Страна не чувствует потерь

"Мне кажется это коллективной шизофренией. С одной стороны, люди догадываются, что российские солдаты как-то участвуют в конфликте, но с другой стороны, они выросли на пропаганде, которой их кормит подконтрольное государству телевидение, и эти представления трудно преодолеть".

Люси Кафанов – американская журналистка, родившаяся в Москве, ребенком увезенная в Соединенные Штаты, сейчас базирующаяся в Турции – вернулась в Россию, чтобы снять для информационного канала VICE news документальный фильм о российских солдатах, воюющих на востоке Украины, точнее, попытаться найти их следы – Россия официально отрицает участие своих военнослужащих в конфликте, по крайней мере, в составе регулярных армейских подразделений.

Люси Кафанов, работавшая на RT, сейчас сотрудничающая с Cristian Science Monitor и "Аль-Джазирой", внештатный корреспондент VICE news, занималась горячими точками в Афганистане, Пакистане, Йемене, Ираке, на Ближнем Востоке, а для съемок "Российской призрачной армии на Украине" минувшей осенью побывала в Пскове, Петербурге, Москве, Самарской области, Саратове:

– Наша задача была – понять, что происходит. Были репортажи про могилы солдат, похороненных втайне. Те, кто обнародовал эту информацию, получали угрозы, были избиения. Мы хотели попробовать найти семьи, которые потеряли сыновей, мужей, или найти самих солдат, которые были ранены, были на границе и даже в Украине, и узнать у них, что случилось. Наша задача была рассказать истории об этих семьях, которые до сих пор не знают правду, не могут получить ответы от государства, от армии, и очень страдают из-за этого.

Люси Кафанов описывает свою встречу с матерью одного из погибших солдат, Натальей Андриановой, ее постоянно меняющееся настроение. Она, с одной стороны, хотела бы, чтобы вся страна знала, что случилось с ее сыном, потому что он умер, но боится, что это повредит ее семье.

Описывая свои интервью с родственниками солдат, Люси Кафанов говорит, что у этих семей очень смешанные чувства. С одной стороны, они разозлены гибелью близких, с другой стороны, считают, что к ним должны относиться как к героям, которые погибли, защищая свою страну. В итоге, говорит журналистка, эти семьи оказываются введенными в заблуждение, это нечестно, не только их близкие погибли, но нет и официальных объяснений, и они даже не могут толком говорить об этом, выразить сомнения в официальной версии. Одна из матерей столкнулась с тем, что в ее небольшой деревне люди на нее смотрели странно, она испытывала что-то вроде давления со стороны соседей – не переводить все в политику:

– Важно еще помнить, что это небогатые семьи, что они не являются политически активными, они не хотят протестовать, они просто хотят знать правду о смерти, и чтобы к погибшим солдатам хорошо отнеслись, а не предавали забвению в собственном государстве, которое, по их мнению, отправило их воевать в другую страну на войне, которую Россия даже официально не объявляла.

Люси Кафанов говорит, что, хотя Кремль отрицает участие российских войск в конфликте, было собрано множество свидетельств, ставящих под сомнение официальную версию. Речь идет о событиях августа 2014 года, когда украинские военные вели успешную кампанию против пророссийских сепаратистов. Россия тогда перебросила к украинской границе значительные армейские силы, заявив, что проводит учения. В результате украинские военные были отброшены, а российские солдаты, отправленные на границу на "маневры", стали возвращаться домой мертвыми или ранеными:

– Как были обставлены эти маневры в августе: у солдат забирали мобильные телефоны, чтобы они не могли ничего сказать близким, от них не приходило известий, порой неделями, а потом немало семей получили тела, "груз-200". Официально говорилось, что они погибли во время маневров. Но на телах – осколочные раны, ранения, полученные на поля боя. Трудно представить, что такая продвинутая армия, как российская, теряет десятки, если не сотни солдат во время учений. Другая интересная вещь – официальные извещения о гибели, нам показывали такие. Там говорилось, что солдаты погибли в пункте временной военной дислокации. Российские военные документы очень пространны, если солдат ранен на каких-то учениях, обычно описывается, какой приказ он выполнял, где это происходило. Здесь просто было сказано, убит в пункте временной военной дислокации. Место смерти неизвестно. Это очень подозрительно.

Вспоминая о случаях угроз и нападений на других журналистов, пытавшихся расследовать гибель российских солдат, Люси Кафанов признается, что чувствовала себя неуютно, хотя и не опасалась за свою жизнь:

– Я как гражданка США, как журналист, который работает на международную организацию, надеялась, что для меня не будет такой большой угрозы. Но если бы я была независимой российской журналисткой, я бы, наверное, гораздо больше боялась.

Кафанов говорит, что у нее и ее коллег было ощущение слежки:

– В Москве немножко. В Пскове точно была какая-то машина, которая за нами ехала, но потом как-то пропала. Было несколько случаев, где либо та же самая машина следовала, либо какие-то странные люди подходили. Мы работали с местным продюсером, гражданином России. Я как-то не так сильно замечала, но он это все видел.

Кафанов вспоминает и о псковском депутате Льве Шлосберге, на которого было совершено нападение после того, как он рассказал о погибших псковских десантниках, и о том, как журналистов, пытавшихся сделать репортаж с кладбища, атаковали неизвестные молодые люди. "Мы нервничали", – говорит журналистка. Она сама, при попытке взять интервью в петербургском военном госпитале, немедленно вызвала интерес властей:

– Когда мы поехали в Питер, несколько источников говорили, что в военных госпиталях в Питере была группа солдат, которые были ранены на Украине. Мы решили поехать в одну из этих больниц. Мы хотели просто подойти и спросить, взять интервью. Скажут "нет", так нет. Но когда мы постучали в дверь, очень странные вещи случились. Через окно посмотрел солдат, вышел какой-то доктор, тоже посмотрел через окно и начал звонить по мобильному телефону куда-то, махать рукой, чтобы мы ушли. Никто не вышел даже спросить, кто мы. Там какая-то внутренняя паника была. Мы поняли, что нам никто не будет открывать дверь, и подумали – не получилось, начали уходить. Как только мы начали переходить улицу, чтобы сесть обратно в такси, один молодой человек побежал за нами и начал снимать на свой мобильный телефон наше такси и нас. Это было очень странно, но мы не сильно задумались об этом. Мы поехали на другие съемки – снимали вид города, и провели в машине времени гораздо больше, чем обычно, несколько часов. Когда мы подъезжали к нашей гостинице, водителю позвонили. Так как он вел машину, он включил звонок на громкую связь, а мы снимали и камера была включена. И вдруг мы слышим голос. Это был человек из МВД, который назвал таксиста по имени, объяснил, как мы выглядим, спросил его про женщину и мужчину, которые снимали видео у больницы, спрашивал, о чем мы говорили, что мы хотели, кто мы были, куда он нас вез. И все на этом закончилось. Но после этого мы очень сильно начали нервничать. Мы не знали, прослушивают ли наши телефоны, что это значит, как это будет влиять на наш фильм. Я не скажу, чтобы я очень боялась за свою жизнь. Но я боялась, что если мы будем связываться с какими-то семьями, с нормальными семьями, которые прошли через ужасную трагедию, мы не хотели, чтобы они пострадали. Мы больше всего волновались об этом.

Отвечая на вопрос, почему гибель солдат не вызывает ни широкого отклика в обществе, ни какого-то особого сочувствия семьям погибших, Люси Кафанов говорит, что страна не чувствует потерь:

– Люди бы сопереживали, если бы это обсуждалось более широко, но об этом не очень сообщают. Пока на госканалах не будет этого, вряд ли будет реакция... Что-то происходит, но они просто не хотят задумываться слишком много. Если они слишком задумаются о реальности, это может поставить под угрозу само представление о России как стабильной стране.

Кафанов говорит о коллективном неверии в России в реальность происходящего на Украине, приводит данные опросов, согласно которым лишь четверть людей верит, что российские войска воюют там, а три четверти не считают, что Россия несет ответственность за кровопролитие:

– Гибель солдат или участие российских солдат в конфликте не освещается подконтрольными государству медиа, откуда большинство россиян узнают новости, телевидение рисует киевские власти фашистской хунтой, убивающей русскоговорящих. И есть эти сумасшедшие теории заговора о "пятой колонне", угрожающей России изнутри. Это создает атмосферу страха, из-за которой семьи погибших солдат боятся действовать публично, боятся создать себе проблемы.

Кафанов говорит и о том, как хорошо Кремль считывает общественные настроения и как он при необходимости вносит небольшие изменения в освещение украинских событий:

– В начале говорилось, что российские солдаты или советники не сражаются на Украине. К сентябрю пошли слухи о могилах российских солдат, появились сообщения о российских десантниках, захваченных на украине, и российские медиа не могли это полностью игнорировать. И новый нарратив был: российские солдаты отправляются добровольцами. Это, конечно, абсурд. Отправляясь в отпуск, российские солдаты заполняют рапорт командованию, где сообщают, где собираются быть. Чтобы покинуть страну, нужно получить разрешения министерства обороны и ФСБ. И российские законы не различают, отправился ли человек воевать за рубеж из убеждений или за деньги, в любом случае он с точки зрения закона – наемник, и это наказывается тюрьмой. Но в один день три государственных канал показалли похороны "российского добровольца", убитого на Украине, солдата, который, согласно репортажам, не сообщил командованию, куда он отправился, но что он сделал это из патриотического долга. В этом был смысл этих репортажей. Каждый раз, когда власти сталкиваются с подобными свидетельствами, они вносят небольшие поправки, которые невероятно затеняют правду, и людям трудно понять, что происходит.