Продолжение серии, начало читайте здесь.
В 1961 году в журнале "Октябрь" была опубликована повесть Эммануила Казакевича "Синяя тетрадь". Она произвела сенсацию: оказывается, в шалаше в Разливе Ленин скрывался от ареста не один, а с Григорием Зиновьевым. Зиновьев много лет значился врагом народа, шпионом и убийцей, а у Казакевича Ильич называет его товарищем, он смеет спорить с вождем!
Рукопись претерпела множество цензурных исправлений, готовилась к печати более двух лет и все-таки была запрещена. Отчаявшийся автор послал телеграмму Хрущеву. По распоряжению Хрущева "Синюю тетрадь" напечатали – ничтожным по тем временам тиражом пять тысяч экземпляров. Об отдельном издании нечего было и думать.
Но в 1963 году кинорежиссер Лев Кулиджанов добился разрешения на экранизацию повести. В роли мальчика Коли Емельянова, родители которого приютили большевистских вождей, снялся Виталий Чуркин, нынешний постоянный представитель России в ООН.
Среди прочих героев в "Синей тетради" выведен Александр Шотман – старый большевик-подпольщик, член партии с 1899 года. "Шотман, в золотом пенсне и черной шляпе, с тросточкой в руках – ни дать ни взять прогуливающийся дачник" – так описывает его Казакевич. В картине Шотмана сыграл Николай Граббе. В роли Ленина – Михаил Кузнецов, Зиновьева – Марк Никельберг.
Фильм "Синяя тетрадь" вышел в очень ограниченный прокат в 1964 году и сразу после смещения Хрущева в октябре того же года был снят с экрана.
Портрет А. В. Шотмана на обложке журнала «Радио всем». 1925 год, № 1.
Именно Александр Шотман возглавил в ноябре 1924 года советское радиовещание. На смену военному коммунизму в те годы пришла новая экономическая политика – НЭП. Государство отказывалось от монополии на производство и торговлю. В стране появились рынок и частное предпринимательство. Поэтому и новая организация стала называться "Акционерное общество "Радиопередача". Его пайщиками были Наркомат почт и телеграфа, Всероссийский электротехнический трест заводов слабого тока и Российское телеграфное агентство (РОСТА). Устав общества утвердил Совет Труда и Обороны СССР.
АО просуществовало четыре года, а Шотман возглавлял его и того меньше – два года. Затем по заданию партии он прослужил на различных руководящих постах до тех пор, пока его не расстреляли 30 октября 1937 года, на вторые сутки после ареста, по обвинению в участии в троцкистской организации. Его преемником стал Гузанов, инициалы которого не сохранились даже в архиве Гостелерадио СССР. Но при этом Гузанове сумасшедшими темпами развернулась радиофикация страны и бурное строительство передающих и принимающих радиостанций и трансляторов.
Газеты 1926 года пестрят заголовками: "Мачта радиовещательной поднята – нужно спешить обзавестись "радиоушами". "Газеты и концерты по радио", "Широковещательная готова", "Устанавливаются мощные громкоговорители", "4144 радиолюбителя".
Если верить газете "Правда", в 1927 году число радиослушателей в стране составляло уже более двух миллионов человек.
С самых первых шагов радиовещание стало предметом строгого контроля партии и цензуры. Постановлением ЦК РКП(б) при Отделе агитации и пропаганды была учреждена Радиокомиссия, на которую было возложено "единое руководство делом радиоагитации". 3 декабря 1925 года Радиокомиссия приняла решение о "немедленном контроле радиовещания" со стороны Главлита и Политконтроля ГПУ.
Главлит – Главное управление по делам литературы и издательств – был всеобъемлющим цензурным ведомством с самыми широкими полномочиями. Возглавил его Павел Лебедев-Полянский, член партии большевиков с 1902 года. В ноябре 1926 года Наркомпрос в очередной раз подчеркивал, что необходимо проявлять особую бдительность "по отношению к номерам, передаваемым по радио, имея в виду то, что может быть допущено к исполнению в других местах, должно быть запрещено к передаче по радио". Наконец, постановление ЦК ВКП(б) "О руководстве радиовещанием" от 10 января 1927 года гласило:
Предложить всем парткомитетам, на территории которых имеются радиотелефонные станции, взять под непосредственное свое руководство работу этих станций, максимально используя их в агитационных и просветительных целях".
Постановлением вводились "обязательный и предварительный просмотр планов и программ всех радиопередач", а также "охрана микрофонов с тем, чтобы всякая передача по радио происходила только с ведома и согласия ответственного руководителя".
Особой заботой цензуры был музыкальный репертуар. Им ведал Главрепертком – Главный репертуарный комитет, позднее – Главный комитет по контролю за зрелищами и репертуаром. В 1924 году в составе Главреперткома была учреждена Коллегия по контролю граммофонного репертуара, которая составляла и публиковала списки грампластинок, подлежащих изъятию из продажи. Запрещались и изымались пластинки "монархического, патриотического, империалистического содержания", порнографические, оскорбляющие достоинство женщин, "с пренебрежительным отношением к мужику". Циркуляром Главреперткома был запрещен фокстрот как танец, представляющий из себя "салонную имитацию полового акта и всякого рода физиологических извращений".
В данном случае Главрепертком прислушался к мнению печати. В 1920-е годы она развернула беспощадную борьбу с фокстротом и другими американскими танцами. "Новый вид порнографии. Танец фокстрот" – так называлась передовая статья, опубликованная в петроградском журнале "Жизнь искусства" в 1923 году. Автор называл фокстрот "болезнью века" и "сексуальной патологией" и требовал от реперткома "принять меры" к "прекращению этой замаскированной порнографии".
Вот еще один документ – об оперетте.
Москва, 1 февраля 1925 года
Секретно
Циркулярно
Всем Гублитам и Облитам
Копии – Главреперткомам при Главлитах НКП ССР
За последнее время с мест поступают запросы о тех или других оперетках, а также просьбы о снабжении мест целыми списками разрешенных и запрещенных оперетт. ГРК считает нужным дать по этому поводу следующее разъяснение.
Старая оперетта, как наиболее яркое вырождение буржуазного театра, является у нас только терпимым жанром, – и чем скорее она исчезнет в РСФСР, тем лучше. Не случайно поэтому и то, что массовый постоянный зритель опереточных спектаклей принадлежит к тем общественным прослойкам, которые разумеются под кличкой "накипь НЭПа".
Как правило, все оперетки пошлы и глупы, а по содержанию глубоко чужды нашему сознанию. Но поскольку в них нет явного политически-контрреволюционного момента и поскольку новой советской оперетты еще нет, запрещению они не подлежат.
Далее в циркулярном письме говорится, что "особенно пристально необходимо следить, чтобы в спектаклях не было уклонов в порнографию или контрреволюцию", а так называемая "отсебятина", которой особенно отличались артисты оперетты, должна быть предварительно процензурована.
В 1928 году акционерному обществу "Радиопередача" пришел конец. Радиовещание было передано в ведение Наркомата почт и телеграфа. А вскоре кончился и НЭП.
Что представляли собой радиопрограммы 20-х годов?
Прежде всего, это была ежедневная "Радиогазета РОСТА". В первом выпуске приняли участие нарком иностранных дел Георгий Чичерин, нарком просвещения Анатолий Луначарский и писатель Валентин Катаев.
Валентин Катаев был к тому времени уже не только газетным репортером. В 1924 году опубликовал свои первые романы "Повелитель железа" и "Остров Эрендорф" – утопические произведения о мировой революции. Первый из этих опусов, жанр которого сам автор определил как "Авантюрный роман с прологом и эпилогом", предварялся тотчас после подзаголовка (тогда еще этот прием не вошел в широкий обиход советских писателей) цитатой из вождя мировой революции:
Фразы о мире – смешная, глупенькая утопия, пока не экспроприирован клан капиталистов.
В 1925 году издание разделилось на рабочую и крестьянскую радиогазету. Затем появились и другие специализированные выпуски: "Комсомольская правда по радио", "Радиопионер", "Врачебно-физкультурная радиогазета", "Призывник", "Кустарь и артель". Программы составлялись главным образом из газетных текстов, не учитывающих специфики радио. Чтобы удержать внимание слушателей, пользовались приемами, о которых сама редакция писала так:
Для усиления живости радиогазеты мы допускаем в газете музыкальные номера, частушки с пением и балалайкой и прочее.
Наконец, не менее важна передача радиогазеты. Самый лучший номер может быть испорчен вследствие плохой декламации.
Нашу радиогазету передают декламаторы-актеры.
Один из них "ведет" газету. Он является чем-то вроде конферансье, которые выступают во время концертов, литературно-музыкальных вечеров на "эстрадах".
На этот "конферанс", на его текст и передачу редакция радиогазеты обращает очень большое внимание. Конферансье поясняет наименее понятное, оживляет газеты, подымает внимание слушателя, после "скучного" места пускает остроту и т. д. Наконец, конферансье является объединяющим началом в радиогазете, он дает "лицо" радиогазете.
Пародию на радиогазету можно найти в повести Булгакова "Роковые яйца":
Под заголовком "Мировая загадка" начиналась статья словами:
"Садитесь, – приветливо сказал нам маститый ученый Персиков..."
Под статьей красовалась подпись "Альфред Бронский (Алонзо)".
Зеленоватый свет взлетел над крышей университета, на небе выскочили огненные слова "Говорящая газета", и тотчас толпа запрудила Моховую.
"Садитесь!!! – завыл вдруг в рупоре на крыше неприятнейший тонкий
голос, совершенно похожий на голос увеличенного в тысячу раз Альфреда Бронского, – приветливо сказал нам маститый ученый Персиков! – Я давно хотел познакомить московский пролетариат с результатами моего открытия..."
Журнал "Радиослушатель" справедливо считал, что радио – это новый вид коммуникации:
Радиогазета – это не только "газета без бумаги и расстояния", – это вообще газета новых форм. Рожденная от брака эфира с эстрадой, она от отца приобрела молниеносную быстроту пробега, а от матери – театральность, диалог.
С целью усиления этой театральности председатель Общества друзей радио, заместитель наркома почт и телеграфов РСФСР Артемий Любович предлагал "перенести микрофон из студии в аудитории театров, концертов, лекций, собраний, съездов и т.д.". Он считал, что организаторы и участники этих концертов и собраний будут более ответственно относиться к своей задаче, зная, что их слушает многочисленная радиоаудитория. Любович при этом ссылался на пример загнивающего Запада:
За границей, частично в Англии – ежедневные трансляции из ресторанов. Несмотря на поражающее однообразие, надоедливое убожество всех этих фокстротов, передачи все же дают слушателю своеобразное представление о соответствующей обстановке, откуда производятся трансляции. Так же и передача боя часов Вестминстерского аббатства переносит нас на ночную лондонскую площадь...
В 1925 году "Радиопередача" построила в Москве центральный трансляционный узел, соединявший кабельной линией Большой Академический и Экспериментальный театры, Консерваторию, большую аудиторию Политехнического музея со станциями имени Коминтерна и Попова. А в Ленинграде постоянный кабель связал радиостанцию с бывшим Мариинским и Михайловским театрами, Консерваторией и Смольным.
Двумя годами спустя ЦИК и Совнарком СССР вынесли специальное постановление о праве трансляционных центров устанавливать микрофоны в любом театральном помещении:
Имеющим право на радиовещание учреждениям и организациям, перечисленным в особом списке, предоставляется передавать по радиотелефону исполняемые в театрах, концертных залах, аудиториях и других публичных местах произведения музыкальные, драматические, музыкально-драматические, лекции, доклады и т. п. без особого за это вознаграждения как в пользу авторов и исполнителей, так и в пользу театров, антрепренеров.
Актер Игорь Ильинский обозвал этот документ "Декретом о свободе разбоя". Газета "Новости радио" в 1926 году сообщала, что певица Антонина Нежданова, узнав о том, что ее концерт в Харькове будет транслироваться по радио, отказалась петь без дополнительного вознаграждения.