Сегодня исполнилось семьдесят лет со дня рождения Александра Гинзбурга, правозащитника, журналиста, издателя, вынужденного политэмигранта. Он умер в Париже летом 2002 года.
Семьдесят лет Алику Гинзбургу. Он сам настаивал именно на таком обращении, независимо от разности в возрасте. Думаю, что по имени-отчеству называли его только следователи КГБ. Я был у него в Париже чуть больше пяти лет назад, за пару месяцев до его смерти. И, конечно, не мог тогда знать, что это была и наша последняя встреча, и его последнее интервью для нашего радио, и вообще его последнее интервью. Был очень холодный май, во Франции ждали второго тура президентских выборов, в который вышел Ле Пен, потому успех президента Ширака считался делом решенным. В России второй год правил Путин и шла вторая чеченская война.
- Во времена раннего Ельцина с гордостью писали, что Россия - это единственная из постсоветских республик, которая прощается с коммунизмом без крови. Потому что уже был Карабах, было Приднестровье, была Абхазия, был Таджикистан. В России крови не было. И вот теперь - такая большая кровь, и конца ей не видно, и непонятно, как ее остановить.
- Ну, во-первых, она началась при Ельцине. И поэтому когда нас сейчас во Франции пугают результатами выборов, пугают Ле Пеном, то я всегда говорю: «Вы знаете, пугаться может кто угодно, но если говорить всерьез, то Ле Пен - это вовсе не Баркашов». Ле Пен, по политическим критериям, - это Ельцин.
- Вот посмотрите, мы сейчас получили очередные листовки. Теперь только двух - Ширака и Ле Пена. И на лепеновской листовке написано: «Социально я - левый. Экономически - правый. А по национальности – француз». Понимаете? И сказать, что это очень сильно отличается от позиции - я уж не говорю Путина, но от позиции Ельцина, по крайней мере, Ельцина всю вторую половину его правления, - я не могу.
- Поэтому это, увы, было, и надо сказать, что это же не только Ельцин. Это половина примерно той Межрегиональной группы, неформальным лидером которой был Сахаров, формальным лидером - Ельцин. И из нее половина ушла вот в эту сторону.
- Я вспоминаю российские выборы 1996 года, когда политтехнологи уговаривали: «Голосуй сердцем» и так далее. И основной постулат был таков, что в Европе не важно, кто выиграет выборы - левые, правые, синие, зеленые, - вообще ничего не изменится, направление движения будет то же самое. А Россия же раз за разом выбирает вектор движения, потому что если Ельцин - это один вектор, Зюганов - это вектор прямо противоположный.
Вот вы сейчас сказали вещь, достаточно удивительную и отличную от того, что говорили все, освещая итоги первого тура выборов во Франции: что вектор движения во Франции не изменился бы.
- Я говорил, между прочим, то же самое тогда. Зюганов, в любом случае, выиграть не мог. Точно так же, как если вы посмотрите на Государственную думу, то увидите, что туда практически не прошел никто из по-российски крайне правых. А ведь все они, все - и баркашовы, и так сказать, российские националисты, они все баллотировались в Думу. И не прошел никто.
- Что касается Зюганова, то он не мог в любом случае выиграть. Вы можете посмотреть на это в натуральную величину, я смотрю это по телевизору (у нас два российских канала). Смотрите видеоряд. За Зюганова - сплошные старики. Ну, кстати говоря, примерно то же самое происходит здесь с Ле Пеном. Это вымирающая порода. И выиграть она не может. У нее есть определенный электорат, и все.
- И если сейчас что-то будет... добавится за Ле Пена, во-первых, добавится очень немного. Во-вторых, это будет уже чисто протестное голосование.
В Париже Гинзбург жил в районе площади Бастилии. Самая, пожалуй, знаменитая тюрьма в мире, ставшая символом Свободы, Равенства и Братства в тот самый момент, когда ее срыли. Так, по крайней мере принято считать, хотя история и несколько приукрашена. В отличие от истории самого Алика Гинзбурга - с реальными тюремными сроками, голодовками и обменом на советских шпионов. Но Алик сказал, что в этом парижском районе они поселились чисто случайно, так получилось. Жаль, так я тогда подумал. Сейчас, когда Алика уже нет, это не имеет ровно никакого значения, и важно совсем другое, и совсем не случайное.
Так вот, совсем не случайно то, что в России больше нет необходимости в самиздате. Александр Гинзбург своим журналом «Синтаксис» и тюремным сроком, за него полученным, добился для всех права читать, писать и печатать, что хочется, а не то, что разрешают. Не один, конечно, добился, но он был первым. И диссидентов на шпионов тоже больше уже не меняют, хотя уже объявляют в России шпионами тех, кто мыслит не так и пишет не то. Но до сегодняшнего дня и до того, что будет в России дальше, Александр Гинзбург не дожил.