На этой неделе в Донецком городском суде Ростовской области начались слушания по существу дела украинской военнослужащей Надежды Савченко. Следственный комитет России считает ее виновной в убийстве двух российских журналистов, покушении на жизнь нескольких жителей Луганской области, которые могли пострадать в результате якобы скорректированного ею артобстрела, а также в незаконном пересечении российской границы. Савченко своей вины не признаёт. Адвокаты утверждают: их подзащитная, еще до начала минометного обстрела, под которым оказались журналисты ВГТРК, попала в плен к боевикам так называемой ЛНР, а затем, в результате сговора сепаратистов и российских спецслужб, была незаконно ввезена в Россию.
О начале судебных слушаний по делу Савченко, об этом судебном процессе, как явлении и о том, какое влияние он оказывает на российскую внутреннюю и внешнюю политику говорим с гостем в студии РС, одним из адвокатов Надежды Савченко Ильей Новиковым.
Марьяна Торочешникова: Каковы ваши впечатления от первого дня слушания по существу этого дела? Можете ли вы рассчитывать на то, что суд будет объективен, беспристрастен и даст возможность предоставить защите все имеющиеся у вас доказательства, как вы говорите, невиновности Надежды Савченко?
Илья Новиков: Две разные категории — будет ли суд объективен, какое решение он примет по делу в рамках приговора, и даст ли он предоставить нам доказательства. Мы исходим из рабочей гипотезы, которая, нам кажется, из всего, что по этому делу было, из всех политических составляющих и особенностей, которые ему сопутствуют, что приговор уже написан сейчас.
Марьяна Торочешникова: То есть все это только декорация?
Илья Новиков: Декорации. Нам озвучивал Маркин, представитель Следственного комитета, цифру 25 лет — это максимум для этой категории, и мы исходим из того, что приговор будет 25 лет лишения свободы. Нас это не смущает, потому что это то редчайшее дело, когда приговор не нужно воспринимать даже как какую-то промежуточную ступеньку для работы. Мы понимаем, что ни 25 лет, ни 20, пусть даже суд проявит какой-то редкий гуманизм для него и вынесет 10 лет лишения свободы, что эти цифры не имеют с реальностью, с тем сроком, который Надежда Савенко проведет в российской тюрьме, ничего общего. Поэтому работать, исходя из них, не нужно, а нужно работать, исходя из того, чтобы максимально ускорить ту дату, когда она будет реально освобождена. Пусть там суд присуждает 25 лет, сколько угодно, эти вещи не связаны. Поскольку там, где вмешивается политика.
Марьяна Торочешникова: А это дело вы считаете политическим...
Илья Новиков: Оно стало политическим с того момента, как следствие дало нам понять, что они связывают с этим делом свои политические амбиции. Не по всякому делу Следственный комитет выпускает своего спикера Маркина, чтобы он в самом начале следствия делал такие громкие категорические заявления. Это дело явно с самого начала, как над ним начали работать следователи, оно планировалось как показательный процесс над киевской военщиной, над хунтой, над их пособниками. С этого момента рассчитывать на нормальную позицию процессуального суда по этому делу стало невозможно. Стало понятно, что либо власти сами решат отыграть назад, либо суд не будет в этом намерении корректироваться.
Марьяна Торочешникова: То есть сейчас фактически защита руководствуется принципом «делай, что должно, и будь, что будет»?
Илья Новиков: Не совсем. Я начал с того, что это разные вещи — то решение, которое вынесет суд, и то, что нам позволят сделать в ходе процесса. Исходя из того, как себя ведет в последние два месяца донецкий суд и прокуроры, которые там работают, мы видим, что та линия на максимально быстрое завершение следствия, комкая все, что возможно, которая у нас была на последнем этапе предварительного следствия, что она сейчас изменилась. С момента, когда это дело поступило в суд, там, судя по всему, действует установка работать максимально процессуально чисто, все, что положено по закону, давать, все права, которые невозможно нарушить, просто не перейдя красную черту, не нарушать. Требуется переводчик, пожалуйста, вот вам переводчик, хотя Савченко понимает по-русски. Там, где мы заявили ходатайство об изменении территориальной подсудности, переносе слушаний в Москву, нам, конечно, его не удовлетворили, но процедура рассмотрения была такая, что к ней не придерешься. Все положенные сроки соблюли, все украинские документы и на украинский перевели. Поэтому мы считаем, что это дает реализовать главную нашу задачу на этом процессе, мы должны дать почву тем политикам, конечно, не российским, все, что происходит внутри России, за исключением того, что предпринимают власти, для этого дела несущественно, для этого дела существенно все, что происходит в политике украинской, европейской, американской. Нам нужно, чтобы те европейские политики, которые раньше нам обещали поддержку, они сразу обещали с самого начала этой истории, когда еще не было понятно, виновна Савченко или нет, они очень аккуратно высказывались. Гораздо большей поддержкой пользовался Сенцов с самого начала, поскольку понятно, что он режиссер, работник культуры, а Савченко непонятно, то ли она военный преступник, то ли кто-то еще. Реальная поддержка началась с того момента, когда появились доказательства ее невиновности и когда нам стало, что им показать. Мы видим, что люди отслеживают, если не сами, то их советники, референты отслеживают ситуацию, не полезут в это дело, не будут связывать с ним свою репутацию, не имея четкого понимания, что они высказываются за правое дело. Поэтому очень важно, чтобы на суде прозвучало все, что должно прозвучать, были показаны, введены в процессуальный оборот все материалы, которые мы собрали. Публично мы их уже по большей части опубликовали. Что касается алиби, там много пластов, начиная с момента чей это было обстрел. В последнюю неделю у нас появилась косвенная информация о том, что обстрел был не с украинской стороны, что это была шальная мина или шальной залп с батареи сепаратистов.
Марьяна Торочешникова: Правильно я понимаю, что сейчас защита выбрала для себя такую стратегию, когда по большому счету судебное следствие, зал судебных заседаний является публичной площадкой для донесения мнения защиты Надежды Савченко о ее невиновности?
Илья Новиков: Нет. Мнения какие угодно, и мы прекрасно понимаем, что нам на слово не обязаны верить. Именно доказательства.
Марьяна Торочешникова: Сейчас я предлагаю посмотреть небольшой видеоопрос, я его сняла в Донецке накануне слушаний по существу дела Савченко. Мы подходили к обычным жителям города Донецка Ростовской области и спрашивали их о том, знают ли они, кого судят, за что судят и откуда у них такая информация.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Ростовский Донецк о Надежде Савченко
Марьяна Торочешникова: Видите, какой "спектр" мнений. В принципе они друг от друга ничем не отличаются, люди пояснили, что информацию о деле Надежды Савченко они в основном черпают из тех сообщений, которые им преподносят на центральных каналах российского телевидения. Говорится о том, что Савченко расстреливала журналистов, она террористка, пыталась притвориться беженкой и пересекла границу. Это недалеко от того, что указано в обвинительном заключении. Я с вашего позволения процитирую его фрагмент. Итак, по версии следствия, в июне прошлого года Надежда Савченко "вступила в преступный сговор с руководителем украинского батальона "Айдар" Сергеем Мельничуком, бойцами указанного батальона и неустановленными военнослужащими из числа неустановленных регулярных подразделений Вооруженных сил Украины… для нанесения артиллерийских ударов по гражданским лицам, в том числе не участвующим в вооруженном противостоянии, с целью убийства… по мотивам ненависти и вражды в отношении социальной группы – гражданского населения Луганской области (Украина), связанной с их отказом признать легитимность действующей власти на Украине и желанием создать обособленное территориальное образование – Луганскую народную республику".
Из обвинения следует, что для исполнения этого преступного плана Савченко скорректировала обстрел поста ГАИ у поселка Металлист, рядом с которым в этот момент оказались журналисты Игорь Корнелюк и Антон Волошин, они погибли. А спустя несколько дней после этих событий, по версии обвинения, Савченко незаконно перешла границу с Россией.
Я знаю, что защита раскритиковала это обвинение со всех сторон. Может быть вы сейчас обратите еще раз внимание на те моменты, которые считаете наиболее спорными в этом обвинении?
Илья Новиков: Они все абсурдные. Правды в том, что вы сейчас сказали, не к вам претензии, а к следствию, правды нет совсем. Мне хочется прокомментировать мнения людей, которые на улице. Во-первых, мы прекрасно понимаем, что плетью обуха не перешибешь. Мы никогда не рассматривали российскую аудиторию, российскую публику как точку приложения наших усилий. Потому что, во-первых, мы не перебьем того влияния на их умы, которое имеет российское телевидение. Что бы мы ни писали, что бы мы ни говорили, наш месседж до них не дойдет - это невозможно. Во-вторых, их мнение неважно, нам не нужна поддержка внутри России. Так устроена сегодня Россия, что от мнений людей на улице не зависит ничего. Поэтому бога ради, пусть они думают, что хотят, пусть ее называют бандеровкой, террористкой, как угодно. К счастью, нам нет нужды перетягивать их на свою сторону — это задача неподъемная. Те люди, которые нам нужны, за чье мнение мы боремся, по итогам этого года, который прошел, я вижу, что в основном они на нашей стороне — это наше реальное достижение. Те, кто будет решать, как вести себя с Россией, какие предложения ей делать, какие делать ходы, какое оказывать давление, вот эти люди сейчас в основном на нашей стороне. Их избиратели, которые хоть что-то знают об этом деле, об украинской ситуации, о ситуации на Донбассе сейчас не очень хорошо знакома европейская публика и американская. Вообще каждая война — это набор запутанных историй, обыватель, простой человек, ему крайне трудно во всем этом разобраться, он понимает только простые человеческие истории. История Савченко настолько проста, настолько контрастно черная и белая.
Марьяна Торочешникова: Расскажите свою версию, пожалуйста, вот эту простую историю.
Илья Новиков: Я расскажу, как было на самом деле. На самом деле было просто, скучно и незатейливо. Савченко военная летчица, при этом ее часть находилась в Бродах, стояла на западной границе Украины, никак не участвовала в событиях на востоке. Ее это не устраивало, поскольку она одна из немногих женщин-офицеров с боевым опытом. Она в 2005 году была в командировке в Ираке. Она один из очень немногих украинских военных, которые на тот момент реально знал и понимал, что нужно делать. Ее держали в тылу, на ее рапорты о том, чтобы перевести ее в боевые действующие части, пусть даже не вертолетные, пусть даже сухопутные, в пехоту, начальство не реагировало. Тогда она взяла отпуск и поехала, что называется, туда, куда глаза глядят — на восток. Что такое добровольческий батальон? У нас в России считают, видимо, по аналогии с тем, что было в Чечне, что добровольческий батальон — это какая-то банда. Ничего подобного. Это просто обычная регулярная часть, подчиняющаяся либо Министерству обороны, либо Министерству внутренних дел, в случае с «Айдаром» это было Министерство обороны, командир которой просто в силу того, что некому воевать, получил добро от своего руководства набирать людей не через военкоматы по регулярной линии. Как выглядит обычный способ призыва в обычную воинскую часть: пишется заявка, что нам нужно сто человек. И военкоматы по всей Украине собирают людей, посылают их туда. Времени на все это не было. Этот самый батальон «Айдар» - это ВЧ 024, кого они могли, они получали по призыву, а кого командир считал нужным завербовать, он вербовал путем временного приказа. Савченко была временным приказом, она была назначена временно исполняющим обязанности заместителя командира по боевой подготовке. В просторечие это замполит, но слово «замполит» у нас плотно ассоциируется с советским спившимся политруком. На тот момент, когда она там была, она была там две недели, может быть чуть меньше, она в основном занималась подготовкой бойцов. Боевого опыта реального почти ни у кого не было, даже не боевого, даже просто службы в армии почти ни у кого не было. Оружия не было, там был один автомат на двоих, на троих. Была разруха, которую нужно было поднимать, она ее подняла. Накануне всех этих событий, в которых ее обвиняют, 16 июня «Айдар» занял город, который называется Счастье. До этого его контролировали сепаратисты, «Айдар» в него вошел, они там закрепились. К Надежде в расположение этой части приехала ее сестра Вера на машине из Киева, потому что у Надежды кончался отпуск, она собиралась возвращаться в Броды и там уже окончательно оформлять свой перевод на постоянной основе. Вместо этого рано утром 17 июня их подняли по тревоге, Савченко позвонил тот самый Мельничук, командир «Айдара», сказал, что наших ребят обстреливают. Нужно понимать, что это за местность, все события, которые происходили в тот день, они как на ось нанизаны на шоссе Луганск — Счастье, на севере Счастье, на юге Луганск. Где-то на трети пути от Счастья к Луганску находился гольф-клуб, в котором стоял передовой отряд «Айдара», буквально несколько человек, разведка. Эту разведку рано утром, в 4 часа утра или чуть позже, начали обстреливать Савченко подняли вместе с другими в 6 часов утра по тревоге — наших бьют, наших обстреливают. Как знаменитая история с Первой мировой войной, как таксисты во Франции возили бойцов по 8 человек на Марну, точно так же машина, джип, по 5-8 человек удалось набить, поехали туда-обратно. Перевезли порядка 50 человек из «Айдара». Вообще весь «Айдар» тогда был чуть больше сотни, две сотни максимум, и то не все из них были постоянно при исполнении. Началась перестрелка, начали подтягиваться и с той, и с другой стороны подкрепления. С украинской стороны подошел танк, который был совсем из другой части. С украинской стороны была мешанина, там было несколько частей, там была в том числе артиллерия, которая по российской версии стреляла. Потому что у «Айдара» как у регулярного батальона нет артиллерии, кроме автоматов и гранатометов просто ничего не было, ни танков, ни БТР, никакой техники. Этот хаотичный бой длился где-то до 8 утра. Дальше по непонятной причине, мы год пытались выяснить, кто отдавал приказ, но никто не вызывается в авторы, потому что приказ был глупый и неудачный. Бронетехнике, которая принадлежала 80 автомобильной бригаде, приказали идти вперед в направлении Луганска. Их ждали, там была засада. Три БТРа подбили очень быстро. Как это бывает у военных, я как штатский позволю себе немножко покритиковать, когда собирается несколько командиров, которые друг другу не подчинены, никто не может отдать приказ. В такой ситуации, чем менее рискованное решение, тем с большей готовностью все на него соглашаются. Он сказал: давайте ждать подкрепления. Все, давайте ждать подкрепления. Савченко стоит на этом пятачке напротив поворота на этот несчастный гольф-клуб, на который они приехали, с утра был под обстрелом, события развивались, повинуясь своей логике. Она говорит: как же так, там наши ребята. Нет, ничего, ждем подкрепления. Ну я пойду тогда, посмотрю, что с ними. Хорошо, иди. «Хорошо, иди» - это сказал ей майор из той самой 80 бригады, который ни за что не отвечает, но который был счастлив, что кто-то вызвался хоть что-то сделать. Никакого другого приказа, кроме этого «хорошо, иди», от майора, которому она не подчинялась, Савченко в тот день не получала. Она пошла по дороге. В кустах на обочине в метрах ста от того места, где БТР попали под обстрел, она увидела пятерых раненых военных, не из «Айдара» - это были люди из 80 бригады. У нас есть их имена, у нас есть показания, их допрашивали. В понедельник в суде мы в том числе будем озвучивать и их, потому что эти люди были последние с украинской стороны, кто видели Надежду Савченко перед тем, как она попала в плен. Видя, что им нужна помощь, потому что они все были ранены. В момент, когда Савченко вышла на дорогу позвонить, потому что в кустах не ловила связь, ей прострелили руку, потому что все это было в пределах прямой видимости. Там в тот момент никто не шел вперед, потому что никто не понимал, кто их может ждать в кустах. Такой момент, когда засада свое дело сделала, БТР горят, но ни украинцы не идут вперед, потому что ждут, что еще засада, ни сепаратисты не идут вперед, потому что они понимают, что могут нарваться встречно. Патовая ситуация. Савченко звонит Мельничуку. Эти звонки первоначально нам следствие пыталось поднести как то, что она именно ими корректировала огонь. Потом, когда они поняли, что эти звонки прерываются обстрелами, они от этой версии отказались, сказали, что у нее была рация. А если была рация, зачем звонки? Они не знают. Они же каратели, у них своя логика. Она звонила Мельничуку прислать БТР на подмогу. Он сказал: БТР нет — ждем. Тогда она позвонила сестре, сестра у нее очень боевая девушка. Для защиты, для организации нашего взаимодействия с украинскими структурами Вера Савченко, наверное, сделала больше, чем кто-либо другой. Если бы у Надежды не было такой сестры, наверное, мы бы не продвинулись так далеко, как мы продвинулись сегодня. Вера на тот момент уже двоих раненых отвезла с передовой в тыл, она была на маленькой машинке, китайская легковушка. Надя позвонила и сказала: «Ну давай, приезжай, нам нужно пятерых ребят забрать. Только езжай очень медленно, потому что здесь очень близко, проскочишь — попадешь в засаду». Вера хотела поехать. Ее остановили «айдаровцы», сказали: куда ты лезешь, там опасно, мы тебя не пустим. Давай мы на твоей машине поедем. Два хлопца из «Айдара», что называется, на казацкой удали, без какого-то представления, как нужно делать, что нужно делать, позвали — значит надо делать, сели в машину и поехали. Все, что они успели увидеть, что Надежда стоит на обочине, машет им рукой, они ей помахали рукой, проскочили тут же, они ехали порядка 80 километров. Приехали в засаду, их там взяли в плен. Так машина Савченко с рюкзаком Савченко и с ее документами оказалась в руках сепаратистов. Те документы, которые показывают как якобы найденные при ней, парадоксально оказались в плену раньше, чем сама Надежда, где-то на полчаса. Надежда видит, что помощь не удалась, помощи не будет, наложила кому смогла повязки раненым, там один был тяжело раненный, остальные легко раненые, сказала: давайте попробуем потихонечку отойти назад.
Марьяна Торочешникова: А что у нее с рукой?
Илья Новиков: Ей прострелили руку, мягкие ткани. С ее точки зрения это ничего не значит — это царапина. На самом деле в руке такая дырка от пули. Она сама себе наложила повязку и потом долечивали ее уже в России. В итоге те бойцы, которых она отправила назад, смогли попасть назад, никто из них в плен не попал, а она решила идти вперед. Как она потом объясняла, это нерационально, такая боевая психология, что надо что-то сделать, я пойду вперед 50 метров, 100 метров, посмотрю, что там происходит. Ее взяли в плен. Засада была грамотно организована, там была основная часть засады, где было порядка 50 боевиков, и было несколько бойцов, которые сидели тихо в кустах и смотрели, кто идет. Они увидели, что кто-то идет, вышел человек, который наставил на нее автомат. Она потом говорила, что у него автомат был на предохранителе, она думала застрелить его или не застрелить, решила, что не будет стрелять. Как потом оказалось, что правильно, потому что из кустов на нее тоже целились. Она еще не знала, что ее ждет в плену. На тот момент был странный период войны, когда сейчас стреляют, через полчаса комбаты созвонились с той и с другой стороны — перемирие, стоят, курят. Пленных, которых брали, их, как правило, обменивали тут же без каких-то церемоний, созвонились этот полевой командир, этот командир: «У вас сколько пленных?». «У нас трое ваших». «У нас четверо ваших». «Давайте меняться». Плен тогда никак не ассоциировался с тем, что можешь оказаться в России, это может кончиться каким-то судом. В тот момент с 17 июня вплоть до конца, когда погибли журналисты, когда все это случилось, никто еще не думал, все думали, что это нормальная боевая ситуация.
Марьяна Торочешникова: Правильно я понимаю, что момент пленения фиксировался на видео одного из мобильных телефонов сепаратистов?
Илья Новиков: Сам момент нет, там гораздо интереснее все это получилось. Ее взяли в плен, привели к группе основной, где была засада, у нее тут же отобрали оружие. Такой бардак, который царил во всей этой обстановке, он был с обеих сторон. Ей надели наручники, натянули на голову такую матерчатую трубу, которая и респиратор, и маска, все, что угодно. И единственный кадр у нас с ней того момента, то, что снимал сепаратист, кстати, российский гражданин, доброволец так называемый, который сейчас исполняет обязанности мэра Лытугино по версии ЛНР, то есть не последний человек у них, он снимал домашнее видео: вот это мы с пацанами, это мы стреляем по укропам, вот это наши окопы. Такой дембельский альбом. В том числе он снимал украинских пленных, которых они захватили, тех бойцов, которые сидели в подбитых БТРах. У него есть в числе тех коротких роликов, которые он снимал, 15 секунд ролик, где Савченко, и экспертиза подтверждает, что это Савченко, вне сомнений, хотя у нее маска на лице, но голосовая экспертиза говорит, что это она. Ее кто-от из боевиков с матом спрашивает: «Ты что, снайперша?». «Нет, я не снайперша». Все, больше ничего не видно. Этот ролик в наших построениях имеет ключевое значение. Ее взяли в плен, поняли, что она офицер. Тут же, кто потрошил рюкзак в ее машине, сказал: «А вот же ее документы». Офицер в плену тогда — это такое событие, потому что все остальные пленные были рядовые. Ее тут же посадили в машину и увезли в Луганск. Ее не позаботились даже тщательно обыскать, потому что один из телефонов у нее оставался с собой, второй телефон, судя по всему, ехал в той же самой машине. Этот телефон потом удалось отследить, то есть мы знаем, как ее везли. Мы знаем, что в 10 часов 44 минуты она проезжала по центру Луганска, в 11.03 она была в том районе, где находится база боевиков, где ее держали следующую неделю. Ее привозят, приковывают наручниками к какой-то решетке, первый допрос, второй допрос, к ней приходит Плотницкий, который, как мы знаем, сегодня возглавляет все ДНР, тогда он был министром обороны, то есть был командиром единственной боеспособной части, которая подчинялась официальному ДНР. Там было много всякой вольницы, но он был таким более-менее официальным лицом. Он ее стал допрашивать, в момент, когда он ее допрашивал, у нее зазвонил телефон. Он сказал: «О, это мои ребята не нашли? Молодцы, могли и гранату не найти в таком случае». Журналисты погибли спустя час после этого. Была съемочная группа, три человека: ведущий Игорь Корнелюк, звукооператор Андрей Волошин, оператор Виктор Денисов. Они там работали в таком составе уже несколько недель. Они снимали видеозарисовки, какой-то синхрон у областной администрации они снимали с утра. Потом сообщили, что снаряд прилетел в жилой сектор и не взорвался, они поехали в жилой сектор, их не пустили к этому снаряду. Потом сообщили, что какая-то перестрелка в районе Металлиста, давайте попробуем это снять. Они приехали на такси. Таксист остался, он дает показания, тоже в наших построениях не последняя фигура. Таксист их туда привез, оператор пошел вперед к передовой линии блокпоста. Там просто дорога была перегорожена двумя броневиками-амфибиями. Стал снимать как беженцы, живущие в этих маленьких деревеньках между Луганском и Счастьем, как они идут в сторону Луганска, потому что начался бой, они спасаются, кто как может. Попало в кадр шесть человек, которых потом нашли и признали потерпевшими, что якобы по ним целились, но не попали. Мы их в понедельник надеемся увидеть, когда возобновится суд. Нам было сказано, что они появятся в суде, мы можем посмотреть, кто они такие и что это такое. В этот момент начинается обстрел, в кадр попадают взрывы. Российское следствие написало, что первые три выстрела были пристрелочными, остальные были боевыми. Что было на самом деле, мы до конца не понимаем, мы даже не понимаем, что это были за боеприпасы, несмотря на то, что у российского следствия в распоряжении находятся осколки, как они считают, тех самых снарядов или мин, которые падали на блокпост, но не было категорического заключения, что это за боеприпасы, то ли мина большого калибра, то ли снаряд. Это принципиально разные вещи, потому что мина на такое расстояние, на котором находилась украинская артиллерия, лететь не может. Если это мина, значит это сепаратистская мина. Если снаряд, тогда возможны варианты. Мы как рабочую гипотезу, не потому, что мы в это верим до конца, а так нам проще работать, мы считаем, что это был украинский снаряд. Нас это с точки зрения защиты Савченко полностью устраивает, поскольку ее алиби, которое подтверждает, что она за час попала в плен, говорит, что это был украинский снаряд или какой-то еще, не имеет никакого отношения. Поэтому в рабочей гипотезе мы это используем. Третий или четвертый снаряд попадает в людей, среди которых находятся Корнелюк и Волошин. Корнелюка смертельно ранило, он умер спустя два часа в больнице. Волошин просто умер на месте, от него нашли фрагменты тела, фрагменты его сумки, которые потом опознавали по ДНК. Денисов остался жив, он тоже будет давать показания, он потерпевший по этому делу. Он был в метрах ста, поскольку снаряды падали с перелетом через Денисова, он не пострадал. Пикантность той ситуации придают два факта, о чем с очень небольшой охотой будет говорить обвинение, но мы с тем большей охотой об этом поговорим. Во-первых, по показаниям зашифрованного свидетеля Иванова, которого мы считаем российским военным, потому что у нас там четверо зашифрованных свидетелей, очень похоже, что все из них не местные жители, а наши с вами соотечественники, которые туда поехали как советники, профессионалы или кто они такие. Вот этот Иванов условный Иван Иванович говорит, что на блокпосту действовала минометная батарея сепаратистов, которая все утро стреляла, они настолько хорошо стреляли, что у них стали кончаться мины, этот Иванов поехал в Луганск пополнить запасы, когда он выехал на дорогу, тут-то начался обстрел. Он увидел Денисова, сказал ему «ложись» и так далее. То есть первое, о чем не любит говорить российское следствие, то, что это был не мирный блок пост — это был блокпост в непосредственной близости от батареи действующей, от артиллерии. Что может быть более законным на войне, чем стрелять по артиллерии, которая стреляет по тебе.
Второе, на что мы обращали внимание суда и в предварительном слушании. и в этот вторник уже в открытом заседании в присутствии публики, то, что вообще говоря, в деле есть имена людей, которые, судя по всему, одновременно погибли с Корнелюком и Волошиным, которые, судя по всему, являются боевиками. Там немножко странно получилось, нужно понимать, насколько странной, не совместимой с тем, как мы себе представляем войну, была ситуация в Луганске на тот момент. Дело в том, что хотя власть в Луганске принадлежала ЛНР, они контролировали город, могли кого-угодно арестовать, убить. Но гражданские структуры действовали по мирному времени, то есть поезда Луганск-Киев ходили еще неделю спустя. Когда приехала делегация для обсуждения обмена возможного из Киева, она приехала поездом. Там не было никакой сцены из серии, что белый флаг, парламентеры идут пешком. Ничего подобного, они ездили поездами. В том числе там действовала милиция, в том числе там действовало бюро судмедэкспертизы. По факту гибели более чем 15 человек в районе поселка Металлист в тот день в Украине было возбуждено свое уголовное дело. В рамках этого уголовного дела в российское дело с подачи сепаратистов, тот самый Иванов, который давал показания про минометы, он еще приезжал, привозил кипу документов из бюро судмедэкспертизы, там видно, что список погибших с теми же самыми травмами, та же картина, что у Коренлюка, он и примерно 10 человек.
Марьяна Торочешникова: В одно и то же время?
Илья Новиков: Время непонятно, но дата та же, район тот же самый «Металлист». Про них точно известно, что это не украинские военные и про них точно известно, что это украинские граждане и местные жители один из Харьковской области, остальные местные. Мы считаем, что это были боевики. Таксист, который возил журналистов, тоже говорил, что снаряд попал в гущу боевиков. В этом контексте получается, что наша линия защиты отодвигается гораздо дальше в сторону окопов противника. Наш самый ближний окоп, который мы занимали с самого начала этого дела, то, что пусть обстрел быть, пусть он был ошибочный, но Савченко тут не причем. Сейчас мы переносим линию окопов гораздо дальше. Во-первых, что это был нормальный военный обстрел, нормальный бой, законный с точки зрения войны. Война и закон, конечно, вещи плохо совмещающиеся, но есть женевские конвенции, на них можно ориентироваться. С точки зрения женевской конвенции получается, даже по тем данным, которые есть у российского следствия, которые не мы собирали, а они собирали, это был нормальный бой. Теперь, что касается наших доказательств, у нас есть телефонный билинг. Билинг — это у юристов такой жаргон для обозначения детализации.
Марьяна Торочешникова: Телефонных соединений, смс, звонков, по которым можно отследить не только время, но и место ближайшей вышки.
Илья Новиков: Вышка — эта такая железная мачта, у которой на верхней площадке стоит несколько антенн-ретрансляторов, которые работают на определенный угол. То есть если антенна смотрит на север, то ваш телефон, находясь к югу от этой вышки, к этой конкретно антенне подключиться не может никак. В детализации, которая хранится в базе данных у операторов сотовой связи, всегда сообщается, что звонок на такой-то номер с такого-то номера, он шел через такую-то вышку и через такой-то сектор этой вышки. У нас там будет довольно интересное столкновение с обвинением. Им официальным порядком украинская прокуратура по их запросу, никто их за язык не тянул, они сами направили запрос: сообщите нам, пожалуйста, какие сведения о билинге телефона. Им украинцы передали этот билинг, там очень четко видно, что в момент, когда этого обстрела еще не было, все три симки Савченко отмечаются в Луганске, в пределах города. Чтобы выкрутиться, они провели экспертизу и поставили перед экспертами не вопрос с учетом этого конкретного билинга, где находился телефон, они вместо этого из Луганска привезли документацию на вышку. Один том, 200 страниц, заняты бесконечными столбцами цифр, которые описывают, как эта вышка работает. Поставили перед экспертами вопрос: на какое максимальное расстояние может принимать сигнал телефона эта вышка? Эксперты ответили, что максимальное расстояние 35 километров. Хорошо, поскольку там расстояние 5 километров всего, получается, что эти данные билинга не исключают того, что Савченко могла быть в поселке. Если бы они спросили правильно правильный вопрос: где находился телефон с учетом этих соединений? Они бы получили ответ, что телефон находился в пределах города Луганска.
Марьяна Торочешникова: Они задали правильный вопрос, им же надо было получить правильный для них ответ.
Илья Новиков: Мы же понимаем, что это не останется так, что люди, которые будут оценивать этот процесс, пусть даже судьи согласятся, займут лукавую позицию, что мы этому верим, этому не верим. Но все вещи, которые проверяются, билинг относится к проверяемым вещам, все эти вещи обязательно вылезут. Когда этот приговор, который будет, конечно, обвинительным, будут закидывать тухлыми помидорами, это будут не эмоциональные тухлые помидоры, а это будут помидоры, которые будут подкрепляться реальными фактами.
Марьяна Торочешникова: Вы достаточно подробно рассказали о том, что предшествовало этим событиям, а что случилось с Надеждой Савченко после того, как она оказалась в плену, как она вообще оказалась в России, для чего?
Илья Новиков: Мы упомянули, что снималось видео Егором Русским, уроженцем города Ухта, для нас было очень важно, поскольку это единственный кадр, где Савченко в плену, для нас было важно установить время. Первый раз сказали следователи, что невозможно установить время, поскольку сбит таймер на камере, но оказалось, что это можно сделать по солнцу. Там довольно хитрые манипуляции, но они все проверяемы. То есть любой астроном и любой специалист по видео, которые будут это смотреть, он придет к тем же самым выводам. По этим выводам этот кадр был снят в 9 часов 30 минут утра с погрешностью плюс-минус 10 минут. То есть у нас есть два алиби — алиби по телефону и алиби по видео. Если к телефону могут придраться и сказать, что украинцы специально нарисовали такой билинг, чтобы ее выгородить, то виде в украинских руках не было ни секунды. Его следователи изъяли по нашей просьбе у российского гражданина на территории России, приобщили к своему делу и работали потом с этим видео. Это в принципе невозможно аргументировать, что с этим видео что-то не так, с ним все так. Теперь, что происходило дальше. Как мы понимаем ту картину событий, когда Плотницкий и его коллеги поняли, что у них погибло два российских журналиста, судя по всему, они получили резкий четкий сигнал из России: давайте быстренько кого-нибудь поймайте. Потому что уголовное дело по этому поводу возбудили в тот же день 17 июня, еще не было ничего подтверждено, еще не было никакой экспертизы, справок даже нормальных не было, возбудили в Москве. Им нужно было кем-то отчитаться. Почему выбрали Савченко? Во-первых, она выделялась очень четко из всех остальных, все мужчины, а она женщина, рядовые, а она офицер. Есть видеозаписи, видно, что они боятся, по ней видно, что она ничего не боится. Ей потом говорили: так себя пленные не ведут, была бы ты не баба, мы бы с тобой по-другому поговорили. Она вызывала у боевиков с их точки зрения законное раздражение: она неправильно себя ведет, вот мы тебя в Россию сейчас и отдадим. Второе: там был примечательный разговор с неким человеком, который известен под именем Адам Умаров, чеченец, не последняя фигура в ЛНР, он там у них отвечал за контрразведку и разведку. Батальон «Заря» было официальное наименование единственной вооруженной части ЛНР. Он отвечал за допрос пленных. Он в тот же день 17 июня подошел к ней и сказал: мы ищем вашего артиллерийского корректировщика. На всякий случай, слово «наводчик» - это неправильное слово. Наводчик — это тот, кто стоит у пушки и поворачивает ствол вправо 10 градусов, влево 10 градусов. Человек, который говорит «перелет — недолет», называется корректировщик. Он говорит: мы ищем вашего корректировщика. Савченко ему сказала, совершенно не понимая, чем это для нее обернется: «Я корректировщик». Почему она так сказала? Потому что она понимала, что если она сейчас скормит врагу дезинформацию, то тому человеку, который этим занимается, а корректировщики работают очень по-разному, они в том числе маскируются под мирных людей, они не только сидят и смотрят в бинокль, они могут находиться в той самой местности, где это все происходит. Для такого человека фора в несколько часов или в несколько дней может просто спасти, если они не будут его искать, переключатся на нее, она это сказала. Дальше в Москву полетел сигнал: все, мы поймали корректировщика, женщина-офицер, идейный фашист. Все, кто из Украины, все идейные фашисты. А в Москве на тот момент уже больше трех месяцев действовала структура вновь созданная, ее не было до момента войны в Украине — это управление по расследованию незаконных средств ведения войны Главного следственного управления Следственного комитета Российской Федерации. То есть это структура, которую создали специально под обеспечение войны в Украине, которая нам периодически хвастается тем, сколько людей они допросили. Последняя информация, датированная августом, что они допросили больше 120 тысяч человек. То есть все беженцы, ополченцы, пленные, задержанные, потерпевшие проходят через них. Как мне кажется, моя оценка по тому, как они процессуально вели себя, эта структура, ее тогда возглавлял генерал, который потом пошел на повышение, возглавляет Следственный комитет по Москве. Они считали, что сейчас мы будем одновременно воевать и одновременно расследовать, как незаконно воюют украинцы. Потому что у них в числе подозреваемых Коломойский, Аваков, Нуженко, то есть вся украинская военная и частично политическая верхушка. У нас явно было понимание, что у них мало выхлопа, потому что они заочно обвинили Коломойского, но заочно — это заочно, от этого радости мало. А здесь есть живой человек, с которым можно работать. Видимо, поступил запрос: привозите ее. Ее привезли, ее привезли 23 числа. В тот же самый день приехал переговорщик с украинской стороны генерал Рубан, который по линии братства афганцев, поскольку афганцы воюют и с той, и с другой стороны, он пытался и, кстати, успешно, налаживал обмен пленными на том раннем этапе. Позднее с этим стало труднее, но на раннем этапе большинство пленных, которых вытащили, вытащили благодаря ему. Он разговаривал с руководством ЛНР, даже не с Плотницким, с политическим руководством ЛНР, которое было на тот момент, ему сказали что, да, Савченко у нас, мы ее обвиняем. Ждите. Потом еще долго морочили голову, где она. Ее искали в Луганске, сестра приезжала в Луганск, тоже чуть не попала в плен.
Марьяна Торочешникова: А потом вдруг она обнаружилась в Воронеже.
Илья Новиков: Ее привезли в Воронеж, ее поселили в гостиницу. Следствие будет потом говорить, что она в этой гостинице жила добровольно с 24 по 30 июня, 30 июня ее задержали. Пикантность ситуации в том, что 25 и 27 июня ее допрашивал следователь из Москвы — это был такой эмиссар.
Марьяна Торочешникова: Это есть в материалах дела, протокол этих допросов?
Илья Новиков: Это чуть ли не главный кусок материалов дела следственного. Он приезжал и допрашивал ее, есть видео этих допросов. То есть видно, что стол, за столом сидит Маньшин, на диване Савченко и переводчик. Адвоката нет, охраны не видно. Он ей задает вопросы об участии ее в этих событиях, о том, знает ли она, как погибли Корнелюк и Волошин. После чего по версии следствия Маньшин говорит: «Спасибо. На сегодня мы закончили». Уходит, закрывает за собой дверь. И Савченко еще четыре дня живет и ждет, пока ее арестуют.
Марьяна Торочешникова: То есть для вас совершенно очевидно, что добровольно с умыслом она не переходила границу?
Илья Новиков: В том, что касается обвинения в убийстве, у нас есть четкое алиби. В том, что касается пересечения границы и последующих событий, что было в Воронеже, мы прекрасно понимаем, что с той же степенью стопроцентной достоверности доказать, что она этого не делала, мы не можем, поэтому здесь мы вынуждены взывать к здравому смыслу. Как с точки зрения российского следствия выглядят события: Савченко отпустили, при том они не знают, как врать, Плотницкий врет, что ее отпустили по его приказу, а Болотов в интервью, которое он давал каналу «Вести» 10 июля 2014 года, он подробно в красках рассказывал эту историю, как был авианалет, как прилетел украинский самолет, бомбил их базу и в этой суматохе Савченко сбежала. Они врут уже на этой стадии, как она оказалась вне Луганска. Дальше в деле возникает некий человек, предприниматель из Воронежской области, который говорит о том, что он ездил отвозить продукты, благотворительную помощь в Донецк, за них получил 25 тысяч рублей от сепаратистов. На обратном пути он увидел голосующего человека на обочине, это оказалась изможденная женщина, он ее пожалел, довез ее до Воронежа, сделал крюк, дал ей на дорогу 15 тысяч рублей. И мы ему должны верить. А человек появился в деле так: он написал электронное письмо в Следственный комитет: «Прошу меня допросить, мне есть что сказать по делу Савченко». То есть такой пионер-герой Павлик Морозов. Дальше возникает целая вереница работников гостиницы, которые говорят: да, она жила без охраны. Дальше возникает директор миграционной службы по Воронежской области, который говорит, что Савченко приносила ему заявление с просьбой выдать ей удостоверение. Она еще не понимала, чем кончится, она военнопленный, военнопленного допрашивают, она считала это частью войны, она не понимала, что впереди какая-то длинная правовая процедура. Маньшин ей сказал: «Мы вас не можем отпустить, Надежда Викторовна, у вас же нет документов. Вы напишите заявление, я вам сейчас продиктую, в миграционную службу: «Прошу выдать мне временные документы для выезда в Украину». Взял этот документ у нее. После чего в деле появляется этот документ, якобы изъятый в процессе выемки в миграционной службе, директор миграционной службы говорит, что Савченко приходила своими ногами в офис. Там есть натяжки в этом деле, есть вранье, есть липа.
Марьяна Торочешникова: Давайте посмотрим небольшой фрагмент выступления Надежды Савченко в суде, где она дает свою оценку предъявленным ей обвинениям.
Марьяна Торочешникова: Это был фрагмент речи Надежды Савченко, которую она произнесла в ходе судебных слушаний в Донецком городском суде Ростовской области, где рассматривается уголовное дело. Процесс, я так понимаю, продлится по меньшей мере до конца ноября.
Илья Новиков: По меньшей мере до конца октября, что будет в ноябре — мы не знаем. Но месяц точно.
Марьяна Торочешникова: Во время ближайшего заседания, которое состоится 29 числа, насколько я понимаю, защита намерена допросить Надежду Савченко?
Илья Новиков: Совершенно верно.