Тамара Ляленкова: Сегодня в московской студии – финалисты 16-го конкурса исследовательских работ старшеклассников и студентов "Человек в истории. Россия – ХХ век" общества "Мемориал" ученица 11-го класса лицея города Урюпинска Анна Антонова; ученица 11-го класса школы №65 города Рязани Маргарита-Агнесса Дмитриева; ученик 10-го класса школы села Елбань Новосибирской области Борис Тимофеев и ученица 10-го класса Шибертуйской школы (Бурятия) Бальжит Будаева.
Мы будем сегодня говорить о героях и событиях, описанных в работах, которые имеют конкретную региональную привязку. И меня в очередной раз поразило, насколько удивительные истории ребятам удалось найти, притом что живых свидетелей уже не так много, а какие-то архивные документы сохраняются не в полном объеме, и они не всегда объективны. Сегодня речь пойдет о партизанском движении в годы Гражданской войны на территории Маслянинского района Новосибирской области, рязанского католического священника, истории одной семьи из Бурятии и о блокноте, на страницах которого были записаны песни узников фашистских лагерей. Блокнот, как пишет Анна Антонова, принес в Урюпинский лицей кто-то из ребят или местных жителей…
Анна Антонова: Блокнот принес мой одноклассник Дмитрий Кудрявцев, блокнот был написан его дальним родственником Поповым Степаном Ивановичем после концлагеря, вместе с девушкой, которую он там полюбил.
Тамара Ляленкова: Я знаю уже не один такой блокнот, найденный на поле боя или где-то еще, как правило, немецкие. Вы уже расшифровали что-то из этого блокнота?
Анна Антонова: Основная моя работа в этом и заключалась, чтобы расшифровать блокнот. В нем записаны песни, не только которые любили Степан и Надежда, но и переделенные песни, собственные, уникальные, которых больше нигде не найти. Блокнот раньше принадлежал немецкому слесарю, и там еще есть записи о выполненных им заказах. Он был написан рукописным шрифтом, очень редким в Германии, его даже нынешнее поколение немцев не знает. Степан с Надеждой были в городе Ветштоке в концентрационном лагере, это 60 километров от Берлина, и они, скорее всего, блокнот нашли и стали в него записывать свои песни.
Мой герой – Попов Степан Иванович, он родился в 1918 году, у него только начальное образование, потом он получил профессию тракториста-комбайнера. И в октябре 1941 год он был мобилизован Урюпинским РВК. В 1942 году, во время харьковской наступательной операции, он попал в плен. Степан записывал в блокнот в основном народные песни, так как происходил из деревни. А песни, записанные его любимой, Надеждой, были больше шансонного типа, что говорит о том, что она была из большого населенного пункта, возможно, из города.
Тамара Ляленкова: Вы восстанавливали и авторство, какие песни записаны чьей рукой. Это имело для вас значение, как для человека, ведущего исследовательскую работу, - личность того, кто это сделал?
Анна Антонова: Да, конечно, это играет огромную роль в историческом прошлом. Мы узнали, что девушку звали Надежда, по ее подписям. Она подписывали свои песни достаточно нежно по отношению к Степану, и в этих песнях как раз прослеживается любовная линия.
Тамара Ляленкова: В записях проявляется и страх, что произойдет, когда они вернутся домой, все-таки после немецкого плена. И скорее всего, на мотив "Синенького платочка", очень популярная была в те времена мелодия, девушка Надя пишет такие строки:
"Ласковой нежной улыбкой
Ты повстречала меня.
В черном жакете, в синем берете,
"Ост" на груди у тебя".
Имеется в виду, что она была не военнопленной, а она работала на немцев.
Анна Антонова: Да, в том время с восточной Украины гнали остарбайтеров в Германию для работ.
Тамара Ляленкова: И заканчивается примерно так же:
"Может быть, встретимся снова,
Время у нас впереди.
В черном жакете, в синем берете
И без "оста" впереди".
И ответ, на мелодию "Спят курганы темные", - позор девушке, гуляющей с немцем. Очень наглядная демонстрация того, как люди переделывали песни и переживали другие эмоции, нежели изначально были в песни заложены.
Анна Антонова: Когда мужчины уходили на фронт, вся работа ложилась на плечи девушек. И когда немцы приходили, они устраивали разбой, девушки подвергались насилию. Я думаю, обвинять девушек всегда нельзя, потому что они были заложницами ситуации.
Тамара Ляленкова: И вот песня о том же:
"Лейтенанты-летчики, соколы отважные,
Сколько раз о верности родине клялись.
Но в пору тяжелую клятву позабыли вы
И в первых же сражениях немцы взяли нас".
Немножко не в рифту, но зато по сути, наверное, изложено верно. А вы что-то открыли для себя неожиданное в этих песнях?
Анна Антонова: Песни в начале блокнота несли боль, переживания и страх, что они могут не вернуться из плена. Также там прослеживаются песни, когда положение пленных остарбайтеров было очень тяжелым, у них не было питания, они умирали от голода. После прослеживается уже линия любовная, надежда вернуться домой, и они уже, с другой стороны, боятся возвращения домой, потому что не знают, как их встретят – бывшего военнопленного и девушка, работавшую на фашистскую Германию.
Тамара Ляленкова: А как вы работали с источниками? Военный фольклор, мне кажется, в недостаточном массиве опубликован. Как вы искали информацию?
Анна Антонова: Я находила все это в интернете. В библиотеках в основном нет материала, потому что в те годы не было практически песенников.
Тамара Ляленкова: У вас был материал, близкий к фольклору…
Анна Антонова: Я человек близкий к искусству, я окончила музыкальную школу, и для меня эта тема была особенно интересной. Именно поэтому я и начала ею заниматься. Когда я увидела этот блокнот, уникальный, он меня очень сильно заинтересовал. Не было известно, кто его писал, кроме имени и даты рождения Степана Ивановича Попова, и это стало для меня большим стимулом, чтобы узнать всю историю.
Тамара Ляленкова: А вас некоторая наивность содержания не удивила? Вы тоже человек молодой и могли предположить, что люди тогда могли как-то иначе себя проявлять, тем более в таких сложных, трагических ситуациях.
Анна Антонова: Нет, я не считаю этот песенник наивным. Он выражение личности человека, и Степан Иванович Попов выражал свою личность в таких песнях.
Тамара Ляленкова: Бальжит, у вас история семьи, такая двухчастная история – рассказ об одном прадеде и о другом, участнике Великой Отечественной войны. Вы его знали, помнили или, может быть, родители рассказывали? Откуда ваши сведения?
Бальжит Будаева: О моем прадеде мне рассказывал мой дедушка, сама я его не застала, он умер от старости, меня еще тогда не было. Источниками были моя бабушка и мой дедушка. Призвали его в 1942 году, воевал он на Волховском фронте, составе 365-го отделения 146-ой дивизии. Сохранились фотографии, кое-какие документы, медали, конечно, и все. Письма не сохранились. После войны он вернулся, работал в комендатуре, потом заведовал колхозом у нас в Бичурском районе.
Тамара Ляленкова: А трудно было даже про своего родственника что-то понять? Вы разговаривали с родственниками, ходили в архив какой-то, как это происходило?
Бальжит Будаева: У нас есть школьный музей, там сохранились фотографии ушедших на фронт людей, и там остались еще какие-то документы. Из Шибертуя ушло 152 человека, один из них – мой прадед.
Тамара Ляленкова: А второй прадед – более давняя история, он был кулак, подвергшийся репрессиям. Вы до того, как занялись этим, знали, как это происходило, кто-то из родственников вам это рассказывал?
Бальжит Будаева: Нет, мне никто не рассказывал. Вообще, это случайно произошло, в семейном кругу вспоминали, и проскользнуло, что он – кулак, а мне стало интересно. Бурятский государственный архив – оттуда я получила информацию. Еще моя бабушка, то есть дочь моего прадеда, что-то рассказывала мне, и ее сестра старшая, которая уже была в осознанном возрасте, когда его раскулачили.
Тамара Ляленкова: Да, вот у вас выписка из архива: "Государственный архив республики Бурятия сообщает, что в находящихся на хранении документах в Бичурской избирательной комиссии имеется личное дело Раднаева Данзана, гражданина Подангумского самона…"
Бальжит Будаева: Самон – это как район сейчас.
Тамара Ляленкова: "…Мохаршибирского аймака БМССР, уроженца улуса Амгалантуй. Постановлением общего собрания колхозников сельхозартели "Новый путь" он исключен из сельхозартели как кулак и участник японо-семеновского отряда в 1920 году". А вы что-то про семеновский отряд узнавали подробнее?
Бальжит Будаева: Нет, я только узнавала о своем дедушке, узко.
Тамара Ляленкова: Он был осужден на пять лет лишения свободы…
Бальжит Будаева: Да, он был сослан в Нерчинск, в Читинской области. Когда у них конфисковали все имущество, они с маленькими детьми жили в городе Улан-Удэ в каком-то бараке, где было очень много народу, а потом их сослали в Нерчинск.
Тамара Ляленкова: Борис, представьте вашу работу. Там три части, вы, наверное, одну часть писали. "Партизанская борьба в годы Гражданской войны на территории Маслянинского района…" У вас клуб там какой-то, я так понимаю…
Борис Тимофеев: Да, у нас клуб краеведения "Малая родина", и мы там разбираем подобные вопросы. Но такой крупный, масштабный вопрос возник недавно. Оказалось, что нет конкретной истории во время Гражданской войны по нашей местности, абсолютно никакой профессиональной. Мы постарались создать что-то подобное. Сначала пытались узнать, есть ли вообще какая-то информация. Может быть, вообще не осталось материалов. Но архивы оказались полны этими источниками – воспоминания самих участников, письма уездных комиссий по борьбе с дезертирством и тому подобное. Все это дало толчок нам, чтобы сделать такое исследование.
Тамара Ляленкова: А вас легко пустили в архивы?
Борис Тимофеев: Да, в архив не каждого пустят, там все серьезно, но наш руководитель смогла договориться, чтобы нас пускали. Нам разрешались фотографировать архивы, и мы с ними потом работали уже дома. Мы живем в селе, а Маслянино – это районный центр, архив там расположен, 30 с чем-то километров от нас.
Тамара Ляленкова: Вот "Куда податься, чтобы живым остаться" – это ваша часть работы?
Борис Тимофеев: Да, это моя часть.
Тамара Ляленкова: А две другие – "Партизанское прошлое в лицах" и "От красного героизма к дезертирству и сопротивлению". В работе отчетливо видно осмысление происходящего. Есть выводы, заключения, основанные на историческом материале. Как это происходило с вами?
Борис Тимофеев: Иногда просто некоторые факты ошарашивали, потому что проявление такой жестокости с обеих сторон встречалось, что просто было непонятно, как можно такое было скрывать от народа, почему этого не знает у нас никто, даже учителя об этом не знают! Вот в первой главе мы рассказываем о побудительных мотивах вступления крестьян в ряды красных партизан. Началось это с 1918 года, там уже насчитывалось до 400 человек. В Сибири в то время была колчаковщина. Крестьяне были недовольны тем, что Колчак и его правительство вернуло поборы с крестьян и даже их увеличило, были также призывы в регулярную белую армию. Немалую роль сыграла и агитация большевиков. Во второй главе – "Партизанское прошлое в лицах" – мы рассказываем о глубине гражданского раскола через личные воспоминания участников и свидетелей событий. Третья глава – "О сопротивлении дезертирству и контрреволюционным выступлениям", в ней мы рассказываем, подтверждая документами, о сотнях дезертиров по Маслянинскому району в конце 1919-го – начале 1920-го годов. И весной 1920 года частым явлением еще стали контрреволюционные выступления под командованием Рогова, Новоселова и Сизикова. Это такие анархисты были.
Тамара Ляленкова: Вот во введении замечательно написано, что тему Гражданской войны как героическую страницу нашей истории рассматривают исключительно в красном цвете, а вам приходилось что-то фильтровать, подстраивать оптику, когда вы работали с материалами.
Борис Тимофеев: Да. Любая работа с источниками, особенно личные воспоминания, это субъективная информация. И в основном личные воспоминания записывались к юбилеям Октябрьской революции, и понятно, что это героический пафос, прославление партизан и тому подобное. Чтобы иметь правильную картину, нужно было очень много источников проверить, чтобы определить, где более-менее можно проследить истину. На наших круглых столах мы полемизировали, много спорили по поводу тех или иных событий. Вообще, идеология сталинизма не позволяла отрицательных оценок событий, поэтому можно было сразу понять, что информация субъективная.
Тамара Ляленкова: У вас там были еще замечательные документы уездной комиссии по борьбе с дезертирством, записки, запросы, наверное, и доносы вам попадались…
Борис Тимофеев: Да, и очень много!
Тамара Ляленкова: Когда односельчане писали на своих соседей в надежде, наверное, что-то получить.
Борис Тимофеев: Да. И не только писали. Самые боязливые, как описывалось в воспоминаниях других людей, указывали партизанам на дома, где, возможно, были белые, партизаны заходили в эти дома и убивали всех, кто там был. И точно так же эти люди показывали дома, где были партизаны, и белые шли туда и убивали там всех людей. Это очень прискорбный факт.
Тамара Ляленкова: Вы пишете еще, что была такая политика – людям отдавали то имущество, ту еду, которую конфисковывали у соседей.
Борис Тимофеев: Да, была такая политика: обещали, что за выявление "врагов народа" тем, кто помогал партизанам… Вообще, определение "враг народа" появилось для тех, кто был неугоден белой колчаковской армии. А красные агитационные бригады обещали: если мы свергнем белых, очистим наши земли, вы получите их обратно, сможете спокойно пахать, сеять, растить детей. Белая армия ничего не предлагала в основном, она установила на этой земле диктатуру, так что понятно, почему крестьяне были против белых и в основном вливались в красные партизанские отряды.
Тамара Ляленкова: И еще у вас написано, что в партизаны шли, потому что надеялись потом вернуться, остаться дома, а белой армии ты становишься, условно говоря, военнослужащим, и ты дальше начинаешь отстаивать эти идеалы.
Борис Тимофеев: Да, для партизан война была локальной, именно в их местности. Как только приходила красная армия и прогоняла белую армию, все, они хотели оставаться на своей земле. Но они обязаны были идти уже с красной армией, как граждане социалистического государства, даже гнать белых. Но они этого не хотели, поэтому было очень много дезертирства. Примеров этого очень много!
Тамара Ляленкова: "Без лошади не выжить. Прятать бесполезно – найдут, накажут, хоть те, хоть эти. Вот и придумал – натер ей спину наждаком. Шерсть опала, пугала красная кровоточащая рана. Седло не одеть, боятся заразы – не возьмут. И правда, с красными повезло, брать больную скотину не стали. А беляки позарились", - вспоминает житель, который, я так понимаю, тогда еще мальчиком был.
Борис Тимофеев: Да, это воспоминания Григория Филимоновича Замараева, он жил в нашей деревне. И в 2001 году были записаны эти его воспоминания на аудио, они хранились в нашем музее. Ему на тот момент уже было 92 года, но он был очень умным человеком, трезво оценивал все, что происходило с ним в детстве, это даже удивляло.
Тамара Ляленкова: А какие лично для вас были открытия в вашей работе, что вас удивило или потрясло?
Борис Тимофеев: В основном меня удивила, чего я не ожидал та жестокость. Там пытки описаны – особым способом резать половые органы мужчин, что причиняло неимоверные боли. Там высказывалось мнение, что такое способ знаком был только китайским палачам. И очень удивляло, как это оказалось вообще в народе, у красных партизан, как они это узнали и зачем применяли. Это была уже не идеологическая борьба, а какая-то схватка животных что ли, и для меня это было очень удивительно. Учебники описывают эту борьбу, что красные – освободители, белые – партизаны и так далее, а тут – эта жестокость, свирепость даже, можно сказать.
Тамара Ляленкова: Вы же живете практически в тех же местах, и наверняка там живут потомки людей, о которых мы сейчас разговариваем. У вас есть внутреннее ощущение, что это та же земля и практически те же люди, на самом деле?
Борис Тимофеев: Да, есть такое ощущение. И было интересно проследить хронологию событий и еще локализацию событий. Ты ярко представляешь, где были люди, что было с ними дальше, где была битва, куда отправились стороны после этой битвы, и ты понимаешь, что ты по этой земле ходишь, ты здесь был, но никто не описывал это раньше. Если бы не было столь жесткого сопротивления, то можно было бы даже гордиться собой, что мы можем так хорошо описывать события, что осталась память в наших архивах, у наших свидетелей.
Тамара Ляленкова: Мне показался интересным еще вывод работы. Вы посмотрели фамилии тех, кто занимает ключевые посты в администрации, как продолжение активных людей из тех времен. Это чья идея была – таким образом проследить, условно говоря, вертикаль власти?
Борис Тимофеев: Это возникло в ходе дискуссии. Просто в воспоминаниях мы брали только Гражданскую войну, но воспоминания длились дальше, до 1935-го, 1941 года, и мы могли проследить, что с людьми было дальше. В основном все эти люди, что проявляли себя в партизанской борьбе, в дальнейшем могли стать главой деревенского комитета, например, посты занимали высокие в деревне, и для них это был большой прорыв в их жизни обычных крестьян. Получается, что они этой жестокостью и пролитой кровью заработали себе на старость. Мы, конечно, на этот вопрос не смогли точно ответить, по этому поводу у нас много дискуссий было, но это один из важных вопросов в нашей работе, который достоин внимания.
Тамара Ляленкова: Это вопрос наград и преимуществ, которые получают люди, которые победили. А у вас есть в работе даже специальные фотографии с орденами. Это Великая Отечественная война?
Бальжит Будаева: Да, Великая Отечественная.
Тамара Ляленкова: А для вас важно, что эти медали хранятся в семье, что это вклад вашего деда в победу?
Бальжит Будаева: Конечно!
Тамара Ляленкова: Агнесса, расскажите о вашем герое. Он немножко другой, и вы проследили его судьба с 19-го века…
Маргарита-Агнесса Дмитриева: Мой герой – отец Антоний Николаевич Дземешкевич родился в 1891 году в Белоруссии. Он жил в очень любящей и большой семье, где была доброжелательная, теплая атмосфера, но семья была небогатая, и ему приходилось много работать. Вскоре он поступил в духовную католическую семинарию в Петербурге, и в 1918 году, в разгар революции, он не изменил своему желанию стать священником. Когда он еще был маленьким, его ударила лошадь, и он был непригоден к работе на домашнем хозяйстве, и отец отдал его в школу. В школе, в ремесленном училище он был освобожден от платы за обучение, так как очень хорошо успевал по всем наукам, и ему хорошо давалось ремесло. Это все еще в дореволюционное время было. И когда пришли нелегкие 20-е годы, он зарабатывал на жизнь тем, что изготавливал из гипса фигурки, прихожанки его храма продавали их, а вырученные деньги шли бедным.
Он закончил семинарию, и его отправили служить сначала в Брянск, потом в Орел, в Ярославль, он был во многих городах. Но в 1927 году он приехал в Рязань, и год он там был настоятелем. Затем его перевели в Нижний Новгород в 1929 году, он стал настоятелем там. С 1929 года к нему неоднократно приходили с обысками, его подозревали в польском шпионаже, за ним велось наблюдение. В 1937 году он был арестован, его забрали из дома в Нижнем Новгороде, он был сослан на Соловки, и 3 ноября 1937 он был расстрелян в урочище Синдармох в Карелии. И надо отметить, то несмотря на все эти сложные годы, на гонения на духовенство, на людей, которые открыто ходили в храме и исповедовали свою веру, он все равно находил в себе силы поддерживать людей, помогать им не только духовно, но даже и финансово, он никогда не опускал руки и не шел на согласие с властями, которые предлагали ему отречься от своей веры. На сотрудничество с властями он никогда не шел.
Тамара Ляленкова: Вам была эта история интересна как история, связанная с религией?
Маргарита-Агнесса Дмитриева: Я начала свою работу над этой темой, когда стала интересоваться историей своего прихода. Мне стали попадаться имена священников, которые у нас служили, и я старалась узнать что-то о каждом человеке, но, к сожалению, о них очень мало информации, чаще всего только даты рождения и смерти, и смерть чаще всего насильственная, священники были репрессированы. А об отце Антонии мне удалось узнать гораздо больше, и это получилась такая работа. И с каждым днем мне было интереснее и интереснее о нем узнавать. И я рада тому, что подобралось много материала.
Тамара Ляленкова: Да, и материал очень интересный! И вот интересный список, кого священник, правда, уже другой, крестил: Адальфину, дочь помещика Виленской губернии, а также Константина, сына коллежского асессора; в мае крестил Аполонию, дочь мастера зеркального завода, французского подданного Аба; люксембургского поданного, машиниста этого же завода; а июне был крещен Густав Август, сын прусского поданного, ну, и так далее. Сразу возникает такая интересная картинка, все эти люди жили в России…
Маргарита-Агнесса Дмитриева: Да, они жили в моем городе, в Рязани. В основном это были ссыльные немцы или ссыльные поляки, которых за участие в польских или немецких национальных восстаниях, в Первой мировой войне везли в Сибирь или в Поволжье, но им каким-то образом удавалось в Рязани осесть. И так как они в большинстве случаев были хорошими специалистами – архитекторами, инженерами, врачами, то им через какое-то время удавалось найти себя здесь, начать карьеру заново.
Тамара Ляленкова: Агнесса, а вы свои корни не посмотрели?
Маргарита-Агнесса Дмитриева: Да, я знаю свои корни. У меня русско-венгерская семья, в семье нет репрессированных, к счастью, но мои прадедушки тоже участвовали в Великой Отечественной войне.
Тамара Ляленкова: Вы все пытались объективно посмотреть на события, но возможно ли объективную оптику сохранить, когда ты читаешь такие страшные вещи? Во всех ваших работах есть много трагических и драматических происшествий…
Маргарита-Агнесса Дмитриева: Я думаю, что да. Когда мы пишем свои работы, когда узнаем о трагических судьбах, конечно, мы проникаемся к кому-то эмпатией, кому-то сочувствуем, а кого-то, возможно, даже ненавидим или презираем. Вместе с тем, необходимо трезво оценивать историю и сохранять независимый взгляд на нее. История – цельная наука, мы не можем отбросить что-то хорошее или плохое, а должны принимать ее любой.
Тамара Ляленкова: То есть мы можем оправдать все, что происходило, говорить, что это такое течение истории…
Маргарита-Агнесса Дмитриева: Нет, мы не можем оправдать их с точки зрения моральной, нравственной. Мы просто должны понимать, что это было, а наше отношение к этому может быть разным. Это было, и отрицать это глупо. То есть мы не можем сказать, что репрессий не было, что войны не было. Мы не можем сделать нашу историю только хорошей, вычеркнуть из нее все плохие страницы. Мы можем на ней учиться, формировать свое мнение, и мы должны знать об этом, чтобы в будущем не повторять таких ошибок. Как говорил Ключевский, история ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков.
Анна Антонова: Я согласна с мнением Агнессы. Действительно, мы должны смотреть на мир прямо объективно, и если мы этого не будем делать, мы будем совершать ошибки прошлого, они будут повторяться, а нам бы этого не хотелось.
Тамара Ляленкова: Вы делали свои выводы и свои мысли публиковали в этих работах. Это было необходимо лично вам или это методика, которую использовали преподаватели, которые с вами работали, то есть они вам говорили, что имеет смысл высказать свое мнение?
Анна Антонова: Я считаю, что это необходимо всем, не только нам или преподавателям. Это должно быть в нашей истории.
Маргарита-Агнесса Дмитриева: Моя научная руководительница, естественно, учила меня, как пишутся исследовательские работы, какие там должны быть основные части, но она всегда говорила мне, что в заключении я должна выразить свои мысли, сделать свои личные выводы.
Борис Тимофеев: Насчет объективности, я считаю, что абсолютная объективность, то есть абсолютная истина, человеку недостижима. Человек чувствует, у него есть эмоции, он не может дать объективность. Объективность для людей – это приблизительная истина, которую можно сформировать только мнением большого количества людей. Наши работы тоже субъективны, и их объективность зависит только от нашего стремления показать то или иное, как мы смотрим на события. А уже от оценки других зависит, насколько объективна будет наша работа.
Тамара Ляленкова: А почему вы этим вообще занимаетесь? Может быть, кто-то из вас хочет стать историком? Или это внутренняя потребность, или времяпрепровождение?
Бальжит Будаева: О своей семье, я считаю, нужно знать, об истории своей семьи, поэтому мне это было интересно, и я решила этим заниматься.
Тамара Ляленкова: А кроме вас в школе кто-то подобные работы делает?
Бальжит Будаева: Да, у нас многие в школе занимаются научно-исследовательской работой. У нас множество победителей и призеров республиканских конференций.
Тамара Ляленкова: У вас хороший учитель истории, я так полагаю.
Бальжит Будаева: У нас вообще хорошие учителя!
Тамара Ляленкова: Вы думаете связать свою судьбу дальше с этим направлением?
Бальжит Будаева: Нет.
Маргарита-Агнесса Дмитриева: Я своей работой преследовала несколько целей. Во-первых, мне, как будущему историку, хотелось увековечить память об этом человеке, расширить, углубить информацию, знания о нашем приходе. С другой стороны, это была внутренняя потребность, потому что мне просто было интересно узнать об этом человеке, узнать его судьбу, показать, что в нашем городе были такие люди, с которых можно брать пример. Я считаю, что это очень важно, потому что в современном мире часто происходит подмена героев, подмена образов, и молодое поколение часто берет пример не с тех, с кого надо. Я думаю, нужно искать истинные идеалы.
Тамара Ляленкова: И у вас есть идеалы?
Маргарита-Агнесса Дмитриева: На данный момент для меня идеал – путь этого священника. Его путь учит нас тому, что нужно всегда отстаивать свои взгляды, не обязательно религиозные, а любые, не нужно бояться их отстаивать, нужно помогать людям по мере сил. Нужно получать знания, занимать самообразованием, учиться. Соловки – это очень тяжелая период в его жизни, вообще репрессии – тяжелое время, и о нем тоже нужно говорить. Нужно показывать, просвещать молодых людей, чтобы у них формировалось какое-то отношение к этому, чтобы знали, что это не должно повториться.
Тамара Ляленкова: Борис, у вас клуб "Малая родина" при школе, я так понимаю. Эту историю кто-то из учителей придумал? И почему вы этим занялись?
Борис Тимофеев: У нас замечательный педагог – Нерота Татьяна Юрьевна, замечательный лидер, руководитель. Она меня пригласила на мой первый круглый стол чуть меньше двух лет назад, и мне там очень понравилось. Там рассматривались проблемы, не касающиеся урока. Она сама очень любит историю, и она хочет, чтобы мы могли повысить свой уровень знаний истории, выше того, что могут дать учебники, и она организовала такие вот собрания. Меня это зацепило, и я остался и стал одним из самых активных участников. Я не могу еще сказать, на какую специальность я буду поступать, но это гуманитарное направление. Столько дорог в образовании, и все они очень интересные, так что я еще пока не определился на сто процентов. Мне очень страшно, на самом деле, это, поэтому я пока не буду лучше гнать коней.
Тамара Ляленкова: Аня, а вам страшно? 11-ый класс, май месяц…
Анна Антонова: Ну, 11-ый класс – волнительный момент, потому что ЕГЭ, выпускной и поступление. Но если ты уверен в своих силах и знаниях, ты готовишься к экзаменам, ты их успешно сдашь и поступишь, куда хочешь.
Тамара Ляленкова: А вы решили, куда будете поступать?
Анна Антонова: Я выбрала, куда я буду поступать, но я сдаю общество, физику и историю, и я будут пробовать и гуманитарное направление, и техническое.