Топтать портрет Пастернака?

Сцена из спектакля Doctor Schiwago. Радио Свобода благодарит театр Регенсбурга за любезно предоставленные снимки. Фото Йохена Кваста

Премьера русской музыкальной драмы "Доктор Живаго" в Регенсбурге сопровождалась скандалом и завершилась триумфом

В театре баварского города Регенсбург прошла мировая премьера оперы "Доктор Живаго" молодого российского композитора Антона Лубченко, художественного руководителя Приморского театра оперы и балета во Владивостоке. Спектакль, заявленный как "русская музыкальная драма", сопровождался скандалом, но завершился овациями.

Накануне премьеры конфликт Антона Лубченко (автора и дирижера в одном лице) и румынского режиссера Сильвиу Пуркарете, приглашенного театром на постановку оперы, вышел за пределы театра и попал на страницы печати. Лубченко, который должен был дирижировать двумя премьерными спектаклями и приехал в Регенсбург на генеральные репетиции, "остался крайне недоволен" тем, как поставил его оперу классик современного румынского театра Сильвиу Пуркарете. В частности, определенные режиссерские решения 29-летний Лубченко счел "оскорблением русской культуры и России" и отказался продолжать репетиции до тех пор, "пока режиссер не уберет со сцены бутылку водки в любовном дуэте и не перестанет требовать от артиста топтать ногами портрет Пастернака".

С позицией композитора (он же автор либретто) были солидарны российские средства массовой информации. Лубченко пригрозил театру тем, что, в случае невыполнения его требований, он уедет вместе с тремя русскими солистами и сорвет премьеру. Театр подчинился, вернее заставил подчиниться режиссера, который в результате не пришел на премьеру, прошедшую с небывалым в истории театра успехом.

Автор оперы Антон Лубченко в интервью Радио Свобода говорит о своих претензиях к режиссуре и о своей правде и правоте:

Российский автор поехал на Запад, поставил там оперу, в которой Пастернака топчут ногами

– Немцы видят ситуацию по-другому, они вообще, как и румынский режиссер, считают, что ничего антироссийского в их прочтении моего произведения нет. Режиссер, например, говорит, что просто "он так видит". Я же очень надеюсь, что сама пастернаковская история и, может быть, моя музыка в какой-то степени, победят. В либретто и опере есть такая сцена: два писателя разговаривают на похоронах Живаго. Звучат слова из "Охранной грамоты" и из речи Пастернака на вечере памяти Лермонтова в 1934 году. Текст дословно такой: "Для Запада жить представлялось всегда легким и обыденным, нам же, русским, легче сносить татарское иго, воевать и болеть чумой, чем жить". На этих словах по замыслу режиссера писатель должен был бросать оземь портрет, который стоял возле гроба. Режиссер решил, что это похороны не Живаго, а Пастернака. Я в общем против этого отождествления, мне это кажется достаточно банальным ходом. Но само это тем не менее можно пережить. Но бросать портрет и топтать его?! В России открывается год литературы, и запомнилась бы постановка моей оперы в регенсбургском театре только вот чем: российский автор поехал на Запад, поставил там оперу, в которой Пастернака топчут ногами. Вот только это и запомнилось бы, и только об этом стали бы говорить, понимаете?

Антон Лубченко

Одно дело, когда это классика. Все видели классические постановки "Евгения Онегина": Ленский сидит в шубе на пеньке, умирает в березках... После этого могут быть любые авторские прочтения, которые можно принимать или не принимать… Но здесь речь идет о самом первом представлении оперы, которая никогда еще в том виде, в котором написана, поставлена не была. Мне кажется логичным сначала помочь автору высказать то, что он хочет, а потом ты, режиссер, можешь – через год например – ставить все, что ты хочешь на эту тему. Мне тоже не нравится та истерия, которая выплеснулась в СМИ, но, с другой стороны, я вынужден констатировать: если бы не шум в прессе, театр не пошел бы на компромисс, и вообще неизвестно, чем бы все это закончилось, – считает композитор.

Историю конфликта перед премьерой комментирует художественный руководитель регенсбургского театра Йенс Нойендорфф фон Енцберг:

Недавно по немецкому телевидению в фильме о России был показан фрагмент из балета "Щелкунчик" во владивостокском театре, которым Лубченко руководит. Если бы я показал такое у нас, то был бы несомненно уволен: увиденное похоже на первую постановку балета во времена Чайковского – сегодня так архаично не танцуют нигде

– Эта работа официально заказана Антону Лубченко совместно нашим и владивостокским театрами. Заранее было решено: опера будет исполняться у нас на русском языке. В ней частично звучат и оригинальные прозаические тексты Пастернака, и его стихи. Русская музыка – моя большая любовь, я страстно люблю выраженную в музыке русскую душу, русскую меланхолию. По этой причине я и начал проект с Лубченко, начал, так как хотел, чтобы у нас шла современная русская опера, на русском материале и на русском языке. Режиссер Сильвиу Пуркарете и художник Хельмут Штюрмер, оформление которого очень нравится Антону Лубченко, – единая команда, их тандем – один из самых известных в Германии и Европе. Для них характерна большая эстетизация сценических историй. Лубченко и режиссерский тандем встречались до начала работы. Композитор был в восторге, сказал, что счастлив, и рассказал мне тогда, в каком направлении все будет делаться.

В событиях, которые происходили на завершающий стадии работы, сыграли роль особенности личности и положения Лубченко. Недавно по немецкому телевидению в фильме о России был показан фрагмент из балета "Щелкунчик" во владивостокском театре, которым Лубченко руководит. Если бы я показал такое у нас, то был бы несомненно уволен: увиденное похоже на первую постановку балета во времена Чайковского – сегодня так архаично не танцуют нигде. Лубченко, вероятно, находится под сильным давлением. Он написал оперу, в то же время он – руководитель российского театра и его главный дирижер. Из этой истории я понял, что, в отличие от Германии, где мы живем в условиях демократии, в России политические факторы оказывают большое влияние на решения деятелей искусств, на их работу. Именно в этом смысле Лубченко не свободен. Он должен руководить театром, и он знает, что в этом деле он сильно зависит от расположения к нему московских властей, и знает, что он должен эту зависимость публично демонстрировать. Я сожалею, что он использовал нашу ситуацию как политический форум для набора очков перед лицом Москвы, – сообщил в интервью Радио Свобода руководитель регенсбургского театра.

Вот еще одно сетование не изменившего своего мнения о постановке и постановщике и после успешной премьеры Лубченко. Вот что композитор сообщил в переписке с корреспондентом Радио Свобода:

Возле писателей, распивающих водку на похоронах Живаго, зачем-то топчется мужик с балалайкой и медведем, танцующим вприсядку. Причем тут это? И вот так у режиссера почти все

"Если бы режиссер потрудился вникнуть в текст либретто, а также почитать первоисточник, если бы он поставил оперу так, как она написана, – вышел бы гораздо более сложный и откровенный спектакль. Я включил в либретто оперы немало размышлений Пастернака о стране, о ее режиме. Я собирал из разных пастернаковских сочинений самые дерзкие тексты. К примеру, там есть разговор двух писателей на похоронах:

– Мертво, мертво все тут, и нужно поскорей отсюда вон, куда еще не знаю, но больше не могу. Кругом львиные морды, львиные пасти тайно сглатывают за жизнью жизнь. Львиный рык мнимого бессмертия, тогда как все бессмертное у него в руках и взято на крепкую львиную цепь. Не писать нельзя, но ведь и писать правду тоже нельзя!

– Все это чувствуют, но все это терпят. Мы все живем на два профиля. Один радостный, общественный, другой – трагический, личный. В эти страшные годы, когда арестован может быть каждый, у нас трагизм под запретом. Он объявлен пессимизмом и нытьём, а ведь как это неверно! Трагичен каждый порыв, трагична пора полового созревания, но ведь в этом и есть жизнь, жизнеутверждение!

И что в итоге? В постановке этот текст теряется, публика его не замечает, так как в это время возле писателей, распивающих водку на похоронах Живаго, зачем-то топчется мужик с балалайкой и медведем, танцующим вприсядку. Причем тут это? И вот так у режиссера почти все. Все смысловые сцены проиграны, вся многогранность пастернаковской философии сведена к водке, медведям, психушке и зомби".

Борис Пастернак. Фото 1959 года

Премьера в целом, если судить по видеорепортажу, вызывала у публики традиционные симпатии к русской музыке, русской культуре, и уж точно у зрителей спектакля не возникло ощущения, что режиссер своей постановкой оскорбил Россию и ее культуру. Что касается надругательства над портретом Пастернака, то надо не забывать о том, как топтали великого поэта и писателя после публикации его романа за границей и после присуждения ему Нобелевской премии.

Антон Лубченко, несмотря на молодость, хорошо известен в музыкальном мире – в частности, своими смелыми проектами, так или иначе связанными с государственным участием или государственными заказами. Например, в 2010 году по инициативе "Газпрома" Лубченко создал симфонический триптих из трех увертюр-фантазий "Индустриальная трилогия". Каждая увертюра была посвящена одному из проектов "Газпрома". В альбом, наряду с "Индустриальной трилогией", в качестве пролога вошла запись Праздничной поэмы Сергея Прокофьева ''Встреча Волги с Доном'', посвященной строительству Волго-Донского канала. В сезоне 2010-2011 годов по рекомендации Валерия Гергиева Лубченко возглавил Государственный академический театр оперы и балета Республики Бурятия, став самым молодым художественным руководителем оперного театра в истории России. Автор четырех опер, пяти балетов, семи симфоний и множества других произведений в разных жанрах классической музыки.

Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"