Отдавать ли Россию Милонову?

Нападение на участников московского гей-прайда 30 мая 2015 года на Тверской. Слева, в черном, – Ирина Фет

Россиянка Ирина Фет просит политического убежища в Люксембурге

Министры иностранных дел Европейского союза собрались в Люксембурге, чтобы решить, что делать с сотнями тысяч беженцев, прибывающих в Европу. В новой волне политэмигрантов есть и россияне. За несколько дней до совещания в Люксембурге убежища в этой стране попросила одна из самых известных российских ЛГБТ-активисток Ирина Фет (Федотова).

Еще в 2009 году Ирина выступила против первого в истории России закона о запрете гей-пропаганды, принятого тогда в Рязани. Она была признана виновной в проведении пикета с плакатом “Гомосексуальность это нормально” и оштрафована. В 2012 году Комитет ООН по правам человека удовлетворил жалобу Ирины Фет против России, признав, что власти нарушили ее право на свободу выражения мнений. Ирина была участницей запрещенных в России гей-прайдов и оспорила в Европейском суде отказ московского ЗАГСа на оформление ее однополого брака. Ирина Фет говорит, что решение покинуть Россию назревало несколько лет, а последней каплей стало нападение, которое было совершено на нее 17 августа.

Ваш браузер не поддерживает HTML5

Ирина Фет в программе "Итоги недели"

– Я шла от метро домой в центре Москвы, где-то в 11 вечера обычной дорогой, которой я хожу каждый день. Просто такая темная аллейка, малоосвещенная, малолюдная среди домов. Я услышала два мужских голоса, сзади шли, разговаривали о своем. И потом я услышала: "О, пидор!". И сразу же почувствовала удар в ухо, потом в лицо, потом я уже ничего не помню, это все мгновенье было, секундная атака. Я ничего не вижу, я уже на земле, они меня бьют ногами, кровь, у меня разбитый нос. И они дальше пошли такой же легкой походкой, ничего не боясь, не смущаясь, не убегая.

– То есть это были случайные люди, вас не специально подстерегали?

– Я не могу ничего сказать, потому что получаю угрозы каждый день. В день нападения мне также приходили угрозы: мы знаем, где ты живешь, мы тебя убьем. Они мне звонят, пишут СМС, в социальных сетях мне угрожают.

– Возможно, это связано и с тем, что вы участвовали в громких судебных делах о нарушениях прав ЛГБТ в России и даже победили...

– Единственная самая громкая победа – это в Комитете ООН. Я выиграла дело по рязанскому закону, тогда еще региональному, о защите несовершеннолетних от гей-пропаганды. Комитет ООН присудил России выплатить мне моральную компенсацию. На основании этого решения мы подали в суд. Мировой судья присудил мне выплатить компенсацию в 8 тысяч рублей. После этого мой адвокат Николай Алексеев подал апелляцию, а Тверской суд отменил это решение, аннулировал и, соответственно, никаких денег я так и не видела.

– Но все равно это заметная победа.

– Да, это заметная победа, но это полное нарушение решения Комитета ООН.

После того, как московский ЗАГС отказал в заключении брака Ирины Фет (слева) с Ириной Шипитько, церемония бракосочетания прошла в Торонто

– Ирина, вы выбрали для эмиграции Люксембург. Почему Люксембург, а не более крупные страны, куда обычно направляются беженцы?

– Потому что Люксембург – прекрасная страна. Я не иду путями, которыми идут все.

– Как восприняли ваше желание получить политическое убежище полицейские и чиновники? Думаю, в Люксембурге это не так часто случается.

– По информации ЛГБТ-организации Люксембурга Rosa Lëtzebuerg, я первый беженец из России, который запросил политического убежища именно по теме ЛГБТ. Чиновники и полиция Люксембурга были в шоке, потому что я нахожусь в стране легально, у меня был паспорт, у меня была люксембургская виза. Для них это тоже своего рода прецедент.

– Где вы сейчас живете?

– В общежитии, которое предоставляет правительство для беженцев, все по стандартной схеме.

– Сейчас много разговоров о том, что в Европу прибывают беженцы из Сирии, Эритреи, Ливии. Много ли беженцев в Люксембурге? Общежитие не переполнено?

– Нет, переполненности я не вижу, вмещает столько людей, на сколько оно рассчитано. Большинство беженцев в Люксембурге из Сирии, Ирана, Ирака, Афганистана, Палестины. Наверное, половина всех остальных беженцев – это выходцы из бывшей Югославии, албанцы, косовары, босняки, сербы. Из России никого нет, даже из Украины очень мало.

– В Люксембурге чиновники знают о том, что происходит в России, слышали о нарушениях прав ЛГБТ?

Я боролась, пока я могла бороться. Когда я не смогла больше бороться, я уехала

– В первый день, когда решалось в полиции и министерстве, это для них оказалось неожиданностью. Но те чиновники, которые занимаются непосредственно беженцами, осведомлены. Например, я была в организации Caritas – это служба по приему беженцев, некоммерческая организация, там прекрасно осведомлены об антигеевской политике, которая сейчас проходит в России. Те, кто этим занимается профессионально, всё знают.

– Возможно, вы видели недавние заявления Виталия Милонова, который сказал (правда, только о Петербурге, но это можно перенести и на всю страну), что ЛГБТ-движение разгромлено, все уехали за границу. Вам не жалко, что страна осталась Милонову?

Страна никаким образом не может остаться Милонову, потому что есть очень много молодых российских активистов, они подрастают, они борются. Я просто считаю, что я уже свое сделала. 10 лет я уже в проекте Gay Russia, оргкомитете московского гей-прайда. Поэтому я не отдаю страну Милонову, а уступаю место молодым.

– Если бы молодые активисты вас спросили, что делать сейчас, в условиях растущей гомофобии – бороться или уезжать, что бы вы ответили?

– Это выбор каждого человека. Я боролась, пока я могла бороться. Когда я не смогла больше бороться, я уехала.

– Борешься для того, чтобы победить, а есть ли надежда на победу?

– Надежда всегда есть, но не каждый хочет стать Харви Милком, застреленным гомофобами.

В Испании решение Ирины Фет приветствовала Наталья Цымбалова, координатор Альянса гетеросексуалов за равноправие ЛГБТ и коалиции "Демократический Петербург". Ровно год назад Наталья покинула Россию и тоже ожидает решения о предоставлении политического убежища.

«Милонов, конечно, торжествует зря, потому что уехали единицы, большая часть людей остается. И появились новые ребята-активисты за эти годы, в Петербурге еще очень много активистов, которые Милонову спокойно жить не дадут. Так что пусть он не обольщается, что он всех выгнал. Рано радуется», – говорит Наталья Цымбалова.

Ваш браузер не поддерживает HTML5

Наталья Цымбалова в программе "Итоги недели"

– Наталья, сколько раз за этот год у вас возникала мысль, пусть даже на несколько секунд: "Все было ошибкой, не нужно было уезжать"?

– Ни одного раза и ни на одну секунду, честное слово.

– Когда вы решили уехать, что было последней каплей?

Риски выросли, а надежды исчезли. В этой ситуации продолжать бороться не было смысла, только рискуешь собой

– Это накапливалось очень долго. В какой-то момент вода дошла до горла и стало понятно, что дальше уже можно утонуть. Я начала думать о том, чтобы уехать, весной прошлого года, когда произошла вся эта мерзкая история с войной, с захватом Крыма и когда мы увидели, как быстро пропаганда задурманила людям мозги, как быстро испарились остатки либеральных, демократических ценностей – как корова языком слизала. Мы видели на акциях эту агрессию, готовность бросаться на нас, разрывать нас. Накрыло такое ощущение полной безнадеги, что мы боремся с ветряными мельницами, бьемся головой об стену, реально ничего изменить не можем. Власти крутят страной и народом, как хотят, а мы – моськи, лающие на слона. Быть в этой роли совершенно не хочется. Это с одной стороны – такая общая атмосфера безнадеги. С другой стороны, резко выросли риски от нашей деятельности, стало гораздо больше политически мотивированных дел, репрессии усилились. Когда я вернулась из отпуска, мне позвонили в панике родители, что к ним приходила домой полиция, искала меня. Мне всячески намекали, что против меня какие-то разработки спецслужбы ведут и следят за каждым шагом, в любой момент могут что-то сфабриковать. И это тоже подтолкнуло. То есть риски выросли, а надежды исчезли. В этой ситуации продолжать бороться не было смысла, только рискуешь собой. А ради чего?

Лето 2014. Наталья Цымбалова в центре Петербурга проводит акцию в поддержку Украины

– Почему вы выбрали Испанию?

– Довольно случайно. Просто как-то резко сорвалась и уехала. Хотелось уехать в какую-то страну, подальше от России, чтобы не достали меня, но и с другой стороны, чтобы это было достаточно близко, чтобы можно было с друзьями и родителями увидеться. Я поэтому не хотела ехать в США, куда уехали многие мои коллеги, мне хотелось как-то поближе все-таки быть.

– А испанский язык вы знаете?

– Сейчас уже немножко знаю, тогда я приехала с нулевым уровнем абсолютно, я здесь уже начинала учить.

– Как вы устроились в Испании? Сложно все?

– Любой переезд в другую страну, особенно когда ты не знаешь языка и не имеешь здесь связей – это сложно. Беженцу тем более сложно, потому что у нас неопределенный статус, пока мы ждем решения. Сначала полгода вообще нет права на работу, потом дают право на работу, но с тем документом, который есть у нас, устроиться очень сложно. Мое текущее удостоверение личности истекает в конце сентября, я должна буду его менять. Если я приду устраиваться куда-то на работу, меня завернут. Естественно, мне вид на жительство продлят, но работодатель же об этом не знает. Конечно, сложности есть. Я сейчас учусь на курсах, испанский продолжаю совершенствовать, есть над чем работать.

– Испания все-таки не самая богатая страна Евросоюза. Вы сталкивались с таким отношением со стороны испанцев: "Нам тут и самим плохо, чего понаехали?"

– Не сталкивалась. Хотя, наверное, есть такие настроения среди испанцев и европейцев в целом, но мне лично не приходилось таких проблем иметь ни с кем.

Наталья Цымбалова на мадридском гей-прайде в июле 2015 года с плакатом против гомофобии в России

– Есть политэмигранты-пессимисты, которые думают, что уехали навсегда или очень надолго, и политэмигранты-оптимисты, которые уверены, что режим сменится и они вернутся и станут политическими лидерами в своей стране. Вы относитесь к какой категории?

Я за то, чтобы все мои хорошие люди, все друзья уехали

– Я отношусь к пессимистам. Я не планирую возвращаться, и я не думаю, что у нас будут какие-то позитивные изменения в ближайшее время. Когда я начала думать о том, что, возможно, придется уехать, мне казалось, что через полгода все это рухнет к чертям собачьим, но оно простояло еще год с тех пор, перешло в вялотекущую стадию, такое медленное саморазрушение страны. Рано или поздно придет к какому-то финалу. А то, что это саморазрушение, у меня сомнений нет. Возможностей для смены власти мирной или немирной тоже не видно. Выборов у нас нет – это понятно, даже говорить нечего, силы протестные тоже очень слабенькие. Какой-то немирный, катастрофический вариант даже страшно себе представить. Но в любом случае не видится чего-то светлого на горизонте.

– Если бы ваш знакомый или просто человек, который вас уважает, спросил бы, что сейчас делать – оставаться в России или уезжать, вы бы посоветовали уезжать?

– Да. Реально люди спрашивают, и реально советую уезжать, конечно. Есть те, кто принципиально не хочет, но это их выбор. В любом случае это личный выбор человека, уезжать или оставаться. Я за то, чтобы все мои хорошие люди, все друзья уехали. Просто мне их жалко, что они остаются в этой атмосфере, в этом болоте загнивающем, сердце кровью обливается. Я бы, может быть, забыла о России уже давно, если бы не дорогие мне люди, которые там остаются.