунами, то ли под ними. В существование эльфов верят больше половины исландцев, вот вам и современная культурная нация. Николай Усков, эколог».
Спасибо за письмишко, Николай. Если вы эколог, защитник природы, так вам вообще-то положено тоже верить в эльфов, леших и прочих невидимых обитателей дебрей и болот. Даю вам совет. Разверните в России пропаганду следующего содержания. Внушайте соотечественникам, что оставлять после себя мусор на природе – значит сильно обижать леших и русалок, и не только обижать их, но и вредить им. Может быть, хоть это поможет… А если серьёзно, то нам всем очень не мешает помнить, что мы живём среди детей - среди детей разного возраста, вплоть до пенсионного. Это помогает, знаю по себе. Скажешь себе: дети есть дети, что с них взять – и можно жить дальше. Это всё недорасколдованный мир. Расколдование мира – дело длительное и трудное. Оно оказалось намного труднее, чем представлялось учёным людям пару столетий назад. Тем более, при обстоятельствах, о которых пишет, например, Харитон из Сум. Он имеет в виду поведение не на природе – первобытное, дикарское поведение, а в общественной жизни, но это всё связано. «Вот вы, бля – УБРАТЬ!!!, умный, а попробуйте с пяти лет нюхать клей, с десяти – бухать, а в тринадцать - сесть на иглу. А потом, уже будучи конченым нариком и имея в тридцать лет три ходки, под трамадолом и водкой сформулировать перед камерой свои требования. При том, что у вас их никогда не было».
«Радиостанции «Свобода» и всем сотрудникам салам! Я, Малкин Алексей, слушаю вас с шестнадцати лет, а мне уже пятьдесят восемь. Мой отец был крупный инженер-строитель. В мои шестнадцать лет он рассказал мне кое-что о социализме и для чего ему нужен партбилет. Я порвал свой комсомольский и двинул к демократам СССР - типа геология, пустыни, горы, тайга, водолазы, а с девяносто первого - сам по себе, свой кооператив. Пожил неплохо, где-то интересно, но по подставе упрятали аж на одиннадцать лет. Соответственно инфаркты, сосуды, и вот я без ног. Совсем. В ДИПИ, что значит Дом-интернат для пенсионеров и инвалидов. Думал, тут нормальные условия для жизни и деятельности, но оказалось всё наоборот. Потерял вторую ногу, а перекомиссию так и не сделали, по-прежнему считаюсь инвалидом второй группы, и никто не чешется. Далее. Помутнел глаз. Сказали, левый видит на плюс три, и хватит. Один дедок уже десять лет слепой и без инвалидности, и постоянно остатки пенсии у него крадут. Воруют всё, не только деньги. Должностные лица лицемерно улыбаются, говорят хорошие слова погаными языками. Иногда доходит до рукоприкладства. Заняться тут нечем деятельному человеку вроде меня. Мне, правда, - продолжает Малкин, -разрешили по мелочи заниматься электроникой, ремонтом бытовухи, я технарь широкого профиля, могу всё, читаю любые схемы, чертежи, врубаюсь в незнакомое. Сначала по-хорошему начал, было, бороться за права человека свои личные и общие, но ничего не добился, тогда начал агрессию, через интернет писал губернатору, президенту, но без толку, подали на меня в суд за то, что жить спокойно не даю, и вот меня перевели в специнтернат, засунули в горы, тут мне сразу выписали сто в гору, никаких личных вещей, инструмента, то есть, засовывай палец в рот и лыбься на потолок. Уже месяц не купаюсь, не могу сменить одежду (к казённым тряпкам не прикасаюсь), лишь совершаю омовение и голову мою. Начал голодовку. На чае с сахаром долго протяну. Приходилось пару месяцев в пекле-духоте на тухлой воде и без курева сидеть, и сознания не терял, и деятельности, лишь усох до бухенвальдского уровня. Вещи попробую отослать другу, он тоже без ног, оставил в Чечне. Он ещё молод, а пенсия нищая, лишь на день десантуры друзья подъедут, чем-то подогреют однополчанина. Такие дела. Жить в этом скотомогильнике и ещё жрать помои-подачки государственные – нет, не дождутся! Я волк, а не прикормленная шавка, на этом и стою. Добыл книгу про самые простые старческие дома в Америке – фантастика! Спасибо за внимание. Здоровья всем и благ. Алексей». Пожелаем и ему того же. С гонором человек, бунтарь, для такого главное – где бы ни оказался, хоть на зоне, хоть где, показывать, что он волк, а не прикормленная шавка. Такого жги – не опустится на четвереньки. Гордый человек. Всегда бодр, живёт по правилу: не верь, не бойся, не проси, в крайнем случае – требуй, качай права и угрожай, но только в том случае, если можешь выполнить свою угрозу. Закинут в горы, без всяких прав, без ног, сидит на чае, но себя не роняет, этим, собственно, и живёт. Все бы так, каждый бы видел смысл своей жизни в том, чтобы не уронить себя. Вон как написал нам: не «здравствуйте, дорогая редакция!», а «всем сотрудникам – салам!». Гонор – великое дело. Гонор держит таких людей на свете. Ты можешь быть безногим зеком, бесправным, беспомощным, безо всего впереди – и чувствовать себя человеком и жизнь свою не зряшной. Человек с гонором никого не боится, и меньше всего – начальства. Есть целые нации, о которых в мире говорят: о, это люди с гонором! Поляки, например. Отдельно - польская шляхта. Конечно, вокруг нас сколько угодно показного гонора, но всё равно это важная штука, важнее её нет, потому что это ведь честь, чувство собственного достоинства, а что может быть важнее?
Пишет Владимир Кравец: «Здравия желаю! По мне, так наплевать на все идеологии, дайте мне нормальную зарплату, чтобы моим детям хватило на мороженое и игрушки, а мне на пиво и жене на бензин, чтобы доехать до кумы. Не ту страну Гондурасом назвали. Ну, слушайте, ведь взятки же на каждом шагу! Чичиков кипятком мочится от таких манипуляций с серыми зарплатами по живым душам, как если бы они были мёртвые, потому что на такую белую зарплату даже мертвого проводить в последний путь не получится. Вот она, Русская Душа от сантехника до депутата: всё, что можно, стащить, ухапать и в Австралию слинять под шумок, пока трамваи ходят, и гори вся Россия после меня синим пламенем... А с деньгами (очень большими деньгами), хотя и ворованными, даже Лондон выдавать не хочет, трындя при этом о правах человека. Всем всё понятно. Будьте здоровы и не кашляйте! Владимир Владимирович, не Путин».
Это письмо будем считать вкладом в довольно серьёзный разговор. Говорят: Запад не принял послесоветскую Россию в свои объятия, более того – оттолкнул её, всячески давая ей знать, что она ему чужая, и тем самым посеял в ней обиду, злой задор, от которого теперь страдает и она, и Запад, и весь мир. Эти люди не одобряют происходящее в России, не поддерживают Путина, а объясняют, почему за него большинство – потому что оно, как и он, считает, что в их незадачах виноват Запад, бросивший послесоветскую Россию на произвол судьбы. Странное это большинство, надо сказать. Ударилось в фашизм из обиды на Запад, как будто от него, от вашего фашизма, хуже не вам, а Западу. Видимо, не раз ещё придётся объяснять это странное поведение пословицей: назло маме нос отморожу. Ну, как Запад мог признать вас своими, если вы жулики и воры, и это с первого послесоветского дня, в порядке продолжения своих советских привычек? Жулики и воры. С такими имеют дело от безвыходности, а в этом случае у Запада выход был и остаётся: махнуть на вас рукой. Сейчас Россия ещё больше отгораживается от мира, будет ещё больше вариться в собственном соку, задыхаться от самодовольства и тоски. Ну, а если бы Путин не натворил того, что натворил в последнее время, не напал бы на Украину? Россия всё равно не была бы своя для Запада. Почему? Да потому же. Вор на воре и вором погоняет. Путин недавно сказал прямо как подросток: «Нас не слушают». Это – о первых лицах свободных стран. Да с какой же стати вас слушать? Жуликов и воров слушает следствие, защита, суд. А Запад вам не следствие, не защита и не суд. Он от вас просто отстраняется и защищается как может.
Замечательную историйку поведал нам господин Билык. В одной из предыдущих передач я привёл пару строк из статьи вошедшего в историю русской литературы професора Шевырёва, издателя журнала «Москвитянин». Шевырёв не любил всё нерусское, то есть, западное, потому что он иначе не мог любить всё родное, то есть, русское, не получалось у него любить родное без нелюбви ко всему чужому. Дело было полтораста лет назад. Англия, писал он, «корыстно присвоила себе все блага существенные житейского мира; утопая сама в богатстве жизни, она хочет опутать весь мир узами своей торговли и промышленности». В связи с этим высказыванием Шевырёва господин Билык рассказал такую историйку. Читаю: «Недавно маленький мальчик, лет двадцяти, не отрываясь от компа, спросил меня: «Почему эти гады везде лезут со своим английским?». А ты придумай первым авиацию, банк, вентилятор, глобус, директор, интернет, инструмент, компьютер, лампу, лазер, меридиан, ноту, орган, парламент, парк, реактор, телефон, транзистор, танк, стандарт, ферму, электромотор, яхту – и назови по-русски», - пишет господин Билык, лишний раз показывая нам, чтО такое невежество, и что именнно оно – в основе такого явления, как оголтелый патриотизм, та любовь к своему, родному, которая не может обходиться без ненависти к другому, к чужому. Когда-то считалось, что эту болезнь можно победить образованием. Оказалось, однако, что это лекарство – не всесильно, не панацея. Во многих случаях болезнь неизлечима.
Письмо из Москвы: «Приходили мои подружки, одна из них социолог, рассказывала, что, судя по опросам, до людей всё-таки начинает доходить связь между ростом цен и Крымом, который теперь наш. На вопрос, купили ли бы они недвижимость в Крыму, отвечают дружно: "Конечно, нет, неизвестно, как там всё повернется". Другая дама - замечательная, умница, альпинистка и туристка, мы с ней не виделись несколько лет, первым делом спросила: "Ну, что на Украине? Ты туда уже, наверное, ездить не будешь". Объяснила ей, как могла, что езжу и буду ездить, и что там и как. Вроде поверила. Она говорит: "Я думала, на Украине внутренняя война между украинцами и русскими". Я спрашиваю: "А как они друг друга различают - украинцы и русские на Украине?" Отвечает: "Ну как, элементарно: все украинцы говорят только по-украински, а все русские - только по-русски. Из-за этого и война началась". После этого заявления мне захотелось повеситься у неё на глазах. А вам, Анатолий Иванович?», - спрашивает эта впечатлительная москвичка, знающая Украину не понаслышке. Сочувствую ей… Вот так они, эти умницы, альпинистки и туристки – вот так они представляют себе не только Украину, а всё – всё, что не прямо их касается. Так они знают и весь славянский мир, и Штаты. Невольно склоняешься к мысли, что они и зомбоящику верят потому, что очень плохо знают обо всём на свете, ничем как следует не интересуются, чистый лист бумаги, потому так легко и ложится на него всё, что несётся из зомбоящика. Чуть ли не природный неинтерес к миру, а значит и повальная неосведомлённость. Отсюда и доверчивость, готовность проглотить всё, что кидают им в рот, предварительно разжевав на кремлёвской кухне. Люди обыкновенные, одна беда: ничего не хотят знать, ничего не хотят узнавать сознательно, с приложением каких-то усилий, довольствуются тем, что залетает в уши случайно. Иждивенцы. Подавай им жизнь на всём готовом, пусть нищая, лишь бы на всём готовом, в том числе – на готовой умственной пище. Лодыри. «Там, где есть интернет, - замечает Игорь Колесник, - информационная война невозможна. Если индивидуум, имея доступ к всемирной паутине, верит только отечественным СМИ, то он либо кретин, либо предрасположен верить только тому, что ему безальтернативно, безапелляционно впаривают».
Вместо «кретин» мне хочется, Игорь, употребить слово «лентяй», в каком-то смысле оба слова означают одно и то же, не правда ли?
Из Ростова пишет госпожа Самсонова: «Севастопольский таксист, парень лет двадцати пяти, вёз меня в Симферополь. Раньше водил грузовик. Получал пять тысяч гривен. После того, как "перешли в Россию", стал получать почти в два раза меньше в рублях. А цены сильно подскочили. Бросил грузовик - устроился таксистом. "Денег не больше, но в чистоте". Обижен. Говорит: "Если б сейчас опять референдум, не пошли бы в Россию". Спрашиваю, чем думали раньше. Ведь ясно же, что раз жить в России - значит и цены российские, да плюс завоз дорогой. Да плюс разруха - перебои с водой и электричеством. С какой стати Украине теперь за Севастополь и Крым болеть, раз они – чужие? Посмотрел на меня то ли растерянно, то ли зло: "Почему это мы чужие?" Подъезжаем к городу - кивает на придорожные поля и клочки ухоженной земли. "Ну, тут татары. И бузят, и бузят. Ничего, скоро их успокоят. Отправят на родину". - "На какую родину их отправят?" - "Ну, на их родину. Они ж татары. А то понаехали". Не знала, Анатолий Иванович, плакать или смеяться. "Да это, - говорю ему, - все, кроме татар, сюда понаехали. Все! И украинцы, и русские – все сюда понаехали. А крымские татары тут столетиями жили. Вот же мы Бахчисарай только что проехали. Татарское название, - говорю. - Означает сад-дворец или дворцовый сад". Снова посмотрел на меня растерянно. Продолжаю: «Тут было Крымское ханство. Так называлось государство крымских татар. Бахчисарай был столицей этого государства». Молчит. Неужели не знает, кто тут коренной? Или придуривается? Наталья Самсонова».
Не успел я прочитать это письмо, как от госпожи Самсоновой пришло второе. «Извините, Анатолий Иванович, решила продлить удовольствие от писания вам. В Севастополе мне говорили: "Ничего, сейчас, конечно, потерпим немножко. А потом нам Россия всё сделает". - "Что - всё? " - "Ну, жилой фонд в порядок приведет, дороги тоже сделает. Ну, всё. Вот медицинские полисы получаем страховые. А в Украине же не было у нас такого. Без денег и не суйся в больницу. А с полисом - другое дело. Совсем другое. А мост построят - так от туристов отбоя не будет". Ну, что скажешь им? Что у нас в России дороги такие же отвратительные, как в Крыму и в Севастополе, что полисам медицинским грош цена, что ЖКХ на последнем издыхании? Не поверят. Потому что поверить - значит окончательно осознать: обдурили их. Поматросили и бросят. Как Приморье, как Дальний Восток, как Рязанщину и Орловщину и пр., и пр. И туристов не будет. Потому что "не по закону". Но никто, никто не заикался, что перешли в Россию не по закону. Просто говорят: перешли. И вот в этом «перешли» - действительно всё. Самсонова».
Спасибо за письмо, Наталья. Не знаю, что будет дальше с Крымом. «Не по закону» - это ведь клеймо. Как и как долго он будет существовать с этим клеймом? Такие клейма не остаются без последствий и сами собой не исчезают. И этот таксист... «Почему это мы, - говорит, - чужие?». Как будто ничего не произошло. И одобрительная уверенность, что власть может и должна по своему усмотрению перемещать целые народы…
Раза два я что-то читал на суржике, некоторым это понравилось, просят время от времени давать публике знать о существовании этого языка. Очень не хочется мне признавать его за язык, но он существует, уже есть что-то вроде литературы на нём, она заняла своё место в интернете. Вот, например. «В нас у сімї є такий дядя Юра, шо, починаючи з возраста дето тридцяти літ, взяв собі за принцип раз на п’ять-семь років робить ремонт в хаті і мінять собі модель жени на більш нову. Всього в нього було пять жінок, наскоко я помню, і вони всі були надзвичайно приємними і дуже красивими жінками з правильною дикцією і грамотною мовою. На районі в нас таких не сищеш прoсто, но дядя Юра по роботі багато їзде і привозе їх з інших регіонів. A дядь Юрі дето під шиїсят зараз. І ось вже дето років дванадцять він живе з однією женщіною і не міняє і ремонта не робе. Ну, думаю все, постарів дядя Юра, і вроді як і я не становлюсь моложе. Чото мені якось грусно стало. А коли вже промількнуло в разговорі недавно, шо Юра робе ремонт, а вже прислали фотографію ремонта соответствіно. Красіва, ярка блондінка жизнєутверждающа з сісярами і огромной білой улибкой, дєрзка, з ярко-голубими очима. Не старше тридцяти, та я б даже сказала років двадцять пять. Ну і я тепер сoбi не почуваюсь старой, раз дядя Юра ше молодий».
«Уважаемый Анатолий Иванович, не могли бы вы рассказать нам, вашим слушателям, о воздействии спектакля "Беседы с Сократом" в театре Гончарова в Москве на людей, которым удавалось попасть на него. Этот спектакль шёл там с семьдесят пятого года шестнадцать лет подряд, о чём я только недавно узнал из телевизионной передачи. Главный идеолог Советского Союза Суслов шесть лет лично правил эту пьесу: синим карандашом - то, что автор мог изменить и оставить, а красным - то, что подлежало полному уничтожению, но режиссёр ничего не изменил. Интересно, что на премьере академик Сахаров оказался в третьем ряду между семьями министра внутренних дел и генпрокурора. Олег Колобов». Ну, что я скажу, Олег? Воздействие этого спектакля, как и других подобных, на зрителей было обычным. Мы лишний раз убеждались в том, что знали и так: что Сократу заткнули бы рот и в наше время. Ну, привычно удивлялись, что постановка была разрешена. Вообще, дело обстояло просто: не всё же запрещать, надо что-то и разрешать. Театрам позволялось больше, чем киностудиям: спектакли смотрят тысячи, а кино – миллионы. Лениным ещё было завещано: важнейшим из искусств для нас является кино. В сталинское время, кстати, один учебник истории философии отзывался о Сократе весьма недоброжелательно: мол, этот умник сбивал с толку молодёжь. Не жаловал Сократа и Чаадаев. Греку повезло, что первый русский философ писал о нём в форме просветительски-воспитательного письма к женщине, а то бы порассказал о нём. Во внимание к её половой принадлежности, в духе того времени, тактично отослал её к «Пиру» Платона. Это сочинение – говорю о «Пире» Платона – в России ещё не запрещалось, но я не удивлюсь, если Государственная дума это, наконец, сделает, ведь там, в «Пире» Платона, а не в Госдуме, одобрительно и с большим знанием дела говорится о любви мужчин к мальчикам. Более того, подчёркивается, что эти-то мужи, собственно, и есть настоящие мужчины, отличаются особой храбростью и умом, причём, умом государственным. Сказано категорически, что только такие мужчины обращаются к государственной деятельности. Представляете, госпожа Мизулина: только такие! Вот я её упомянул, госпожу Мизулину, и уже жалею, а вдруг она услышит в моих словах подсказку, и завтра Госдума с её подачи запретит к чёртовой матери этого Платона, этого Сократа, а там, глядишь, и друг друга начнут запрещать, и пойдёт это вниз, по вертикали, и начнётся то, что уже было, – только лбы будут трещать да кости, да автоматы Калашникова.
«Приветствую вас, Анатолий Иванович! – следующее письмо. - В этом отопительном сезоне впервые за всю жизнь я обратил внимание, что мне не жарко из-за нашей котельной. До этого температура регулировалась таким замечательным устройством, как форточка, а в морозные апрельские дни в арсенал термостатов приходилось добавлять аж целое окно. При этом, несмотря на плюс двадцать на улице, мощь отопления была столь же решительно непоколебимой, как и при минус двадцати. Я, конечно, предпринимал попытки использовать имеющиеся на старых ржавых батареях не менее ржавые вентили, но выяснилось, что это небезопасно для жизни, здоровья, а также имущества. И вот нынче, в один прекрасный день, когда температура за сутки поднялась с минус двадцати до минус десяти, я ощутил, что мне не стало нестерпимо жарко. А когда ещё через пару дней за окном стало минус три, я даже почувствовал, что в квартире стало немного холоднее, чем при минус двадцати. И тут меня пронзила мысль: неужели стали регулировать мощность отопления исходя из погодных условий? В это невозможно было поверить. Вот прилёт инопланетян и их выступление по ТВ – это да, восстание из ада чертей, упырей и прочей нечисти – да, это возможно, но чтобы отопление регулировалось в соответствии с температурой на улице?! Ну, нет! Однако, дни шли, а факт оставался незыблемым: что бы ни творилось за окном, в квартире не было жарко. Я вам так скажу: это совершенно невероятно, произошёл слом системы. Уверен, что в самое ближайшее время рухнет путинский режим либо ответственного за создавшуюся ситуацию уберут, посадят и в следующем отопительном сезоне всё вернётся на круги своя. А вы как думаете, какой исход более вероятен?». Спасибо за письмо, дорогой! По-моему, тут уместно говорить о судьбах не режима, а всей русской цивилизации. Вы уловили момент, когда перестала существовать русская цивилизация и на её месте появилась какая-то другая. Мгновенная смена цивилизаций.
Следующее письмо: «Вы утверждаете, что Россия испокон веков - самая содомитская страна в Европе, а я хочу спросить, имеете ли вы в виду и чистую, героическую русскую интеллигенцию (не смейтесь над этими словами). Это не только мой вопрос, но и моих учеников и учениц (они у меня уже взрослые – 11-й класс), с которыми я зачитываюсь Чеховым. Неужели вы скажете, что и к Антону Павловичу относится то, что вы говорите?», - пишет Евгения Григорьевна Снегирёва. Не знаю, благодарить ли эту слушательницу за то, что заставляет меня вспомнить об отношении Чехова к таким делам, которые её до последнего времени не беспокоили. Впрочем, не буду ханжой: вспоминаю с удовольствием. Сам Чехов, как известно, уделял внимание только одному полу, противоположному, но как он относился к людям более разнообразных склонностей, тоже хорошо известно. Если одним словом, Евгения Григорьевна, то – по-человечески относился, и он бы только покачал головой над вашими словами, что лесбиянок вы вешали бы собственными руками. Вот зима одна тысяча восемьсот девяносто третьего года. Приехав в Москву, Чехов становится своеобразным постояльцем сразу трёх гостиниц, две из которых соединены длинными переходами, известными как Пиринеи. Его разнополую компанию называют эскадрой, его, соответственно, – адмиралом. Шампанское льётся рекой, кочуют из гостиницы в гостиницу, из номера в номер, от Танюши Щепкиной-Куперник к Лидочке Яворской. О других здесь не будем, а эти две киевлянки, накувыркавшись с мужской частью команды, принимаются друг за друга. Танюшу, кстати, в эскадре и кличут Кувыроком. Ей девятнадцать лет, она праправнучка самого Щепкина, актриса, также переводит иностранные пьесы, одна из них - «Сафо», надо полагать, и расковала юную русскую литераторшу, да так, что та в эти годы ни о чём не могла писать с таким увлечением, как о лесбийской любви.
В одни глаза я влюблена,
Я упиваюсь их игрою;
Как хороша их глубина!
Но чьи они - я не открою...
Возлюбленной Танюши двадцать три года, она тоже актриса, у неё, кроме Танюши, в этот период четверо мужчин и каких: Чехов, Корш, Потапенко! Между них, правда, затесался какой-то таможенный чиновник. Промелькнул и Левитан, так что всего пять. С мужчинами у девочек было то, что можно назвать любовью-спортом, а вот друг с другом - нечто большее. Переписывались каждый день, и чаще, по-русски и по-французски (основные европейские языки знали, естественно, с детства). «Эта афинская ночь была прекрасна, - пишет Лида Танюше. - Прекрасное не забывается… Я ожидаю наивысшего порока… Моя маленькая Сафо. Немедленно, срочно придите». Киевская Сафо действительно была маленькая: полтора метра. Что же Чехов? «Я прожил две недели в каком-то чаду… Никогда раньше я не чувствовал себя таким свободным. И… девицы, девицы, девицы». Ему тридцать три года, он врач, сообщает тёмному в этих делах Суворину, что все мужчины к сорока годам теряют силу, но сам рассчитывает не разделить эту участь (и не разделил – через пять лет пишет из Ниццы: «Приношу жертвы любви. Теперешняя моя француженка очень милое доброе создание, двадцати двух лет, сложена удивительно». Но это всё пустяки, госпожа Снегирёва. На вашем месте я подчёркивал бы другое в своих педагогических разговорах. Они все были труженики и труженицы. Очень большие труженики и труженицы! Чехов – первый из них, но и Щепкина-Куперник, этот полутораметровый Кувырок, она была просто ломовой лошадью. Чехов любил в ней не только члена своей эскадры, но серьёзного литератора. Это ей адресован его совет: «Если хотите стать настоящей писательницей, изучайте психиатрию». К девятнадцати годам она сделала больше, чем иная нетронутая литературная дама за всю жизнь. Её пьесы ставились в Москве, после неё, прожившей почти восемьдесят лет, осталась гора повестей, рассказов, стихов, она, наконец, перевела почти всего Шекспира, Мольера, Расина. На её счету более шестидесяти переведённых пьес, иные и сейчас идут. Да что там говорить! Как мало кто из писавших этот Кувырок причастен к русским революциям. Её стихотворение о Кровавом воскресенье стало народной песней. От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых Маньчжурских степей,
Калека, солдат истомленный,
К семье возвращался своей.
Но семьи он не находит. В его доме - чужие люди, они рассказывают ему о судьбе жены: «насмерть зарублена шашкой», сына: «был пулею с дерева снят», матери: «избита казацкой нагайкой до ночи едва дожила», брата: «своим офицером убит». Кто пел и слышал эту песню, у того не оставалось сомнений, что царю в России своей смертью не умереть.
Для создателя «Бержерака» она перевела его гимн гасконских гвардейцев.
Дорогу гвардейцам гасконским, мы юга родного сыны, И нашим коронам баронским, и нашим мечам мы верны.
Ростан был так пленён музыкой русского перевода, что читал его вслух на улицах Парижа.
Был момент, когда Танюша Чехову надоела. Все они ему надоедали… Пишет Суворину: «Это талантливая девочка, но… три дня в неделе бывает мне противна». Дело было, кажется, не только в ней: «Геморрой такой, что чертям тошно». Проходит время – и зовёт её к себе в Крым: «Компания здесь есть, мутные источники текут по всем направлениям, есть и бабы – с пьесами и без пьес, но всё же скучно, давит под сердцем, точно съел громадный горшок постных щей. Приезжайте…». Не просто так, кажется, вырвались эти слова: «Давит под сердцем».
В «дни волхвов» - я говорю о тех днях, когда в Москве находиласьсвятыня с Афона под названием «Дары волхвов» - один православный священник, живущий в глубинке, писал: «Из Москвы приходят сообщения, как сводки с поля битвы. Массовость народа, идущего поклониться, настолько огромная, что у храма Христа Спасителя выстраивается многокилометровая очередь. Людей ставят в такие себе барьеры - «скотозагончики» и так, партиями, из загончика в загончик, из стойла в стойло пропускают. Это унизительно во всех смыслах. Но униженные люди, не мыслящие люди не чувствуют унижения, а идут и идут», - закрыть кавычки.
Не совсем обычный священник. Некоторые его единомышленники догадываются, что будет доставлено в Россию на поклонение в следующий раз. Исходят из того, что всяк надеется что-то выпросить у Бога и ничего не дать Ему взамен, тем более - в порядке предоплаты. Лучшая предоплата – праведная жизнь, соблюдение заповедей, а их попробуй – соблюди! На что рассчитывают люди, часами стоящие то к поясу Богородицы, то к дарам волхвов? Среди прочего, на исцеление. На исцеление от чего? Среди прочего – от бесплодия. Вот в связи с этим и всплыло слово «препуций», крайняя плоть. Иудеи и мусульмане её обрезают, чему подвергся и младенец Христос. Прошли столетия, и стало считаться, что Христов препуций сохранился. Лоскуток кожицы раскроили, кажется, на десяток или даже больше частичек, и эти частички, именуемые Священным Препуцием, хранятся в храмах. В духовных семинариях есть такие отличники, что разбуди его среди ночи - и на вопрос, где хранится Священный Препуций, без запинки перечислит: во-первых, в Риме, в Ватикане, в соборе Святого Петра, далее - в Ле-Пюи-ан-Веле, Сантьяго-де-Компостела, Антверпене, Шартре, Хильдесхайме, Шарру, Меце, Конке, Лангре, Фекане. Препуцию поклоняются, совершают крестные ходы. В итальянском поселке Кальката в день Обрезания Господня (среди церковных праздников есть и такой, мне нравится его звучание: Обрезание Господне) проходили (не знаю, проходят ли сейчас) шествия, препуций носили по улицам. «Сильнее способа поругаться, надсмеяться и более того - похулить Христа не придумаешь», - пишет один священник, но это как посмотреть. Сказано ведь, что тело всякого человека есть храм Духа Святого. Правда, наше тело – всё тело, со всеми его потрохами и членами – становится частью Божьего тела только в силу причастия. Ну, вот и ожидают некоторые, что в следующий раз в Россию доставят откуда-нибудь на поклонение Священный Препуций, и опять вне очереди пойдут в Храм Христа Спасителя супруги и подруги министров, генералов, директоров банков и рынков, держателей крупнейших общаков. Другой православный священник мне написал, что сегодня, чтобы оставатся православным, надо стать протестантом - протестанты все эти языческие штуки отвергают.
Читаю: «Призываю, - пишет священник-монах, - к ответственности тех, кто фабрикует все эти и подобные им реликвии. Будьте ответственней и избирательнее. Говорят, даже нашли тазик, в котором Пилат умывал руки. Есть в Европе мощи самих этих волхвов (они, язычники, оказались святыми) в Кёльне, в знаменитом городском соборе, есть даже часть яслей, где лежал Христос в пещере, есть волосы младенца, мощи младенцев от Ирода избиенных». Со всем сочувствием отношусь к этому хорошому человеку. Их горстка, таких верующих, что с печалью, но не с омерзением, ибо оно христианину не подобает, смотрят на торжество язычества… Но справедливости ради не стоит всё-таки забывать, что есть люди, в чьих глазах друг друга стоят и те, что верят в Пилатов тазик, и те, что – в непорочное зачатие. «О! Люди добрые, православные христиане! – это ещё из письма. - Дорогие мои братие и сестры, матери и бабушки! Кто, какой наглый, злокозненный и хитрый враг рода человеческого так подсмеялся над вами, что вы изменили образ поклонения Великому, Невидимому Богу в поклонение нет, уже не мощам!, а лишь сомнительным по происхождению фетиш-вещицам, твари». Не правда ли, кровью сердца написано? Даже чуток обидно, что в глазах атеиста оба поклонения равны. А тот парень – говорю о молодом священнике, написавшем мне, что сегодня, чтобы оставаться православным, надо стать протестантом - ступил на очень тонкий лёд. Ведь следующим логическим шагом видится только такой: чтобы оставаться протестантом, надо стать атеистом.
«Одна ваша слушательница, - следующее письмо, - написала, как далеко до революции в России сегодня, какой у неё огромный, фантастический запас прочности». Этот запас, Анатолий, скажу тебе как профессиональный оберлейтенант, непреодолимый. Многие находятся в мираже советской пропаганды. Им видятся восставший народ, баррикады, оппозиционеры захватывают Останкино, ЦИК, Кремль, короче, почту и телеграф с 3имним. Рабочий тащит пулемёт, сейчас он вступит в бой, висит плакат: "Долой господ, помещиков долой!". На практике всё контролируют полицейские спецотряды, а сгнившая ещё при Леониде Брежневе армия не высовывается из казарм. Красно-коричневые примитивно вымерли, как динозавры, а Навальный и его фанаты предлагают вариант путинизма с большим хаосом и всплеском психиатрии. Будет та же коррупция, других чиновников он нигде не наберёт. Россия находится в своём нормальном состоянии, африканском. Придут, и уже приходят криминализованные коммерсанты, модели, киллеры, бандиты, оборотни, коррупционеры, балдеющие фанаты и звёзды масскульта, развязные и аморальные продукты времени. Что было диким, стало нормой, будет становиться и далее. Кто сможет, будут бежать, уже бегут. Хаос и криминал, бескультурье и изуверство - вот что в обозримом будущем», - говорится в этом, нам уже привычном, письме. Не верит человек в прогресс. Да, их целая партия, современных русских людей, не верящих в прогресс. Есть и верящие, но как-то робко они верят. Партию из них, пожалуй, не сколотить. А было время, о, было время, когда эти две партии разделялись чётко, резко. Гегель своими сочинениями способствовал их оформлению… Одна партия обожала его за веру в прогресс, а другая за то же страстно не любила. Исписали километры бумаги друг против друга, спорили ночами напролёт. Один кричит, что есть прогресс, иначе зачем жить, другой – нет прогресса, а есть вечное, неизменное, есть любовь, есть вечный предмет любви – красота земли родной, её история, нравы, обычаи, предания родного народа, национальный характер. При этом выпивалось за ночь немеряно, рассвет заставал горячие головы в тарелках со студнем, рядом они лежали: вот голова того, кто за прогресс, вот – того, кто против.
Пишет Укроп Донбасский – такой псевдоним придумал себе человек: «В ответ на очередной пакет санкций со стороны ЕС и США президент России издал указ, согласно которому каждый житель страны должен самостоятельно выколоть себе один глаз. Восемьдесят четыре процента россиян однозначно одобрили новое распоряжение руководства страны. «Не понимаю, как я раньше жила с двумя глазами, это тяжелое и неудобное излишество», - пишет в своей новой колонке на сайте "Костоломской правды" журналистка Ульяна Стойбеда. «Давно пора было избавиться от двуглазости, навязанной нам Западом», - уверен политолог Сергей Мраков. Специалист также отметил, что важная составляющая решения - его предельная демократичность, поскольку каждый россиянин может свободно выбрать, какой именно глаз выколоть - левый или правый».
Автор письма, которое мы обсуждаем, представил нам свой ответ на вечный вопрос: что делать? – ничего, ничего не поделать, в связи с чем мне опять вспомнился бесподобный Василь Васильич Розанов, дореволюционный писатель. Он дразнил читавшую Россию высказываниями, которые не лезли подчас ни в какие ворота, - весело, а иногда и угрюмо, служил своему духу противоречия. Подобных ломак сейчас пруд пруди, а тогда их было раз, два и обчёлся. Он дОжил до большевистского переворота, успел сказать, что Россия слиняла в три дня, и помер. Так вот, однажды он заявил, что ему точно известен ответ на великий русский вопрос: что делать? «Как что делать: если это лето — чистить ягоды и варить варенье; если зима — пить с этим вареньем чай». Не знаю, знаком ли с этим учением слушатель «Свободы», приславший следующее письмо. Читаю: «Что делать. Первое. Свиные ножки ошпарьте крутым кипятком. Сложите в большую кастрюлю, залейте холодной водой так, чтобы она покрыла ножки слоем в два-три сантиметра и на небольшом огне доведите до кипения. Снимите шумовкой пену. Второе. Овощи разрежьте пополам и поджарьте на сухой раскаленной сковороде пять минут. Добавьте их в кастрюлю с ножками и варите на самом малом огне пять часов... Пятое и последнее. Нарежьте холодец на порционные куски и подавайте с хреном и горчицей. Имейте в виду, что от того, как будет нарублено мясо, зависит окончательный вид холодца. Если слишком мелко, то холодец будет очень плотным, почти непрозрачным». Замечательное письмо! В нём есть, как вы заметили, ответ не только на вопрос, что делать, но и кто виноват – кто виноват, если холодец окажется далёким от совершенства. Виноват будет тот, в частности, кто неправильно измельчит мясо.